Сказки моей жизни

Наконец шар поднялся над толпой и закачался в воздухе. Его держали на веревках. Толпа словно закипела. Люди лезли одни да другого, чтобы быть повыше, увидеть больше. Взрослые мужчины полезли на забор, на который отец хотел меня посадить; забор затрещал и повалился. Бородатые дяди карабкались по дереву вверх и сердито кричали мне:
— Мальчишка, лезь выше, а мы здесь сядем!
Всюду кричали и ругались.
Странный мужчина, пестро одетый, вел на веревке рыжую свинью и пронзительно орал:
— Вот летун идет! Граждане, жертвуйте, кто сколько может!
Он нес большую тарелку, на которую люди клали деньги.
Я видел, как к шару привязали круглую глубокую корзину, в корзину досадили рыжую свинью, и сел тот самый мужчина, что собирал деньги. Солдаты держали веревки и постепенно их отпускали. Шар все поднимался и уже стал выше домов. Толпа теперь умолкла и смотрела не мигаючи. Вот и корзинка поднялась от земли. Мужчина махал флажком, что-то кричал. Свинья высунула морду из корзины и закивала. Вся площадь гулко хохотала.
Мужчина сделал знак флагом, и солдаты отпустили веревку. Шар быстро пошел вверх, увлекая корзину. Все кругом несмолкаемо кричали «ура».
Шар сперва поднимался прямо над площадью, потом стал отклоняться к Волге. Удаляясь, он быстро уменьшался. Народ ринулся с площади в улицы, вслед за шаром. Кого-то придавили, кто-то пронзительно закричал. Отец снизу звал меня:
— Слезай скорее!
И едва я слез, он схватил меня за руку, и мы что было силы побежали по улицам.
Шар летел над городом, над домами, потом полетел над Волгой. Вдруг облачко дыма поднялось над ним, и шар стал опускаться. Вот он опустился и опять полетел ровно. Из корзины выпрыгнула свинья, камнем полетела вниз. Вдруг над ней развернулся большой зонт, и свинья стала опускаться медленно и скоро скрылась за домами.
А шар полетел к Зеленому острову.
Когда мы прибежали на берег, шар виднелся далеко на острове, в зеленых кустах. Со всех сторон к острову плыли лодки. По набережной люди вели рыжую свинью. Толпа встречала ее смехом и криками. Это была та самая свинья. На лодке приехал с острова и сам летчик. С берега его понесли на руках.
Мы стояли на берегу до самой темноты.
Так я впервые увидел, как летал человек. Но как далеко это было до того сказочного ковра-самолета, о котором я слыхал от бабушки. Неуклюжий воздушный пузырь и мысли даже не подал мне сравнить его с ковром-самолетом.
Стрекоза
Прошло много лет.
Однажды я прочитал в газетах, что во Франции изобретена летательная машина — аэроплан, и на этой машине изобретатель пролетел десять метров. Целых десять метров!
Это было летом. Мы все заинтересовались известием. Помню, большой компанией мы вышли во двор, отмерили десять метров, чтобы наглядно видеть, сколько пролетел изобретатель удивительной машины.
— Да, расстояние большое.
Но прошло немного времени, и я прочитал новое сообщение:
«Летчик пролетел сто метров».
Тут нам уже и двора не хватило, чтобы наглядно видеть, сколько пролетел этот летчик.
Потом третье сообщение:
«Аэроплан облетел Эйфелеву башню».
А потоми пошло и пошло — что ни день, то сообщение об успехах. Наконец и в России начались полеты. Я жил тогда в Ростове-на-Дону и долго сам не видел ни аэропланов, ни полетов. Первые полеты в Москве и Петербурге сводили всех с ума. Посмотреть на них собиралось народу по нескольку сот тысяч человек.
Когда был устроен перелет между Петербургом и Москвой, все газеты ничем больше не занимались, ни о чем больше не писали, кроме этих перелетов. Наконец летчики начали объезжать Россию и за деньги показывали свое летательное искусство.
Однажды в редакцию газеты, где я работал, пришла телеграмма:
«Знаменитые летчики Васильев и Кузьминский выезжают с аэропланами в Ростов. Будут летать с пассажирами».
Скоро к нам в редакцию явился устроитель полетов. Он просил, чтобы кто-нибудь из сотрудников газеты полетал на аэроплане и после написал об этом в газете.
