Щупальца спрута
Я вернулась к себе. Меня мучили эти мысли и в то же время я старалась убедить себя, что все это — плод моего больного воображения… В большом волнении стала ждать возвращения дочери. Время тянулось нескончаемо долго. Наконец замок тихо щелкнул, послышались приглушенные шаги. Я решила попытаться вызвать дочь на откровенность и отправилась к ней. Дверь была уже открытой.
Лидия вскочила и зажгла свет. У кровати стояли ее ботинки, с которых еще не успел стаять снег.
— Ах, это ты, мама? А я так сладко спала, что но слышала, как ты вошла, — сказала она и зевнула.
У меня упало сердце от этих слов. Слабая надежда, что ее уход вызван какой-то безобидной причиной, развеялась как дым. Я поняла, что дочь замкнулась и ни о чем говорить со мной не будет. Не желая настораживать ее, я объяснила, что просто хотела перед сном взглянуть на нее, убедиться, что все благополучно. Она без смущения сказала:
«Ну что ты беспокоишься зря, дорогая? Я не маленькая. Иди, мамочка, спать…»
Остаток ночи прошел в тяжелом раздумье. Опьяненная своим счастьем, я раньше как-то не придавала особого значения тому, что моя дочь воспитывалась неизвестными мне людьми, неведомо кто окружал ее… Что чуждо и что близко ее сердцу? Каковы ее идеалы? Об этом я ничего не знала…
А как спокойно она лгала, глядя мне в глаза. В ту ночь я вынесла такую муку, какой не испытала за всю жизнь. К утру пришла к твердому убеждению, что обязана, не откладывая ни на минуту, идти к вам и рассказать обо всем… Я прошу вас проверить, откуда прибыла моя дочь, что она делала все эти годы и… кто она сейчас.
Голос ее охрип от волнения. Она посмотрела в глаза Решетову.
— Прошу вас, не считайтесь со мной. В случае, если она была с отцом за границей и… завербована… Я не имею права решать этот вопрос. Но если она — враг, то что значит перед этим моя личная материнская боль?..
Вдруг лицо Веры Андреевны перекосилось от душевной боли. Вся подавшись вперед, она дрожащей рукой схватила руку Решетова.
— Может быть вы знаете о ней что-нибудь? Скажите. Я чувствую, что знаете…
Нервное напряжение достигло предела и, уже не стесняясь Решетова, Вера Андреевна разрыдалась.
Взволнованный полковник молчал. Сколько горя перенесла эта женщина! А теперь он должен обрушить на нее еще новую муку. Но вместе с тем он чувство-нал, что не может не сказать ей всей правды. Ему было ясно, что перед ним человек, который от неизвестности будет страдать еще больше.
— Скажите, пожалуйста, а брошь, что вы нашли… Где эта брошь? — осторожно заговорил Решетов, когда Вера Андреевна несколько справилась с волнением.
— Я захватила ее с собой. А потом… потом решила показать вам.
Панюшкина открыла сумочку, достала бумажный сверток, развернула и положила на стол брошь.
— Вы правильно сделали, Вера Андреевна. Решетов долго и внимательно разглядывал украшение.
— Да… так и есть… — вслух рассуждал он. — Интересно… — и снова стал тщательно осматривать брошь. — Да, Вера Андреевна, — обратился полковник к Панюшкиной, — это микрофотоаппарат. Им пользуются исключительно в шпионских целях…
Вера Андреевна пошатнулась, лицо ее покрылось меловой бледностью. Полковник бросился, чтобы поддержать ее. Но, к его удивлению, Панюшкина отстранила его руку.
— Что я должна сейчас делать? — твердо спросила она. И видя, что Решетов молчит, продолжала:
— Я ведь просила вас не считаться со мной. У меня хватит сил выполнить свой долг до конца. Говорите, что мне делать?
— Товарищ Панюшкина, теперь самое главное — ни в коем случае не менять своего отношения к дочери. Все должно оставаться по-прежнему… И, пожалуйста, положите незаметно брошь в сумочку Севериновой…
— Я сделаю все, что от меня потребуется. Благодарю вас за то, что уделили мне столько вашего дорогого времени…
— Это вам большое спасибо, Вера Андреевна, за чистоту вашей души. Желаю вам мужества, — Решетов почтительно пожал руку Панюшкиной.
