Схватка с Оборотнем

— Сдаюсь, гражданин чекист.
 
 
Миронов опустил пистолет.
— Выверните карманы.
Спиридонов полез в карманы. Вывернул сначала один, потом второй. И вдруг… сильный удар. Миронов упал. Но тут же вскочил. Его пистолет был вышиблен новым ударом, и они, сцепившись, покатились по траве.
Кто-то закричал, и скоро их оторвали друг от друга. Вокруг толпились посетители тетушки Моники.
— Ты как смел? — кричал новый знакомый Миронова, напирая на Спиридонова. — Это кореш мой! Понял? Нет?
— Гляди — пушка! — крикнул кто-то.
Миронов рванулся было к Спиридонову, но в него уже вцепились:
— Стой! Ты кто такой будешь?
Стараясь освободиться, Миронов вытащил из кармана брюк удостоверение. Двое немедленно склонились над ним, читая. Миронов отстранил их и увидел, что Спиридонов исчез.
— Где он?! — крикнул Миронов, чувствуя страшную ярость. Что они наделали, эти гуляки!
— Да он туда вроде побежал, — растерянно сказал один.
Миронов бросился к полю. Было темно. Сзади бежала вся компания. Миронов повернул к стогу. Сотрудники были там. Еще издали Миронов крикнул:
— Он здесь! — Отдышавшись, сказал спокойнее: — Я только что имел с ним дело, вот эти помешали, — кивнул он на подбежавших туристов. — Вы, — обратился он к парню в тенниске, — немедленно пойдите к тетушке Монике. Вам, — он обернулся ко второму, — взять этих людей и обыскать все вокруг.
Два часа оперативная группа вместе с подоспевшими пограничниками обыскивала местность, обходили каждое дерево и каждый куст.
Подошел чехословацкий офицер, представился Миронову, сказал, что на их стороне приняты меры к задержанию перебежчика.
«Куда он мог пойти?» — терялся в догадках Миронов. И вдруг вспомнил.
— Вызови управление, — приказал он сотруднику с рацией. Через секунду управление откликнулось.
— Что с Раховом? — спросил он. — Вернулась оперативная группа?
— Вернулась, товарищ майор. Сейчас с вами поговорит «сто восьмой».
Послышалась напевная речь Яковенко.
— Я — «сто восьмой», я — «сто восьмой». Рапортую. Девушка безрезультатно просидела в кафе три часа, потом встала и пошла к автобусу. Мы провожали ее до города. Сейчас она доставлена к нам. Заявляет, что разговора, о котором сообщил вам мальчик, не было. К ней звонил один знакомый и сказал, что их общий друг просит предупредить, что завтра с утра до пяти дня будет ждать ее в кафе в Рахове. Она и поехала.
— Ясно, — сказал Миронов. — «Сто восьмой», слушайте внимательно. Необходимо проверить наблюдение за квартирой Биллинг и квартирой друга Спиридонова, который ей с утра звонил.
— «Сто третий», «сто третий», вас понял.
Поиски продолжались. Все население окрестных домов было взбудоражено. Приходили какие-то люди. Пограничники их опрашивали. Оказалось, что не менее десяти человек только что видели подозрительную личность.
По сумеречному полю ходили пограничники и добровольные помощники. Осматривали кусты, трещали хворостом…
Миронов ждал.
Наконец радист тронул его за плечо. Вызывало управление.
— «Сто третий», «сто третий», кончайте операцию. Задача выполнена.
В управление Миронова уже ждал Яковенко. В ответ на вопрошающий взгляд майора он улыбнулся:
— Взяли, Андрей Иванович.
— Где? У Биллингов? — спросил Миронов. — Или у их друга?
Яковенко засмеялся:
— Ни там, ни там. Сейчас расскажу.
Они прошли в его кабинет и сели.
