Тысяча Имен

Тема была привычная, и они затеяли перепалку с легкостью людей, давно знакомых друг с другом. Четвертый солдат едва слышно вздохнул и поудобнее пристроил мушкет на коленях.
Его звали Винтер, и он многим отличался от сослуживцев. Прежде всего тем, что был моложе и стройнее и на лице его до сих пор не наблюдалось ни малейших признаков усов и бороды. Несмотря на жару, он не снимал синий потертый мундир и плотную хлопковую рубаху. И сидел, положив руку на приклад мушкета, словно готовясь в любую минуту вскочить и замереть по стойке «смирно».
И что самое главное, Винтер был вовсе не «он», а «она», хотя обнаружить это мог бы только самый внимательный наблюдатель.
Об этом, безусловно, не знали трое других солдат, а заодно и все прочие обитатели форта, не говоря уже о писарях и счетоводах, которые обосновались в доброй тысяче миль отсюда — по ту сторону моря, в Военном министерстве. Поскольку в армии его ворданайского величества не было принято нанимать женщин — за исключением тех, кого тот или иной солдат нанимал на короткое время для своих личных нужд, — Винтер приходилось скрывать свой пол с той самой минуты, как она поступила на службу. С тех пор прошло немало времени, и девушка достигла в притворстве значительных успехов — хотя, по правде говоря, обвести вокруг пальца таких типов, как Бугай и Втык, не настолько уж великое достижение.
Винтер выросла в Королевском благотворительном приюте для неблагонадежных детей, который его обитатели называли «Тюрьмой миссис Уилмор для девиц» или попросту «тюрьмой». Винтер покинула это заведение, мягко говоря, без спроса, и это означало, что из всех солдат в форте у нее одной прибытие флота вызывало смешанные чувства. Все прочие уверенно сходились на том, что у нового полковника не будет иного выхода, кроме как отплыть на родину прежде, чем к стенам подступит армия фанатиков. И это, как заметил ранее Бугай, уж верно лучше, чем поджариться на вертеле, а именно такую участь сулили искупители чужеземцам, которых они за чересчур светлую кожу в насмешку прозвали «трупами». И все же девушка не могла отделаться от ощущения, что каким–то непостижимым образом за тысячу с лишним миль и три года спустя миссис Уилмор в тугом чепце и с неизменным ивовым хлыстом в руках дожидается на причале той минуты, когда она, Винтер, сойдет с корабля.
Скрип сапог на лестнице возвестил о том, что кто–то поднимается на стену. Четверо солдат схватились за мушкеты и поспешили изобразить подобающую бдительность. И тут же расслабились, увидав знакомое лицо капрала Тафта — круглое, как луна, раскрасневшееся от жары и лоснящееся от обильного пота.
— Привет, капрал, — бросил Бугай, отложив мушкет. — Что, решил поглазеть на представление?
— Не будь идиотом, — пропыхтел Тафт. — Думаешь, я потащился бы на этакую верхотуру только ради того, чтоб поглядеть, как толпа рекрутов учится плавать? К черту! — Он согнулся вдвое, пытаясь перевести дух, мундир на спине задрался, обнажив внушительного объема седалище. — Ей–богу, треклятая стена как будто становится выше всякий раз, когда я на нее поднимаюсь.
— Капрал, что ты сделаешь, когда вернешься в Вордан? — осведомился Бугай.
— Трахну жену Втыка, — огрызнулся Тафт. И, повернувшись спиной к разнузданной троице, вперил взгляд в Винтер. — Игернгласс, поди сюда.
Винтер мысленно чертыхнулась и поднялась на ноги. Для капрала Тафт был не так уж и плох, но сейчас в его голосе звучало раздражение.
— Да, капрал? — вслух отозвалась она. За спиной Тафта Втык сделал непристойный жест, и его сотоварищи закатились беззвучным смехом.
— Тебя желает видеть капитан, — сказал Тафт, — но сначала с тобой хочет поговорить Дэвис, так что на твоем месте я бы поторопился. Он внизу, во дворе.
— Слушаюсь, капрал! — отчеканила Винтер, проглотив новое проклятье. Она закинула мушкет на плечо и двинулась вниз по лестнице, ступая уверенно и не глядя под ноги, — сказывалась долгая практика. Сдается, помимо унылого дежурства на стене ей уготовано еще какое–то испытание — наверняка очередной маленький сюрприз от старшего сержанта. Дэвис — гнусь, каких поискать.