Вера Андреевна повернулась и нетвердой походкой вышла из кабинета.
ГЛАВА XVII
После новогодней ночи Майю не покидало чувство вины перед Матвеевыми, особенно перед Верой Андреевной. Как она могла даже в мыслях таить такое страшное обвинение по отношению к члену их семьи?
Майя решила временно воздержаться от посещения Матвеевых. Она очень страдала от этого. И когда позвонила Вера Андреевна, Майя так обрадовалась, что в первую минуту не находила слов.
Вера Андреевна сказала, что сразу же после работы будет ждать Майю у себя. Ее голос — обычно спокойный, ласковый — звучал теперь как-то неуверенно. Майя хотела было отказаться, но Вера Андреевна еще раз повторила свою просьбу и повесила трубку.
Свежевыпавший обильный снег одел улицы в праздничный наряд. Но Майя не замечала ничего. Ее беспокоила и смущала предстоящая встреча. Как она посмотрит в добрые, любящие глаза Веры Андреевны?
На углу переулка Грибоедова она столкнулась с молодым человеком в коричневом пальто и такого же цвета шляпе. Он чуть не сбил ее с ног и машинально обхватил за плечи. От неожиданности Майя страшно смутилась и покраснела, а молодой человек в не меньшем смущении развел руками и снял шляпу:
— Извините, ради бога, меня, медведя!.. — И невольно, залюбовался ее раскрасневшимся лицом. Майя сделала несколько шагов и оглянулась. Молодой человек стоял на прежнем месте. Он улыбнулся и дружески помахал ей рукой.
Майя поспешно прошла в калитку дома Матвеевых.
* * *Донесение лейтенанта Костричкина и разговор с Панюшкиной лишний раз подтвердили правильность выводов Решетова. Развязка приближалась. Враг начал действовать. Этого и следовало ожидать: час тому назад с заводского аэродрома поднялся первый в мире воздушный корабль с атомным двигателем.
Были предприняты все меры, чтобы парализовать действия врага и поймать его с поличным.
Однако возможны неожиданности, к которым следовало быть готовым.
Строительство опытного самолета строго охранялось. Перед отправлением в рейс была предпринята самая тщательная проверка. И хотя ничего подозрительного не обнаружилось, бдительность ни на минуту не ослабевала. И не зря. С борта самолета Вергизов радировал, что в момент отлета студент Кораллов вручил инженеру Степанковскому какую-то шкатулку от «невесты». Вергизову стоило немало труда убедить Степанковского не открывать ее в самолете. Опасаясь, что шкатулка и в неоткрытом виде может причинить беду, Вергизов настоял, чтобы самолет приземлился на ближайшем аэродроме.
Сдав шкатулку в местный Комитет госбезопасности, Вергизов решил продолжать рейс. Степанковский вынужден был смириться с тем, что шкатулка была изъята.
Пока сведения о содержимом шкатулки еще не поступали. Но Решетов и Вергизов не заблуждались на этот счет. Там несомненно находилась сильная взрывчатка, при помощи которой враг рассчитывал уничтожить самолет вместе со всеми, кто находился на его борту.
* * *Два часа спустя после того, как была получена телеграмма от Вергизова, младший лейтенант Корнилов сообщил Решетову, что «Турист» совершил покушение на Олега Кораллова.
Кораллов прямо с заводского аэродрома поспешил в ресторан, но Лидии там не застал и возвращался в город. Он шел напрямик, через пустырь, что лежал между рестораном и автобусной остановкой. Тут его и настиг «Турист». Рукояткой пистолета он ударил жертву между лопаток. Олег стал медленно опускаться на олени. «Турист» снова замахнулся, но заметил бегущего со всех ног Корнилова и бросился наутек. С быстротой, которую трудно было предположить в человеке его возраста, добежал до остановки и на ходу вскочил в отъезжавший автобус. Когда Корнилов достиг остановки, автобус был уже далеко. Никакой машины поблизости не оказалось, улица была пустынной. Тогда Корнилов позвонил в Комитет. В погоню за «Туристом» тотчас же была выслана оперативная группа.
Кораллова в бессознательном состоянии доставили в больницу.