— Детектив по всем правилам, Андрей Иванович, — начал Яковенко, — с неожиданностями. Ход вашей мысли был логичен. Конечно, после того как его спугнули у границы, он должен был броситься к кому-то и переждать. Но к кому? После вашей команды мы уже собрались к Биллингам и зубному врачу — этот человек, по словам Ирены, звонил к ней, — как вдруг звонок. Я беру трубку и слышу захлебывающийся голос: «Он идет меня убивать!» Это наш знакомец Ковач. Я говорю: «С чего вы взяли?» А Ковач кричит: «Он идет по нашей улице, я вижу его из окна!» Посылаю туда ребят, а сам прошу, чтобы Ковач продолжал репортаж. Тот полумертвым от страха голосом сообщает, что звонят к нему в дверь. И на этом разговор кончается. Через минуту наши ребята сообщили, что Спиридонова взяли. Действительно, Спиридонов явился к Ковачу. Видно, в панике ему изменили умственные способности.
— Как он выглядел?
— Возбужден, но внешне спокоен.
— Хорошо. Ведите его сюда.
Яковенко позвонил. Через несколько минут раздались шаги, и в комнату вошел Спиридонов. Одежда его была в беспорядке, видно, от схватки с Мироновым. Часть воротника он потерял.
— Садитесь, — сказал Яковенко. — Начнем, Андрей Иванович?
Миронов кивнул.
— Давайте с самого начала, — он обратился к Спиридонову. — Рассказывайте как на духу.
Спиридонов глянул на Миронова:
— С чего начинать?
— У вас в армейских анкетах написано, что происхождения вы пролетарского, отец хлебопек. А на самом деле?
— И на самом деле почти так, — сказал Спиридонов. — Отец мой был священник, но когда в селе закрыли церковь, мы переселились в город. Я поступил учиться. А отец в ту пору уже выпекал хлеб, я и стал писать в анкетах, что являюсь сыном хлебопека. Ни отец, ни я не были антисоветчиками. Отец по натуре был русским националистом. Он не выносил представителей других народов, так как считал, что в тяжкий момент они предадут Россию, и потому он приветствовал любую сильную власть. Я все это усвоил. Я вступил в пионеры. Вступил искренне. Отец считал, что я всегда должен быть на службе России. Я так и делал. К началу войны — я уже второй год был в армии — окончил школу младших командиров, получал награды по службе. Собирался поступать в офицерское училище. И тут война. Мы дрались в Молдавии, и дрались хорошо. Я не был трусом и уже командовал эскадроном. Но немцам удалось отрезать нашу часть. Мой эскадрон оказался в окружении. Пока были патроны, мы дрались, а потом я оказался в плену. Дальше три года страшной жизни, освобождение…
— Минутку. Умалчивать не стоит. Что было в Львовском спецлагере?
Спиридонов съежился:
— Так вот что вас интересует?
— И попрошу подробнее.
Спиридонов закурил.
— В спецлагерь я попал за попытку к бегству, — начал он, — хотя этому вы едва ли поверите. Я не хотел служить немцам рабочей скотиной. Они не кормили нас, а на работы гоняли. Я сбежал, меня поймали, избили и перегнали в Львовский спецлагерь. Для пленных это был ад — мучили, убивали… На третий год моего пребывания в лагере появился один человек. Он вел себя независимо, и поэтому нравился мне. Скоро он это заметил.
— Это был полковник Соколов?
Спиридонов помрачнел.
— Да, — сказал он. — Полковник РОА Соколов. Он вызвал меня на беседу, узнал, что я сын священника, и вскоре завербовал меня. Однако Красная армия была уже на подходе. Готовилась эвакуация. Мне был организован побег. На прощанье Соколов сказал: «На этот раз, может быть, наша карта бита. Но через несколько лет все повторится: и война и все прочее. Мы тогда понадобимся. Ждите и готовьтесь!» Мы расстались. Я совершил побег. Он был, конечно, подстроен. Я укрылся у лесника, но тот хотел меня выдать оуновцам, и пришлось его убить. Наконец пришли наши.
Яковенко и Миронов переглянулись.
— Верьте не верьте, — нахмурился Спиридонов, — я их считал нашими, своими.
— И собирались работать на абвер, против них! — сказал Миронов.
— Я вышел к танкистам. Меня приняли в часть. Потом прошел контрольную проверку. Данных не доверять мне не было. И я оказался рядовым в танковых частях. Войну кончил под Прагой. Кстати, сам принимал участие в ликвидации власовских частей и все ждал: не попадется ли Соколов. Не попался!
— А если бы попался?
— Поучил бы его жить, как он меня учил… В то время казалось, что он был не прав.
— Только в то время?
Спиридонов раздраженно дернул головой и замолчал.