Переправа

Он не исключает ничего, но не подозревает всерьез родителей Скарлетт. Алана не было дома, а Делила — увядающий «ребенок-цветок» с босыми ступнями и юбками с бахромой. Она сильно его раздражает, но он не может представить ее убийцей. «Никогда не строй предположений», — говорит он себе. «Никогда не строй предположений, — не уставал повторять Дерек Филдинг, его первый начальник. — Это делает ослами и тебя, и меня. Понял?» Он понял, но не собирался давать Филдингу повода посмеяться над ним; может, именно поэтому старый ублюдок так долго не давал ему повышения, несмотря на благодарность. Но он был прав. «Никогда не строй предположений относительно людей и обстоятельств». У Делилы Хендерсон существовала возможность убить свою дочь. Она была дома и, вероятно, имела под рукой орудия убийства. Ей потребовалось три часа, чтобы сообщить об исчезновении Скарлетт. «Я думала, они играют в прятки», — всхлипывала Делила. Нельсон осуждает ее (что за мать — не замечает в течение трех часов, что четырехлетний ребенок исчез?), но, по зрелом размышлении, приписывает это беззаботности таких родителей, как Хендерсоны. И она, видит Бог, была сама не своя от горя, когда наконец поняла, что Скарлетт пропала. Она и сегодня отчаянно плакала и прижимала к груди фотографию радостной Скарлетт на велосипеде. Делила как будто не восприняла весть об обыске в саду, хваталась за Нельсона, просила найти ее ребенка. Стеклоочистители не справляются с потоками воды, и Нельсон замедляет езду чуть ли не до скорости пешехода. Иногда он ненавидит свою работу. Господи, как хочется закурить, но в январе рановато нарушать свое новогоднее решение.
Его телефон звонит. Нельсон редко отвечает на телефонные звонки во время движения, а сегодня вообще не хочет, чтобы его беспокоили. Но все же нажимает кнопку «прием» и слышит горькое рыдание. Смотрит на дисплей — Рут Гэллоуэй. Господи.
— Рут? Что случилось?
— Она мертва, — всхлипывает Рут.
Нельсон останавливает машину, едва не съехав в кювет с водой.
— Кто мертв?
— Спарки. — Долгая пауза с судорожными рыданиями. — Моя кошка.
Нельсон считает до десяти.
— Вы звоните, чтобы сообщить о мертвой кошке?
— Ей кто-то перерезал горло.
— Что?
— Кто-то перерезал ей горло и бросил мне на порог.
— Сейчас приеду.
Нельсон резко разворачивает машину и едет обратно к Солончаку. Убитая кошка Рут может быть сообщением от похитителя, или автора писем, или обоих в одном лице. Это похоже на извращенность, которую можно ждать от подобного типа. «Никогда не строй предположений», — говорит он себе, обгоняя грузовик. Но перерезать животному горло — явная психическая неуравновешенность. Правда, может, удастся получить образец ДНК. Придется быть чувствительным («чувствительным», мысленно повторяет он; слезливое слово читателей газеты «Гардиан» ему не нравится) — Рут, похоже, очень расстроена. Странно, он и не подумал, что у таких женщин есть любимые животные.
Когда Нельсон подъехал к Солончаку, уже стемнело, и хотя дождь прекратился, сильный ветер все еще дует. Дверцу машины едва не вырывает у него из руки, и, идя по тропинке, он ощущает силу подталкивающего его воздушного потока. Господи, как можно жить в таком месте? У Нельсона современный дом с четырьмя спальнями на окраине Кингс-Линн; городок вполне цивилизован, с «лежачими полицейскими», охранным освещением, сдвоенными гаражами. Даже не скажешь, что это Норфолк. Коттедж Рут напоминает лачугу и слишком уединен — стоит у черта на куличках. Зачем она живет здесь? В университете ей, должно быть, прилично платят.
Руг распахивает дверь немедленно, словно поджидала его.
— Спасибо, что приехали, — бормочет она.
Дверь открывается прямо в гостиную, где, на взгляд Нельсона, царит беспорядок. Повсюду книги и бумаги, на столе чашка с недопитым кофе, остатки еды, крошки и косточки оливок. Но потом он отвлекается от этого, потому что на диване лежит изуродованный труп маленькой кошки. Рут накрыла его мягким розовым одеяльцем, отчего у Нельсона на секунду сжимается горло. Он стягивает одеяло.
— Вы трогали его? Тело?
— Ее. Это девочка.
— Трогали ее? — терпеливо повторяет Нельсон.