Я немедленно согласился полетать. Товарищи принялись меня отговаривать:
— Что ты! Или жить надоело? — И указывали, как часто аэропланы ломаются и падают.
Я стоял на своем. На меня смотрели, как на сумасшедшего.
— Ну, летчик — это уж по необходимости, ему деньги надо зарабатывать. А ты ради чего будешь рисковать жизнью?
Ясное дело не в своем уме человек.
Летчики наконец приехали, побывали у нас в редакции. Оба говорили, что опасность очень маленькая, но им плохо верили.
Полеты были назначены на воскресенье, в три часа дня, на скаковом поле. Вход на поле был устроен по билетам за дорогую плату. Но уже часа в два все билеты были проданы, а тысячные толпы еще стояли у ворот. Много народу приехало из соседних городов, сел и деревень. Площадь и улицы около скакового поля были запружены густыми толпами.
На поле, возле средней будки, стояли два маленьких аэроплана, похожие на стрекоз. Они казались игрушками. Их провели мимо публики, чтобы все посмотрели на них вблизи. Летчики шли позади своих аэропланов и кланялись толпе. Толпа орала «ура», хлопала в ладоши.
Наконец летчики сели в аэропланы и один за другим взвились кверху, как голуби. Толпа безумствовала. Сначала летчики летали одни. Вот они оба спустились. Устроитель прибежал в будку, где я сидел, и крикнул:
— Идите, вам лететь!
Я побежал за ним. Аэроплан стоял на скаковой дорожке. Летчик Васильев сидел на нем. Позади него было маленькое сиденье для пассажира. Я быстро забрался на это сиденье. Мои товарищи все еще уговаривали меня:
— Не напрасно ли летишь?
Васильев искоса, подозрительно посмотрел на меня. Я потом от него узнал, как он боялся каждого пассажира.
— Посадил я одного, — рассказывал он потом, — уже высоко поднялись, а он вдруг от испуга схватил меня за руки, и мы едва не погибли.
Я заметил, что руки Васильева, державшие руль, дрожат от волнения. Это меня немного встревожило. «Значит, боится», подумал я. Я вдруг вспомнил все уговоры товарищей, все катастрофы, что были с летчиками до этого времени. Мне стало страшновато. Но раздумывать было некогда.
Места в аэроплане было так мало, что я грудью плотно прислонился к спине Васильева, а мои ноги вытянулись вдоль его ног, — так ребята катаются зимой на ледянках. Широкими ремнями меня привязали к сидению, — ремень по ногам, ремень вокруг талии.
— Шляпу снимите: все равно ветер сорвет, — сказал механик.
— Ничего, я ее поплотнее надвину, — ответил я.
Механик, улыбаясь, отошел. Васильев надел кожаную каску со стеклами и стал похож на водолаза. Механик подошел к пропеллеру, взялся за лопасти. Четверо рабочих держали аэроплан за крылья.
— Контакт! — крикнул механик.
— Есть контакт! — откликнулся Васильев.
Механик резко повернул пропеллер. Мотор вдруг заработал, пропеллер с ужасающей быстротой завертелся, хлынул ветер, и моя шляпа улетела далеко прочь. Весь аппарат дрожал. Я прижался плотнее к Васильеву. Он поднял руку, рабочие отпустили крылья, и аппарат покатился по дорожке. Трибуны, толпа быстро понеслись назад. Я ждал момента, когда мы оторвемся от земли. Мне казалось, я замечу. Но вдруг трибуны, забор, толпа поплыли книзу. Мы оторвались от земли, а я не мог этого заметить — так мягко и плавно поднялся аппарат в воздух. Я увидел площади, дома, улицы — под собой.
Это был момент, какого, кажется, не забудешь во всю жизнь. Необычайный восторг охватил меня. Вот я на ковре-самолете!
Мы поднимались все выше и выше. Весь город был под нами, как гигантский раскрашенный план. Дон вьется синей лентой. Задонские степи широко зеленеют и уходят вдаль. Села и станицы — Аксай, Батайск, Елизаветинская, Гниловская — с их белыми домами казались игрушечными. Вдали с одной стороны город Азов и море, а с другой — Новочеркасск, до которого от Ростова целых сорок километров.