На прифронтовой станции
— Но ведь может показаться подозрительным, что она так часто предлагает свои услуги Глафире Марковне, отправляя ее письма. Не кажется ли вам, что этот пункт нуждается в уточнении? — спросил Привалов.
— Нет, мне думается, что и тут все ясно, — ответил полковник. — Валевской ведь не нужно носить на почту каждое письмо Добряковой. Ее главная задача— получать информацию Гаевого и переправлять ее либо через линию фронта, либо к другому резиденту. А в тех шифровках, которые Валевская сама направляет Гаевому, она дает ему лишь отдельные указания, в которых нет особой срочности. За то время, что мы контролируем переписку двух сестер, шифровки Валевской были обнаружены нами только на двух письмах.
— Кому же вы поручите заняться этой особой? — спросил генерал.
— Капитану Воронову.
— Не возражаю. Он вполне подходит для этого дела. Докладывайте мне ежедневно обо всем, что будет иметь хоть какое-нибудь отношение к Валевской.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
33. Решение Сергея Доронина
Поздно вечером Сергей Доронин подходил к дому Анны. Замедлив шаг, он подумал: не лучше ли будет вернуться? Но до дома Рощиных оставалось всего несколько метров, да и ноги, казалось, сами несли его к хорошо знакомому крылечку.
У Дверей Сергей остановился в нерешительности. Чувствовалось, что в квартире никто еще не ложился спать. Из окон комнаты Анны слышались звуки пианино. Сергей плохо разбирался в музыке, но любил ее по-своему, без шумных восторгов.
«Наверно, у Ани хорошее настроение…» — решил он прислушиваясь. Музыка была успокаивающая, будто шелест листвы под легким дуновением ветра.
«Видно, удачно прошло у нее сегодня дежурство», — думал Сергей.
Он уже несколько минут стоял под окнами дома, все еще размышляя: зайти к Рощиным или отложить решительный разговор на завтра?
Нет, нужно же быть мужчиной! Что за дурацкая робость!
Вздохнув, Сергей нажал кнопку звонка. За дверью послышались легкие шаги, и у него чаще забилось сердце.
— Здравствуй, Аня, — слегка волнуясь, сказал он, когда девушка открыла ему дверь. — Извини, что так поздно.
— Совсем не так уж поздно, — ответила Анна и улыбнулась, — в полутьме коридора Сергей увидел ее белые зубы. — Всего десять часов, а я, как ты знаешь, раньше двенадцати не ложусь.
Анна взяла Сергея под руку, чтобы он не споткнулся в потемках, и повела по коридору.
— Я почему-то ждала тебя сегодня, — негромко сказала она. — А когда раздался звонок, почти не сомневалась, что это ты.
Проходя через столовую, Сергей бросил быстрый взгляд на закрытую дверь комнаты Петра Петровича.
— Отец чувствует себя неважно. Он рано лег спать, — вздохнув, Заметила девушка.
В комнате Анны Сергею нравился строгий порядок, «диспетчерский стиль», как в шутку называл его Петр Петрович. Здесь не было ничего лишнего. Анна не любила безделушек, которыми многие провинциальные девушки украшали свои столики, не развешивала по стенам фотографий родственников и любимых киноактеров, терпеть не могла аппликаций и кружев. В комнате ее висели лишь небольшой портрет Сталина над письменным столом к двё хорошие копии с картин Левитана.
На крышке пианино стояли гипсовые бюстики Чайковского и Шопена. На столе, по бокам письменного прибора, — бюсты Льва Толстого и Горького. В двух книжных шкафах со стеклянными дверцами виднелись корешки книг. На этажерке возле пианино аккуратной стопкой лежали ноты.
Анна усадила Сергея на диван, сама села рядом и пристально посмотрела ему в глаза.
— Мне почему-то все время кажется, Сережа, — тихо сказала она, — что ты хочешь мне что-то сказать и не решаешься. — Она помолчала немного и, не дождавшись ответа, добавила: — И это очень тревожит меня.
Сергей удивился, как могла она догадаться о его затаенных мыслях.
— Ты ведь знаешь, Аня, — не очень уверенно начал он, — что слесари и машинисты нашего депо в подарок фронту оборудовали бронепаровоз?
Анна знала, конечно, об этом бронепаровозе и теперь сразу догадалась, о чём хочет сообщить ей Сергей. Сердце ее сжалось от предчувствия скорой разлуки, но она старалась ничем не выдать своего волнения.