— Только положила на диван и потом… слегка погладила.
Рут отворачивается.
Нельсон протягивает руку, чтобы коснуться ее плеча, но Рут выходит, сморкаясь. Когда возвращается, лицо ее совершенно спокойно.
— Думаете, это он? — спрашивает она. — Убийца?
— У нас пока нет убийства, — осмотрительно напоминает Нельсон.
Рут несогласно пожимает плечами.
— Кто мог сделать такое?
— Наверняка какой-то ненормальный, — говорит Нельсон, склоняясь над телом Спарки. — Кто-нибудь знает, что вы участвуете в этом расследовании?
— Нет.
— Вы уверены?
— Знает Фил, мой начальник, — неторопливо перечисляет Рут, — и, может, еще несколько человек в университете. Моя соседка видела, как я в тот раз вылезала из полицейской машины.
Нельсон отворачивается от Спарки, но, спохватившись, снова накрывает тельце розовым одеялом. Потом касается руки Рут и говорит необычно мягким голосом:
— Давайте присядем.
Рут садится в продавленное кресло. Отворачивается от Нельсона к занавешенному окну. Снаружи все еще ревет ветер, и стекла дребезжат. Нельсон опускается на край дивана.
— Рут, — говорит он, — мы знаем, что поблизости есть опасный человек. Он вполне мог убить обеих девочек и, возможно, убил вашу кошку. В любом случае вам нужна осторожность. Кто-то по какой-то причине хочет запугать вас, и думаю, вполне можно предположить, что это как-то связано с данным делом.
Все еще глядя мимо него, Рут спрашивает:
— Вам нужно увезти Спарки?
— Да, — отвечает Нельсон, старясь быть честным и не слишком грубым, — нужно провести проверку на отпечатки пальцев и ДНК.
— Значит, — твердо произносит Рут, — это определенный прорыв.
— Рут, — говорит Нельсон, — посмотрите на меня.
Она поворачивается. Ее лицо распухло от слез.
— Мне жаль вашу кошку. Спарки. У меня была немецкая овчарка по кличке Макс. Я был очень привязан к этой собаке. Жена говорила, что порой даже ревнует. Когда его переехала машина, я был вне себя, хотел обвинить водителя в неосторожном вождении, хотя в действительности он был не виноват. Но это расследование возможного убийства, и боюсь, ваша кошка ценная нить. Вы хотите выяснить, что случилось со Скарлетт, не так ли?
— Да, — кивает Рут, — конечно, хочу.
— Обещаю, что, когда лабораторные исследования будут закончены, я привезу Спарки обратно и помогу ее похоронить. Даже поставлю свечку в церкви. Идет?
Рут улыбается сквозь слезы:
— Идет.
Нельсон поднимает тельце Спарки, старательно укутывает одеялом.
— И вот что, Рут. Непременно заприте все двери.
Нельсон ушел, а Рут все сидит на диване, в противоположном конце от пятнышка крови на выцветшем мебельном ситце. Смотрит на остатки еды и тупо думает, как давно они с Шоной разговаривали за этим столом о мужчинах. Кажется, с тех пор прошло несколько дней, а не часов. После этого она выяснила, что у Нельсона есть в прошлом секрет, поговорила с бывшим любовником и увидела свою любимую кошку жестоко убитой. Она истерически смеется. Что еще принесет эта ночь? Ее мать окажется лесбиянкой? Смотритель заповедника Дэвид предложит руку и сердце? Рут идет на кухню в надежде найти вина. Наблюдавший издали Флинт подходит и трется о ее ноги. Она поднимает кота и плачет в его рыжую шерстку.
— Ой, Флинт, как мы без нее будем?
Флинт жалобно мурлычет. Рут забыла его накормить.
Налив пино гриджи в стакан, Рут смотрит на стол у окна, где все еще раскрыт ее ноутбук. Нажимает клавишу, появляются записи к лекциям. Убирает их и открывает файл с Нельсонами: чемпионом США по шахматам, профессором физики, Гарри Нельсоном и Генри (Гарри) Нельсоном из норфолкской полиции. Он старался быть деликатным, сознает Рут. С одной стороны, его, наверно, возбуждала возможность найти какую-то нить, но он щадил ее чувства. Возможно, он презирает ее за то, что так расстроилась из-за кошки, но ей все равно. Спарки была ее любимицей, ее компаньонкой, подругой — да, подругой, вызывающе повторяет она себе. Думает о маленьком черном зверьке, таком ласковом, таком спокойном, и по лицу текут слезы. Кому понадобилось убивать Спарки?