Крепость, или Форт Доблести, как назвал ее некий ворданайский картограф, причем явно не в шутку, была невелика и представляла собой типичную средневековую постройку — пять стен с каменными двухъярусными башнями по углам. Все прочие строения, которые в прошлом располагались внутри этих стен, давно обрушились и обратились в прах, оставив после себя обширное открытое пространство, на котором ворданаи установили свои палатки. Наилучшие места были под самыми стенами, где почти весь день лежала хоть какая–то тень. «Двором» именовалось незанятое место в середине лагеря, изрядный кусок намертво утоптанной почвы, который мог бы служить отменным плацем для учений и смотров, если бы Колониальному полку пришло в голову заниматься подобной ерундой.
Винтер обнаружила Дэвиса на краю ряда палаток. Дожидаясь ее, сержант праздно наблюдал за тем, как двое солдат, раздевшись до пояса, решают на кулаках какой–то мелкий спор. Зрители, кольцом окружившие спорщиков, подбадривали выкриками обоих.
— Сэр! — Винтер вытянулась по стойке «смирно», отдала честь и замерла, ожидая, когда сержант соизволит повернуться к ней. — Сэр, вы хотели меня видеть?
— А, ну да. — Рокочущий бас сержанта исходил, казалось, из самых недр его огромного брюха. Не будь Дэвис настолько высок ростом, он выглядел бы намного толще, а так — скорее нависал над собеседником, как гора мяса. Кроме того, он, как Винтер уже не раз имела возможность убедиться, был продажен, мелочен, жесток и почти всегда туп, как буйвол, хотя мог при случае проявить злобное хитроумие. Иными словами — идеальный сержант. — Игернгласс. — Дэвис ухмыльнулся, продемонстрировав гнилые зубы. — Ты слыхал, что капитан приказал тебе явиться к нему?
— Так точно, сэр. — Винтер поколебалась. — Вы не знаете зачем?..
— Я подозреваю, что отчасти приложил к этому руку. Прежде чем ты отправишься к капитану, я хотел бы кое–что для тебя прояснить. Кое–что.
— Да, сэр?
Винтер могла лишь гадать, во что Дэвис втравил ее на этот раз. С тех самых пор, как ее против воли сержанта перевели в его роту — а было это год с лишним тому назад, — он поставил себе личной целью сделать ее службу невыносимой.
— Капитан скажет, что я рекомендовал тебя за выдающиеся качества — храбрость, воинское мастерство и тому подобное. Возможно, после этого тебе придет в голову, что старина Дэвис, в конце концов, не так уж и плох. Что в глубине души, за дымовой завесой ругани и выволочек, он питает к тебе слабость. Что все его колкости и издевки служили только одному благому делу — закалить твое тело и душу. Верно ведь?
Гнилозубая ухмылка сержанта стала еще шире.
— Так вот, я хочу, чтобы ты заранее, прямо сейчас узнал: фигня все это. Капитан попросил меня рекомендовать человека, который хорошо себя проявил, для выполнения какой–то особой миссии. Я достаточно имел дела с офицерней, а потому хорошо знаю, что все это значит. Тебя пошлют куда–то на верную бессмысленную гибель, и если такая участь уготована кому–то из моей роты — я хочу быть уверен, что этим человеком окажешься именно ты. И очень надеюсь наконец–то от тебя избавиться.
— Сэр, — деревянным голосом отозвалась Винтер.
— Знаешь, — в тоне Дэвиса появилась задумчивость, — за эти годы я начал испытывать некое подобие симпатии к большинству солдат, которые служат под моим началом. Даже к полным уродам. Даже к Втыку, хотя в это трудно поверить. Порой я пытаюсь понять, почему ты оказался исключением. Я знаю, что невзлюбил тебя с той самой минуты, как впервые увидел, и так продолжается до сих пор. Не догадываешься почему?
— Понятия не имею, сэр.
— Я думаю, потому что ты в глубине души считаешь себя лучше всех нас. Большинство людей со временем теряет эту убежденность, а вот ты постоянно напрашиваешься на то, чтобы тебя ткнули мордой в грязь.
— Так точно, сэр.
Винтер давно уже обнаружила, что самый быстрый, а заодно и самый безопасный, способ улизнуть от разговора с Дэвисом — попросту соглашаться со всем, что он скажет.