Допустимая погрешность некромантии (СИ)

Я вовсе не была намерена развивать предыдущий конфликт. И потому сделала вид, что никакого напряжения в наших отношениях не заметила:
— Марушка, тебе помощь нужна?
— Нет! — она почему-то обрадовалась и вприпрыжку направилась ко мне. — А может, мне лучше ванну приготовить?
— Да я сама с этим справлюсь, — я недоумевала по поводу ее странного восторга. Или Марушка тоже хотела сделать вид, что никакого конфликта между нами нет?
— Ну что вы, госпожа! Давайте я вам волосы вымою!
— Госпожа? — не поняла я. — С каких это пор? И мы, кажется, на ты уже переходили!
— Точно ведь! — она неожиданно подхватила меня под руку и направила в спальню господина. — Оля! Неужели вообще никаких распоряжений нет?
— Ты по работе, что ли, заскучала? Или подлизываешься так?
— Подлизываюсь! — она с вызовом подняла голову. — Нельзя?
Я окончательно растерялась:
— Можно. Да только незачем. Я с тобой воевать не собираюсь — ни за господина, ни за кого-то еще.
Она уселась вместе со мной на край кровати.
— Сдался мне этот господин, в самом деле! Я ж его никогда и не любила, если разобраться, мне любить было нечем! Так что извини меня, Оля, за ту обиду!
Странный поворот разговора, если учесть, что всего пару часов назад Марушка сокрушалась, что я из своего мира вернулась. Ну да ладно…
— Я и не злюсь. И все понимаю. Так как тебе живется с эмоциями? Не хочется снова от них избавиться?
— Ни за что! — уверенно отозвалась она. — Кстати, об этом, раз уж ты сама разговор завела. Тут это… Ну…
Похоже, после этого «ну» и раскроется причина, зачем она меня караулила, а потом умаслить пыталась. Я поторопила:
— Говори уже!
Она опустила личико и принялась теребить фартук. Кое-как сподобилась объясниться:
— Оля, не могла бы ты попросить господина Шакку… ну… чтобы он и остальным эмоции освободил? Мне уходить отсюда не хочется, но с тоски с ума сойти можно!
Ну да. А если некромант пойдет на эту уступку, то сойдет с ума от скандалов. Если уж одна Марушка столько шума способна производить, то каково будет слушать разборки нескольких десятков слуг? Но так она жалобно теребила свой треклятый фартук, что у меня просто духу не хватило ответить сарказмом:
— Марушка, а с чего ты взяла, что господин прислушается ко мне? Он один раз на такое пошел из чистой вредности — показать мне, насколько необдуманные решения я принимаю. Но я до сих пор считаю, что с тобой все правильно произошло и ничуть не жалею! Лишь бы ты не жалела.
— Ну, я уж точно обратно не хочу! Ты не представляешь, каково это! То есть и я раньше не представляла, но теперь-то знаю! Что удивительного, что я и для старинных друзей прошу той же судьбы?
Конечно, удивительного в этом ничего не было. Даже если Марушке просто ругаться не с кем — и такой мотив достаточен. А уж если и их интересы принять во внимание, то справедливое решение на поверхности. Каждый человек должен иметь свободу воли любить, ненавидеть, ругаться, злиться, мириться и дружить. И при всем этом понимании я не думала, что господин Шакка к моим словам прислушается, а смешить его лишний раз не хотелось.
Потому я выдавила:
— Я попытаюсь, но не обещаю, что получится.
Она от радости в ладоши захлопала:
— Получится, получится! Ты только не спеши! Пусть он совсем к тебе привяжется, и тогда ультиматум поставь: либо так, либо ты от него в свой мир сбежишь и любить его перестанешь!
Вот это она загнула! Или действительно совсем не понимала, что происходит, или слишком сильно надеялась на помощь в этом вопросе и потому перебирала даже нерабочие варианты. Интересно, чтобы она ответила, заяви я, дескать, если на карту поставить благополучие всех ее знакомых и мое возвращение, то я ни секунды бы не размышляла? Но я разочаровывать ее не желала. Потому поспешила свернуть разговор:
— Посмотрим, Марушка, как дело пойдет. И если появится хоть один шанс, то я его использую.
