Щупальца спрута
— Могу согласиться, — взволнованно сказала Надя, — что там нет секретных документов. И все-таки ты не должен допускать постороннего человека в свою рабочую комнату. Ты просто не имеешь права здесь говорить о работе завода… — закончила она звенящим от волнения голосом.
— Ничего секретного я ей не рассказывал. А потом… потом Лидия для нас не посторонний человек! — запальчиво воскликнул Валентин.
— Для кого это — для нас?
— По крайней мере, мне она близкий человек.
— А Майя?
— Причем здесь Майя? — растерялся Степанковский.
— Ну, если ты задаешь такие вопросы, то мне говорить больше не о чем. Хочу лишь напомнить, что твоя работа — не личное дело.
— Я уже объяснил тебе, что никаких секретов не разглашаю…
— Но ведь я сама слышала, Валя, о чем вы говорили, — тихо, но твердо сказала Надя. — Не думаю, что ты имеешь право…
— Ну, это уж мое дело, что я вправе и чего не вправе делать, — грубо оборвал он сестру и хлопнул дверью.
До этого между ними никогда не случалось размолвок. Тем больнее отозвалась в сердце Нади грубость брата. В их отношениях появилась внешне не заметная, но глубокая трещина.
* * *Гнетущее чувство овладело Надей. Надо что-то делать, предпринимать, но что? Она обещала Крылову, что в случае необходимости обратится к нему. Так Надя и сделала. Но Крылова ни дома, ни на работе не оказалось. Проходила городская партийная конференция, а он был делегатом от парторганизации завода. В течение двух дней Крылов будет занят с раннего утра до позднего вечера.
Оставался единственный человек, с которым Надя могла поговорить обо всем, — Майя. А она уже давно у них не показывалась. Условившись по телефону о встрече, Надя вышла из дому задолго до назначенного срока и, несмотря на сильный мороз, терпеливо ожидала Майю. И все же, когда та появилась, Надя вздрогнула от неожиданности. Майя поздоровалась с печальной улыбкой. Догадываясь о причинах невеселого вида подруги, Надя обхватила ее за талию и, ласково заглядывая в глаза, спросила:
— Ты здорова?
— Да, — кивнула Майя. — А ты? Почему ты вся дрожишь?
— Я замерзла, и вообще меня немного знобит. Но эго пройдет. Знаешь, Майя, зачем я тебя позвала?
…Когда Надя закончила свой взволнованный рассказ, Майя долго молчала.
— Я думаю, — наконец заговорила она, — что тебе непременно следует поговорить с Владимиром Петровичем. Он большой друг Валентина Александровича и поможет разобраться во всем. К тому же, в случае чего, неприятности грозят не только Валентину Александровичу, но и Владимиру Петровичу. Ну, а самое главное, конечно, завод. Я знаю, тяжело тебе, но… Надо смотреть правде в глаза…
— Нет, нет, не говори так! — умоляюще прервала Надя. — Посвящать в свои сомнения еще и Матвеева я просто не могу. Достаточно, что об этом знает Крылов. А потом… мне страшно за Валентина. Поверь, что если бы это касалось меня, я бы ни с чем не посчиталась… Но Валентин после всех переживаний…
Не обращая внимания па прохожих, она заплакала.
Так и не договорившись ни о чем, они расстались, условившись встретиться на следующий день чтобы решить окончательно, как поступить.
Но на второй день Надя не смогла прийти. Она слегла в постель с высокой температурой. Врач определил воспаление легких, и ее тотчас отправили в больницу.
ГЛАВА XII
Забившись в угол дивана, Майя с устремленными в одну точку глазами обдумывала сложившееся положение. Если бы не болезнь Нади, она поступила бы решительно и твердо, убедила бы подругу поговорить с Матвеевым. Наконец, с разрешения Нади, она взяла бы это на себя. Но тяжелое состояние Нади не позволяло говорить с ней о таком деле, а действовать самостоятельно Майя не решалась. Она считала, что ей такого права не дано.
Вместе с тем она понимала, что поступает неправильно, что обязана забить тревогу, причем немедленно. Ведь каждый час молчания может грозить несчастьем многим людям, и в первую очередь ему, Валентину, если опасения Нади верны.
