На сердце без тебя метель... (СИ)

Лиза не могла не оглянуться на церковную паперть, с которой им вслед смотрел отец Феодор. Своим взглядом он словно просил ее одуматься — вернуться к свету, доброте и правде. И каждый шаг к усадебному дому был словно шаг к темноте, в которую она погружалась, как в трясину.
— Да, удивительный человек, — граф, поравнявшись с Лизой к тому моменту, тоже оглянулся на священника, застывшего на крыльце. А потом проговорил с легкой насмешкой в голосе:
— Многие прихожанки отца Феодора согласятся с вами. Их число выросло в разы с тех пор, как он стал главой причта.
Лиза бросила на него раздраженный взгляд и зашагала прочь, злясь на себя, что заговорила с ним первой.
Этим утром она впервые встретила Дмитриевского после того памятного завтрака. Более увидеться им не довелось даже за трапезами, которые накрывали для обитателей усадебного дома в малой столовой. Кузен же его — Василь — напротив, видимо, решил сделаться тенью Лизы и при любой возможности везде и всюду следовал за ней. Садилась ли она за рукоделие вместе с Пульхерией Александровной в салоне или читала той выпуски «Дамского журнала» князя Шаликова, Василь неизменно занимал место в отдалении и мог просидеть так несколько часов кряду. Выходили ли женщины на короткую прогулку в парк или сидели в оранжерее, вдыхая удивительный аромат цветов и наслаждаясь возможностью шагнуть из зимы в лето, он был подле них, стараясь развлечь разговором.
— Доколе вы будете следовать за мною? — накануне вечером вдруг не выдержала Лиза, на миг даже выбив Василя из привычного образа своей прямотой. Впрочем, он тут же овладел собой и, улыбаясь, ответил:
— Покамест не получу ваше прощение за то злополучное утро. Я был… м-м-м… несколько нездоров, оттого и грубость моя… Простите меня великодушно, Лизавета Петровна! Такая прелесть ангельская не может долго зла таить. Простите грешного!
— D’accord[52], — кивнула тогда Лиза, с трудом сдерживая улыбку.
Василь обладал удивительной способностью очаровать любого. Вот и она забыла об обидах еще в первый же день, когда тот всячески пытался расположить ее к себе. Только помнила, что надо бы от него на расстоянии держаться — попасть на языки чужие с ним на пару ей вовсе не хотелось.
— Я вас прощу, — проговорила она, и Василь даже поднялся со своего места и поклонился ей благодарно. — И более вы не будете столь часто бывать при мне?
— C'est tout le contraire![53] — заявил мужчина, широко улыбаясь. — Отныне я намерен даже чаще бывать у ваших ног. Быть может, тогда и появится у меня возможность получить ваше сердце…
— Негодник! — погрозила ему пальцем Пульхерия Александровна, своей улыбкой сводя на нет всю строгость жеста. А Лиза испуганно опустила взор в лежащую на коленях книгу, потому что прочла в глазах Василя совсем не то, что хотела бы в них увидеть.
— Дмитриевский-младший все дело испортит, — негодовала той же ночью мадам Вдовина. — И выезд на бал впустую будет только. У самого за душой ни рубля, из милостей кузена в столице живет, а хвост распушил, как петух в курятнике. Он с серьезными намерениями к тебе, Лизхен, или так, приволокнуться покамест в деревне? А все мое заточение здесь! Fluch über ihn![54] Тетка, natürlich[55], спит и видит его женатым, да только мои-то планы с ее вразрез! Что там Александр Николаевич? Что говорят о нем? Отчего так часто в доме не бывает?
— Пульхерия Александровна сказывала, что по делам в Тверь ездил с господином Головниным, — ответила Лиза, заплетая косы. На мать она смотреть опасалась, боясь, что та прочитает в ее глазах радость от подобного поведения графа. — А потом — выезжать он любит… и нынче дни покойные, не кружит — не ворожит вьюгой. А коли не на прогулке, так в курительной или у себя…
— Коли б слушала меня, давно выманили бы зверя из логова, — раздражительно заметила Софья Петровна. — У тебя нынче все возможности получить то, что нам нужно.
И снова говорила о том, как следовало бы вести себя с мужчиной, коего привлечь желательно.