Она вскочила на ноги, обрадованная, как если бы я ей клятву дала, и заголосила с новой силой:
— Тогда теперь ванна! Сделаем все возможное и невозможное, Оля, чтобы господин без тебя жить не смог!
И какое отношение к этому имеет ванна? Но я не сопротивлялась, в том числе и когда она потащила меня ужинать. Сама за стол не присела — не положено. И некромант из подвала так и не поднимался, поглощенный новым развлечением. Марушка щебетала вместе с кухаркой и Лилей, дочерью садовника, да так звонко, что я каждое слово расслышала. Она без зазрения совести врала им, что уже все устроила и очень скоро они станут точно такими же, какими были при жизни. Очевидно, им до этих новостей было перпендикулярно, но Марушка сама себя подзадоривала. Надо будет непременно ей снова объяснить, что от меня в этом вопросе не так уж и много зависит.
Едва стемнело, господин Шакка вошел в спальню и задумчиво оглянулся на дверь.
— Я пока и сам не могу понять, что происходит, но Марушка совершенно точно сейчас прошептала мне вслед: «Беспокойной вам ночи, господин!». Или у меня плохо со слухом, или у нее какие-то новые планы.
Он повернулся и посмотрел на меня. Я не знала, куда спрятать взгляд. Он недвусмысленно дал понять, что произойдет после моего возвращения. И хоть целый день так и не нашел для меня времени, но сейчас он здесь.
— А ты почему до сих пор в платье?
Я оцепенела и переспросила:
— В каком смысле?
— Ты в нем спать собираешься?
Улыбнулся едва заметно и направился в смежную комнатку, где располагалась ванна. Я же, пытаясь унять дрожь, быстро переоделась в ночную длинную рубаху и забралась под одеяло. Шакка не спешил, но когда вышел, я закрыла глаза и притворилась спящей. Даже не понимаю, почему это сделала, ведь уже призналась самой себе в желании. Но стоило двери скрипнуть, как я вмиг чего-то испугалась и передумала.
Он лег рядом и источал при этом запах того самого мыльного порошка, которым совсем недавно щедро посыпала меня Марушка. Я не шевелилась, и тогда он сказал тихо, на грани слышимости:
— Ты не спишь. Я еще не привязал твое сознание к этому телу, и потому если бы ты уснула, то вернулась бы домой. Сейчас привяжу.
Я от неожиданности открыла глаза. И точно ведь! Могла ведь ненадолго сгонять к Тайишке, но очевидно мысли мои заняты были совсем другим. Сейчас на нем были одни широкие брюки, а на влажных волосах блестели капельки воды. Я закрыла глаза, чтобы больше этого не видеть.
Господин Шакка откинул с меня одеяло и положил руку на грудь. Все, теперь уже не уйду. Он что-то шептал, шептал, и притом сам приближался ко мне так, что последние неразборчивые звуки произнес, касаясь губами моего уха. Кажется, в прошлый раз он сделал привязку быстрее, или я от близости растерялась. Нет, совершено точно тогда все было иначе — его руки так не обжигали, а от шепота не хотелось сжаться. Он убрал руку и навис надо мной, наваливаясь только на край бедра.
— Ну же, посмотри на меня, Оля.
— Зачем? — и вопреки этому вопросу, я открыла глаза.
— Не хочу, чтобы ты от меня закрывалась. А когда ты так смотришь, то ничего спрятать не можешь.
Я отвечала точно так же тихо:
— Что же я прячу?
Он долго молчал, а потом сказал совсем не то, что я ожидала услышать:
— Свои сомнения. Страх.
— Думаете, прямо сейчас я вас боюсь?
— Не меня. Страх потеряться. Страх поддаться, влюбиться… капитулировать. Ты хочешь меня, но этот страх мешает.
— Секс далеко не всегда имеет общее с влюбленностью.
— Секс? Сколько же слов вы используете для занятий любовью?
— Много. И это как раз подтверждает то, что мы далеко не всегда связываем секс с любовью. У нас относятся к нему проще, если по взаимному согласию.
— Сколько мужчин были в тебе до меня?
Поразительная формулировка! Наглая, самонадеянная, но заставившая сбиться дыхание. Я взяла себя в руки:
— И такие вопросы у нас задавать не принято.
— Почему? Боитесь вызвать ревность? Но я не ревнив уже лет семьсот.