Тысяча Имен

— Ни к какому! — отрезала девушка. В глазах ее сверкал вызов. — Клянусь чем хотите, я ничего плохого не сделала. И за ним вовсе не следила!
— Ну–ну, остынь, — проговорила женщина. — Умерь свой гнев. На твоем месте я скорее стала бы просить о милосердии.
— Я не знаю, кто ты, и… вообще ничего не знаю!
— Мы весьма скоро выясним, так ли это. — Голова, скрытая капюшоном, повернулась. — Позови Акатаэра.
Громадная тень отделилась от стены позади старухи и обернулась безволосым гигантом в кожаных штанах до колен с помочами. Гигант согласно буркнул что–то и неспешно направился в дальний конец двора, к пустоте дверного проема, за которой маячили давно обезлюдевшие жилые покои.
— Итак, дитя, — сказала старуха. — Кто послал тебя сюда?
— Никто меня не посылал! — выпалила девушка, пытаясь вырваться из цепкой хватки Онвидаэра. — И я не дитя!
— Все люди — дети богов, — заметила старуха с неподдельным добродушием. — И мужчины, и женщины, и даже жалкие уличные котята. Боги дорожат каждым из своих детей.
— Отпустите меня, а? — В голосе девушки прозвучало отчаяние, и Джаффа сделал над собой усилие, чтобы не поддаться жалости. — Умоляю, отпустите! Я никому не скажу ни словечка…
Она осеклась, потому что безволосый гигант вернулся, и с ним шел костлявый мальчик лет одиннадцати–двенадцати в белой накидке. Мальчик был так же безволос, как его спутник, с серьезным не по возрасту лицом и яркими синими глазами. Он поклонился старухе, учтиво кивнул Джаффе и обратил взгляд на девушку.
— Мы узнаем, что ей известно, — промолвила старуха. — Онвидаэр…
Девушка метнула безумный взгляд на кинжал в руке Онвидаэра.
— Молю вас, не надо меня мучить! Я все равно ничего не знаю… клянусь…
— Мучить? — Старуха вновь издала безжизненный шелестящий смешок. — Бедное дитя. Никто не станет тебя мучить.
Джаффа увидел, как в глазах девушки вспыхнула надежда. В тот же миг Онвидаэр, двигаясь с проворством атакующей змеи, вздернул ее запястье над головой и погрузил длинный узкий кинжал в левый бок, под самой подмышкой. Лезвие гладко вошло в плоть, с безупречной точностью вонзившись между ребрами. Девушка лишь единожды дернулась, и глаза ее широко раскрылись, а затем она безжизненно обмякла. И повисла в руке Онвидаэра, точно сломанная марионетка. Голова ее свесилась к груди, пряди сальных волос закрывали лицо.
— Я никому не желаю причинять боли, — промолвила старуха. — Онвидаэр чрезвычайно искусен в своем ремесле.
Джаффа на краткий миг закрыл глаза, мысленно повторяя слова молитвы. Не так давно подобная сцена вызвала бы у него отвращение. Когда–то он даже стремился предать светлейшему суду и Мать, и всех, кто ей служит, разрушить тайные храмы и обнародовать творимые там бесчинства. Теперь же, повидав тех, кто занял место Матери, Джаффа предпочел служить ей. Теперь он способен был взирать на смерть юной нищенки всего лишь с внутренней дрожью. Такой жестокий урок преподало Эш–Катариону владычество искупителей: в жизни есть вещи гораздо страшнее, нежели быстрая смерть.
Мать согнула костлявый палец:
— Приступай, Акатаэр.
Мальчик кивнул. Онвидаэр ухватил другую руку девушки, и теперь ее тело болталось на весу, едва касаясь коленями плит двора. Акатаэр приподнял свесившуюся к груди голову нищенки, серьезно глядя в широко раскрытые невидящие глаза, отвел с лица волосы. Затем с тихой сосредоточенностью мастера, поглощенного работой, он подался вперед и бережно поцеловал девушку. Язык его раздвинул безжизненно обмякшие губы. Надолго воцарилась тишина.
Завершив свое дело, мальчик прижал ладонь к щеке девушки и оттянул ее веко так, что глаз, уже подернутый смертной пленкой, в нелепом изумлении уставился на мир. Мальчик снова подался вперед, на сей раз высунув между зубов язык, и так же бережно прикоснулся кончиком языка к глазу убитой. То же самое он проделал с другим ее глазом, потом отступил на шаг и что–то беззвучно пробормотал.
