Клуб Ракалий

— Плохое слово, — сказал Чейз. — И тебе это известно.
— Какое — «ниггер»? — уточнил Калпеппер, наслаждаясь произведенным этим словечком эффектом. — Это почему же? Оно и в книге есть. Сам Харпер Ли его использует.
— У него оно используется совсем иначе, ты сам знаешь.
— Да ладно тебе. Негритос, черномазый. — И, поскольку провокация не удалась, Калпеппер добавил: — Дерьмовая, кстати, книжка-то. Не понимаю, зачем нам ее вообще было читать. Не верю я в ней ни единому слову. Сплошная пропаганда.
— Ни ты, ни мнения твои никому не интересны, — отрезал Андертон, и в подтверждение сказанного вся троица отвернулась от Калпеппера и стеснилась еще плотнее.
Разговор, как обычно, перешел на музыку. Андертон, в последнее время тративший все карманные деньги на пластинки, только что купил пластинку «На мели» группы «Рокси Мьюзик». И пытался теперь навязать ее Чейзу, уверяя, что любимые Филипом альбомы задрипанного «Генезиса» и в подметки ей не годятся. Бенжамен слушал их вполуха. Обе группы оставляли его равнодушным, как и кассета Эрика Клэптона, которую родители подарили ему на день рождения. Рок-музыку он перерос, нужно искать что-то другое… А кроме того, на автобусной остановке на той стороне улицы происходило нечто, весьма и весьма отвлекавшее его внимание. Теперь Гардинг, похоже, разговаривал — невероятно, но факт: действительно разговаривал — с Сисили Бойд, стройной богиней, возглавлявшей младшую группу Театрального общества женской школы. Ну что же это такое, в самом-то деле? О ее неприступности ходят легенды, и вот, пожалуйста: стоит, округлив глаза, приоткрыв рот, и слушает Гардинга, в красках описывающего ключевые исторические моменты учиненного им безобразия. А через минуту изумленный и зачарованный Бен увидел нечто и вовсе непостижимое — она лизнула палец и провела им по щеке Гардинга, пытаясь стереть чернильный след.
— Вы только гляньте, — сказал Бен, подтолкнув друзей локтями.
Музыкальные препирательства были мигом забыты.
— Черт подери…
— О дьявол…
Даже Андертон, обладавший более доскональными, нежели у прочих, познаниями о сексе, лишился слов, глядя, как Гардинг с небрежностью срывает именно этот куш. Что им оставалось делать? Только таращиться в изумлении — вплоть до появления 62-го автобуса, на второй ярус которого они, без конца оглядываясь в мечтательной тоске, и взобрались.
— Да уж, наглости ему не занимать, — высказался Чейз, когда автобус пришел в раскачливое движение и наполнился гомоном школьной болтовни. — Идея-то была его. И что теперь: нам намылили шею, а ему досталась вся слава?
— Да и идея-то дерьмовая, — отозвался Андертон. — Я это с самого начала говорил. Вот никогда вы меня, люди, не слушаете. Есть только один человек, которому разрешили бы сыграть эту роль, — Ричардс.
— Он же не из нашего класса.
— Вот именно. Потому нам и не стоило в это ввязываться.
Ричардс был единственным среди их одногодков чернокожим учеником — собственно, единственным на всю школу. Высокий, мускулистый, немного меланхоличный афро-караиб, он жил в пригороде Хэндсуорта и в «Кинг-Уильямс» был новичком, поступившим прямо в старший третий «Д». Кстати сказать, Ричардсом его один только Андертон и называл. Прочие девяносто пять однокашников Ричардса предпочитали прозвище «Дядя Том».
— Мы столько времени угробили на репетиции, — пожаловался Чейз, — а он нам даже показать ничего не дал.
— Такова жизнь.