— Есть случаи, когда можно и позабыть о том, что в голову вкладывалось с младенчества, — шептала убедительно мадам Вдовина, когда отбирала у Лизы гребень и сама принималась разбирать ее пряди, прежде чем заплести в косу. — Знаю, что твердили тебе иное, что грозили с ранних лет всеми мыслимыми карами. Но, Лизхен… ты же сама все понимаешь, meine Mädchen[56]… Только в твоих руках ныне наше будущее, только в твоих!
Но как можно было быть любезной с тем, кто даже не желает идти подле тебя? Кто с иронией встречает каждую твое слово или вовсе делает вид, что тебя нет? Как можно было даже думать о легком кокетстве, на котором настаивала мадам Вдовина, когда эти темные глаза так холодны?
— Кррра! Кррра! — раздалось, как показалось Лизе, прямо над ее головой. И перед глазами возникло снежное поле и вороны, преследующие ее и жаждущие ее крови. Девушке даже почудилось, будто они уже настигли ее, вцепились в ткань ее шляпки и тянут ту вверх, душа ее лентами, цепляясь когтями в пряди волос. Страх захлестнул с головой, приказал спасаться бегством, но ускорить шаг так и не вышло. Лиза рванулась вперед и, споткнувшись о взрытый полозьями саней твердый снег, упала на колени, больно ударившись ладонями о разъезженное полотно дороги.
— Барышня! — ахнула позади Ирина, ускоряя шаг, чтобы помочь ей подняться, но гораздо быстрее рядом оказался Дмитриевский.
Краснея от собственной неловкости, Лиза краем глаза заметила, как тот опустился подле нее на колено, но повернуться к нему не достало сил, настолько ей было не по себе от стыда.
— Лизавета Петровна, — Александр коснулся рукава ее пальто, желая, чтобы она взглянула на него, и Лиза послушно подняла глаза. Он взял ее ладони в руки и внимательно осмотрел на предмет возможных ссадин, которые она могла получить при падении. Лиза впоследствии будет недоумевать, что послужило тем самым последним толчком, разрушившим все барьеры, так тщательно возводимые ею в последние месяцы. Или это попросту сдали нервы от неожиданной нежности и заботы, с которой Александр принялся счищать с ее ладоней снег и опавшие хвойные иглы.
— Вы сильно ушиблись? — спросил Дмитриевский, еще не видя покатившихся по щекам Лизы слез, пытаясь понять, отчего она молчит. И невольно замер, когда перевел взгляд с ее ладоней на заплаканное лицо. Обеспокоенно блеснули глаза, и он повторил уже мягче: — Вы сильно ушиблись, Лизавета Петровна? Вы можете встать на ноги?
Не в силах говорить, Лиза энергично закивала, показывая, что она в полном здравии. Захотелось вдруг уткнуться в это широкое плечо, спрятаться от ворон, чей громкий крик и хлопанье крыльев доносились откуда-то сверху. И она снова испуганно сжалась от этих звуков, посмотрела на графа взглядом насмерть перепуганного ребенка, заставляя его на какой-то короткий миг вернуться на несколько лет назад.
— Вас напугали вороны? — догадался Александр.
Лиза подумала, что он сейчас улыбнется своей привычной насмешливой улыбкой. Мол, по летам ли ей бояться этих черных птиц, вечных соперниц воробьев в усадебных парках в борьбе за скудные крохи зимой? Но Дмитриевский только взглянул на небо, а потом помог ей подняться со снега, убеждая мягко, словно ребенка, что бояться не стоит, что птицы уже давно улетели на другой конец парка. А она от необычных для нее ноток в его голосе почему-то разрыдалась еще сильнее.
Тогда Александр оглушительно свистнул, вынуждая кучера, правившего санями, остановиться. Лиза даже на миг перестала плакать, удивленная этим простонародным свистом. А потом он легко подхватил ее на руки и в несколько шагов донес до саней, отдавая в заботливые руки Пульхерии Александровны, принявшейся тут же хлопотать над рыдающей Лизой.
— Она упала на дороге. Испугалась вороньего крика, судя по всему, — коротко объяснял Александр, идя подле саней, пока те не набрали по его приказу ход, торопясь к усадебному дому. — Что и послужило причиной подобной crise de nerfs[57].