В глубине зрачков мертвой девушки возникло нечто. Труп колыхнулся, словно Онвидаэр легонько встряхнул его. Глаза девушки сами собой медленно закрылись, затем резко распахнулись. Взамен белка, зрачков и радужной оболочки их теперь до краев наполняло зеленое пламя. Губы мертвой зашевелились, и из уголка рта заструился, извиваясь, тонкий дымок.
Старуха удовлетворенно хмыкнула, жестом подозвала к себе Акатаэра и когтистой, обмотанной белыми бинтами рукой погладила его по голове, словно домашнего питомца. Затем она устремила внимание на существо, которое еще недавно было юной нищенкой.
— Теперь, — произнесла она, — мы сможем кое–что узнать.
— Это Святая Мать, — высоким ясным голосом промолвил Акатаэр. — Я велю тебе отвечать на ее вопросы и говорить правду.
Труп опять шевельнулся, исторгнув из уголка рта новую струйку дыма. Глаза, пылавшие зеленым огнем, смотрели не мигая.
— Ты следила за Джаффой, — промолвила старуха, указывая на блюстителя. — Вот за этим человеком.
Наступила долгая пауза. Когда труп наконец заговорил, изо рта его вновь заструился дым, как будто покойница сделала затяжку из трубки и выдохнула. Извиваясь, дым протекал сквозь волосы девушки и причудливым облаком собирался над ее головой. Мертвый голос был скорее свистящим шепотом — словно раскаленный уголек бросили в ведро с водой.
— С–с–следила…
Джаффа судорожно сглотнул. До сих пор он почти надеялся, что Мать все–таки ошиблась, хотя это и означало бы, что девушка погибла ни за что ни про что. Впрочем, зря он надеялся. Мать никогда не ошибалась.
— И кто же послал тебя следить за ним? Кто твои хозяева?
Вновь последовала пауза, словно мертвая тварь обдумывала ответ.
— Орланко… — наконец с видимой неохотой прошипела она. — Конкорда–а–ат…
— Чужеземцы, — проговорила старуха. И издала харкающий звук, словно хотела сплюнуть, да во рту не оказалось слюны. — И что же понадобилось расхемам?
— Имена-а… — простонал труп. — Им нужны… имена-а…
Он задергался, корчась в руке Онвидаэра, зеленый огонь вспыхнул ярче. Акатаэр встревоженно глянул на старуху, которая махнула рукой, словно все происходящее вызывало у нее скуку.
— Отпусти ее, — велела она.
Мальчик благодарно кивнул и пробормотал еще несколько слов. Мертвое тело тотчас обмякло, зеленое пламя погасло. Зрачки девушки стали обугленными дырами, и по двору расползся смрад горелой плоти.
— Ты хорошо потрудился, Акатаэр, — промолвила старуха. — Возвращайся к себе. Онвидаэр, избавься от этого.
Джаффа озадаченно нахмурился:
— Святая Мать, я не понимаю. О каких именах она говорила? О наших?
— Тебе и незачем понимать, дитя мое, — проговорила старуха. — Забудь обо всем этом и расскажи, что происходило на совете.
Джаффе припомнилась язвительная реплика Хтобы о возможном столкновении с ворданайскими чарами. Интересно, был бы генерал столь же беспечен, если б видел то, что произошло здесь? Сумели бы его пушки убить Мать? Глядя на хрупкую, укутанную в плащ фигурку, Джаффа решил, что, пожалуй, нет, не сумели бы.
Главный блюститель откашлялся и заговорил. Он вкратце изложил суть переговоров и высказал собственное мнение. Старуха слушала внимательно и перебила лишь однажды — когда Джаффа говорил о Ятчике дан-Рахксе.
— Он не упоминал Феор? — спросила она.
Джаффа покачал головой:
— Нет, Мать. Она может быть до сих пор его пленницей или…
— Феор жива, — сказала старуха. — Я почуяла бы ее смерть. Нет, они по–прежнему держат ее в плену. Продолжай.
Когда Джаффа закончил рассказ, наступила долгая тишина. Руки старухи в трепещущих обрывках бинтов жили, казалось, собственной жизнью. Они покоились на коленях Матери, и пальцы извивались угрями, теребили и дергали бинты, как будто эти обмотки причиняли ей боль.
— Абх–наатем, — проговорила старуха. — Эта весть сулит недоброе, хотя напыщенный дурак Хтоба и выскочки, присвоившие себе имена ангелов, не способны понять этого. Десолтаи помнят о древней магии.
Джаффа ничего не ответил. Не его это дело — говорить о магии.