С другой стороны, Матвеевы, догадываясь о ее любви к Степанковскому, чего доброго подумают, что ее поступок вызван ревностью, завистью или бог весть еще чем.
Как же быть? Не поговорить ли с Верой Андреевной? Она искренне любит Майю и верит ей. Да, безусловно, это выход. Как она не подумала о Вере Андреевне раньше? Майя вскочила, намереваясь тотчас же идти к Матвеевым, но, взглянув на часы, поняла, что уж слишком поздно. Придется ждать до завтра. Кстати, завтра она приглашена к Матвеевым на встречу Нового года. Правда, не совсем удобно в праздничный вечер говорить о таких делах, но ничего не поделаешь…
* * *Часы пробили двенадцать. В ту же минуту в кабинет Решетова вошли Вергизов, Смирнов и Потрохов.
— Приступим к делу. Докладывайте, товарищ Смирнов, — пригласил полковник.
— Сборка самолета в основном закончена. Наша группа проводит работу по намеченному плану.
— Когда пробный полет? — Решетов сделал как-то пометку в блокноте.
— Четвертого января в шестнадцать часов. Матвеев и Крылов заверяют, что все будет готово к сроку.
— С сегодняшнего дня переведите группу на готовность номер один. В таком положении находиться вплоть до полета…
— Ясно, Михаил Николаевич, — проговорил Смирнов. — Должен поставить вас в известность, что Степанковский настоял на личном участии в пробном полете. Директор и партийный комитет возражали. Но министерство дало согласие.
— Вообще-то конструкторы редко участвуют в подобных рейсах. А какие мотивы у Степанковского?
— Он хочет лично наблюдать за поведением самолета и приборов в воздухе. По его мнению, это даст ему возможность в максимально короткие сроки устранить обнаруженные недостатки, а главное, поискать пути усовершенствований конструкции самолета.
— Я считаю, — заговорил Вергизов, — что самолет должен сопровождать работник Комитета. Это тем более необходимо, что летит сам конструктор.
— Вы правы. В рейс отправитесь вы, Василий Кузьмич. Свяжитесь с Матвеевым и Крыловым и постарайтесь быстрее закончить все формальности: времени до отлета остается немного.
— Будет сделано, Михаил Николаевич.
— В назначенные часы информируйте меня, товарищ Смирнов, о положении дел.
— Есть! Разрешите быть свободным?
— Да. Так что же вы обнаружили, товарищ младший лейтенант? — обратился Решетов к Потрохову.
— Как вы знаете, я предпринял дополнительную проверку прописавшихся в городе за последний год. Заслуживает внимания гражданка, прописанная восемь месяцев тому назад в пятом отделении милиции.
— Восемь месяцев?
— Так точно!
— Продолжайте, товарищ младший лейтенант!
— По прибытию из Самарканда она проживала по этому адресу пять месяцев и девять дней, после чего, не выписавшись, временно отбыла в Самарканд. Мотивы отъезда, по словам хозяйки квартиры, семейные. Однако до сих пор женщина не возвратилась.
— Запрашивали Самарканд? — не сводя внимательного взгляда с Потрохова, спросил Решетов.
— Да. Городской отдел милиции сообщает, что, Самарканде такая не обнаружена.
— Фамилия этой женщины?
— Северинова Лидия Владимировна.
— Вы говорите, Северинова? — переспросил Решетов и переглянулся с Вергизовым. — Эту фамилию нам вчера назвал Крылов.
— Совершенно верно, Михаил Николаевич, — подтвердил Вергизов. — Именно эту фамилию назвал Крылов, говоря о невесте Степанковского.
— Что вами предпринято? — спросил Решетов.
— Отдел занимается выяснением личности этой особы…
Решетов нажал кнопку звонка.
В кабинет вошел дежурный.
— Костричкина ко мне! — приказал полковник.
— Есть! — дежурный повернулся и исчез за дверью.
* * *Оттепель вдруг сменила вьюга с сильными морозами. Как бы отдавая дань последнему дню старого года, с неба, не переставая, сыпался колючий мелкий снег. К вечеру ветер внезапно утих, снег празднично искрился и скрипел под ногами. Но как ни хорошо в такую погоду гулять, на улицах пешеходов становилось все меньше и меньше. Люди спешили в теплые квартиры, чтобы вместе с близкими и друзьями у нарядных елок встретить Новый год.