Автобус протиснулся сквозь поток машин, идущих по Селли-Оук, и покатил по более свободной и зеленой Бристоль-роуд-Саут. Первой, как раз перед Нортфилдом, была остановка Чейза, и когда он поднялся, чтобы сойти с автобуса, случилось нечто странное. Сидевшая за ними девочка — все они видели ее прежде несчетное множество раз и, однако же, едва замечали — стала спускаться за Чейзом по лестнице, но перед тем, как выйти, метнула взгляд, направленный, тут сомневаться не приходилось, на Бенжамена. Красноречивый такой взгляд, посланный искоса, украдкой, но и не сказать чтобы скользнувший по нему мимолетом. Глаза девочки, выглядывавшие из-под непослушной темной челки, задержались на Бенжамене секунды на две-три, словно оценивая его, а затем полные губы ее сложились в очевидный намек на улыбку. Спустя пару лет Бенжамен назвал бы эту улыбку кокетливой. Сейчас же она просто ошеломила его, вызвав буйный всплеск самых разноречивых чувств, от которых он буквально прирос к месту. Прежде чем Бенжамен успел хоть как-то ответить на взгляд девочки, она исчезла.
— Кто это? — спросил он.
— Ее фамилия Ньюман, что-то в этом роде. Клэр Ньюман, по-моему. А что, понравилась?
Бенжамен не ответил. Он лишь с любопытством смотрел в окно, наблюдая, как Чейз плетется за девочкой по Сент-Лоуренс-роуд. Выступал Чейз с неестественной неторопливостью, — быть может, потому, что стеснялся девочку обогнать. Трудно было вообразить в этот миг, что наступит время, когда они подружатся и даже станут — ненадолго и неудачно — мужем и женой.
Девочку и вправду звали Клэр Ньюман, а еще у нее имелась старшая сестра, Мириам, работавшая машинисткой на фабрике компании «Бритиш Лейланд» в Лонгбридже.
Вернувшись в тот день домой, Клэр обнаружила, что дом пуст, и открыла дверь спрятанным в стоявшей у заднего крыльца лейке ключом. Мать, отец, сестра — все были еще на работе. Клэр плюхнула на кухонный стол школьную сумку, достала из банки несколько сливочных крекеров, намазала их маслом и мясным паштетом, сложила на тарелку и поднялась наверх. Прежде чем войти в комнату сестры, она немного помедлила на площадке. В доме тишина и покой. Самая что ни на есть подходящая обстановка для совершения недоброго дела.
Дневник свой Мириам держала под комодом — вместе с мужской рубашкой из лилового нейлона, предположительно обладавшей для нее некой никому другому не ведомой сентиментальной ценностью, и внушительным запасом противозачаточных таблеток. Клэр уже две недели как обнаружила этот клад и была теперь хорошо осведомлена о сестриной личной жизни, ставшей в последнее время до крайности увлекательной. Она вытащила дневник, пристроила тарелку на пол и уселась, скрестив ноги, с ней рядом. А затем, полная нетерпения, пролистала дневник до самой последней из исписанных страниц, одновременно слизывая с пальцев мясной паштет.
Глаза Клэр пробежались по новейшей записи, и запись эта ее разочаровала. Выходит, никакого прогресса: нынешний amour Мириам застрял на стадии фантазий. Но хотя бы подробности стали более красочными.
20 ноября
Вчера вечером присутствовала в Юнион-Холл на очередном заседании правления Благотворительного фонда. Все те же люди (включая Вонючего Виктора). На этот раз мистер Андертон не председательствовал, а сидел напротив меня. Я, как всегда, вела протокол. Он все посматривал в мою сторону, как и прежде, и я отвечала на его взгляды. Яснее ясного было, о чем он думает, я только изумляюсь, что никто ничего не заметил. Он, по-моему, довольно старый, но такой привлекательный, я никак не могла сосредоточиться и, наверное, пропустила половину того, что там говорилось. Я правда, правда хочу, чтобы он лабе меня, и знаю, он тоже этого хочет. Большую часть прошлой ночи я только и думала, какими способами он мог бы меня табе и что бы я при этом испытывала. Все могло бы случиться на фабрике. Там куча разных мест, те же душевые, в которых мужчины моются после смены. Я воображала, как он доводит меня туда, задирает мою юбку и лижет мою удзип, пока я не кончаю. Надо придумать, как поговорить с ним, как добиться, чтобы он меня поимел. Это не должно быть сложно, ведь он хочет этого так же сильно, как я, если не сильнее. Вряд ли я сама сделаю первый шаг, да оно и неважно. Все должно произойти поскорее, иначе я похудею от мыслей о нем.
Внизу хлопнула дверь кухни. Клэр сунула дневник назад, в укрытие, вскочила на ноги. Скорее всего, это мама вернулась с работы, из юридической конторы. И наверное, заглянула по дороге домой в магазин. Надо помочь ей разобрать покупки.