— По всему чувствуется, что вскоре предстоят большие события на фронте, — продолжал Сергей, избегая взгляда Анны. — Наш бронепаровоз должен принять в них участие. Кому-то нужно повести его в бой.
— И ты решил это сделать? — чуть дрогнувшим голосом спросила Анна и крепко сжала горячую руку Сергея.
— Да, я решил, что пришло время и мне повести в бой бронепоезд, — твердо заявил Сергей. — Пока и депо было мало опытных машинистов, я считал невозможным просить об этом (он умолчал, что подавал уже такое заявление), но сейчас так же, как я, работают многие машинисты. Для нашего депо не будет большого ущерба, если я уйду на фронт… Я уже подал заявление…
— И ты боялся сказать мне об этом Сережа? — взволнованно проговорила Анна. — Неужели ты…
Но Сергей не дал ей договорить. Он догадался, что она хотела сказать, и торопливо перебил ее:
— Нет, нет, Аня! Не говори ничего… Я знаю, ты, конечно, не стала бы меня отговаривать…
Голос его вдруг сорвался, и он замолчал, не находя нужных слов.
Анна отпустила его руку и слегка отвернулась. Сергей посмотрел на ее бледное, расстроенное лицо, и ему стало досадно на себя за свою робость, за то, что не поделился с Анной своими планами и не признался, что любит ее…
— Ах, Сережа, тяжело мне будет без тебя… — с усилием проговорила Анна, торопливыми движениями утирая слезы. Помолчав несколько секунд, она повернула к нему голову и, глядя ему прямо в глаза, добавила чуть слышно: — Ведь я люблю тебя, Сережа!..
Вот ведь как это получилось! Не он, не Сергей Доронин первым произнес заветное слово. Много раз готово оно было сорваться с языка, но Сергей боялся, что не так скажет, еще, чего доброго, обидит или рассмешит Анну. Брал машинист Доронин самые трудные тяжеловесные составы, с честью выполнял самые ответственные задания, а тут сплоховал, так и не решился произнести коротенькую фразу из трех слов. Но в этом уже и не было необходимости. Ее сказала Анна.
— Анечка! Аня! — только и смог воскликнуть Сергей, сильно, до боли сжимая руки девушки. — Вот уж никогда себе этого не прощу… Знаешь, как я мучился!.. — сбивчиво говорил Сергей. — День за днем откладывал, все хотел объясниться, спросить, как ты относишься ко мне… пойдешь ли за меня… Знаешь, что еще останавливало меня? Ведь я собирался на фронт, и мне сказал един мой друг, что нехорошо жениться перед уходом на войну, что лучше…
— Замолчи! — сказала Анна и зажала ему рот ладонью. — Плохой у тебя друг, Сережа, и ты не слушай его. Я гордиться буду, что мой муж на фронте…
34. Замысел командования остается в тайне
Последние дни на станции Воеводино прошли необычно спокойно. Фашистские самолеты, посещавшие станцию почти каждую ночь, казалось, оставили ее в покое. Беспрепятственно ходили теперь поезда на участке Воеводино — Низовье. Машинисты привыкли к уплотненному графику, и Анне Рощиной уже не приходилось так волноваться за них.
Спокойнее стало и в отделении майора Булавина. Расценщик Гаевой больше ни разу не был в депо. Не посылал он и шифровок агенту номер тринадцать, только попрежнему писал частые письма Глафире Марковне по просьбе прихворнувшей тети Маши, жаловавшейся сестре на несносную подагру.
Вздохнул спокойнее и капитан Варгин: замысловатые шифровки Гаевого ему удалось, наконец, прочесть. Майор Булавин просматривал в последний раз донесения Гаевого, прежде чем отдать распоряжение об отправке их в Управление генерала Привалова. В это время дежурный офицер доложил, что штаб фронта срочно вызывает его к аппарату.
Булавин знал, что из штаба фронта его могли вызвать только Привалов или Муратов, но почему вдруг понадобился он так срочно? Ведь только утром он разговаривал с подполковником Угрюмовым, помощником Муратова, и, кажется, все вопросы были с ним разрешены. О расшифровке донесений Гаевого Буланин тогда еще ничего не мог сообщить подполковнику, но Угрюмов ведь и не спрашивал об этом.