Огонь ласкает

Она оборвала меня:
— Кон, дорогая моя, конечно нет. Даю вам слово.
Я подумала, что она сказала бы больше, если бы не вошла сестра.
Когда на следующее утро за мной приехал отец, с ним была Линда. Они понесли мои вещи вниз, в машину, а я зашла в соседнюю палату попрощаться. У миссис Фрейзер был посетитель, крупный мужчина с темными волосами. Он с улыбкой смотрел на меня, зажав зубами трубку. Я узнала бы его где угодно — прищуренные глаза, ровные зубы и широкие плечи были точь-в-точь как у его сына.
— Кон, мой муж — Дэвид, это Кон Гибсон, маленькая подруга Кена.
Преувеличение, конечно, но звучало приятнее, чем «машинистка Кена».
Мы поздоровались за руку. Улыбка мистера Фрейзера стала шире, он поднял трубку и приложил к моей голове.
— Честное слово, это действительно так!
— Дэвид! — с упреком сказала его жена.
Я ничего не понимала.
— Не обращай на него внимания, Кон, — сказала миссис Фрейзер. Казалось, она о чем-то беспокоится.
— Просто проверяю, прав ли был мой мальчик. — У мистера Фрейзера был обезоруживающий смех. — Он сказал, что от ее волос можно спичку зажечь.
Мы с миссис Фрейзер обменялись рукопожатием, и я пробормотала пожелания, чтобы операция прошла хорошо. Рядом со своим громадным мужем она выглядела еще более хрупкой, чем раньше, и, когда я спускалась к машине, мне в душу закрался необъяснимый страх.
По дороге домой Линда рассказала мне все новости: ее команда выиграла матч в четверг, мама привезла ей свитер, Мария принесла кошку.
— И нам надо заехать в аптеку за мамиными таблетками, — добавила она, когда мы подъезжали к Рэтнези.
Я нахмурилась:
— Какими таблетками?
— От живота.
Мне не понравилось, как это звучит.
— У нее опять был приступ?
— Нет. Просто она не очень хорошо себя чувствовала, когда мы готовили завтрак.
— А не должна бы, — расстроенно пробормотала я. Моя младшая сестра как-то странно посмотрела на меня, но промолчала.
Главная улица в Рэтнези — место постоянной пробки, и нашему отцу пришлось довольно долго стоять, прежде чем он смог вернуться к машине. Я вдруг заметила, что ему великоваты в талии брюки. Он явно похудел. Это наводило на грустные мысли.
Однако в следующую секунду они приняли другое направление.
— Эй, — прошептала Линда, тыкая меня в спину, — спорим, они скажут нам сегодня, раз ты вернулась домой?
— Скажут что? — спросила я, пока папа бегом пересекал улицу и открывал дверцу. Он вопросительно посмотрел на нас, склонив голову набок, как попугай, и Линда в ответ устало глянула на меня. Через несколько минут, когда мы ехали в гору, я почувствовала новый тычок, на этот раз тайком, и она сунула мне в руку клочок бумаги. На нем было нацарапано: «У мамы будет ребенок».
Это было в духе «Тир-на-Ног». Маме было тридцать восемь. Если бы я сейчас была замужем — а многие девушки выходят замуж к двадцати годам, — у меня мог бы быть ребенок, и тогда его тетя или дядя оказались бы моложе его…
— Послушай, Лин, это не смешно, и я не представляю, откуда ты взяла сама знаешь что насчет мамы, — заметила я, когда мы с Линдой на минутку остались наедине.
— Ну, когда это сама знаешь что, появляются определенные признаки. Например, папа не разрешает ей поднимать тяжести. Он вчера жутко разозлился, когда она сама принесла корзинку угля. В такое время опасно поднимать тяжести. Я читала об этом. — Она остановилась. — В той книге, она…
— Я тебе уже говорил, Кон? — раздался из коридора голос отца, проходившего мимо. — У Лин тяжелая болезнь. Она читает.
За обедом стало понятно, почему меня не встречала Мария — за курицей в белом вине последовал мой любимый пирог с лимоном и меренгами.
— Должна сказать, что ты выглядишь намного лучше, детка, — заметила мама, изучая меня. — Просто как новенькая.
— Только мне нельзя сильно волноваться, — с невинным видом объявила я. — Доктор на этом очень настаивал.
— Неужели? — Мамины глаза улыбались. — Замечательно. Мне он сказал, что ты должна ложиться спать в десять часов до самого Рождества.
— Надеюсь, ты объяснила ему, что нереально заставить ее делать это! — вмешался папа.
— Вы просто невозможны, — сердито объявила я.
— Да, бывают у нас невозможные моменты, — согласился папа.
Голубые глаза отца и карие матери встретились. Мама прикусила губу.
Мы все примолкли и выжидающе смотрели на родителей. Папа воззрился на нас поверх остатков пирога.
— Кэрол, дорогая, — нежно сказал он, — думаю, нам надо кое-что сказать девочкам…
И тут с маминой стороны раздался первый смешок, и вскоре мы все хохотали. Мама может смеяться, пока у нее слезы не потекут из глаз. Так мы и сидели, смеясь, Мария с одного маминого бока, Линда с другого, обнимая ее за шею.
  
Глава 5
 
Я еще три дня не выходила на работу, и мы с мамой усердно баловали друг друга. Было так странно быть дома с ней наедине и не менее странно болтаться по Ардбауну в это время года.
В целом все, что мне удалось выжать из себя по поводу знаменательного события, было смущенное бормотание:
— Мама, ты будь осторожнее, ладно? Я не уверена, что тебе стоит ездить на велосипеде.
На это мама рассмеялась. Ребенок должен был родиться только в марте, врач был ею полностью доволен. Казалось, она ждала, что я скажу что-нибудь, пусть даже легкомысленное, насчет ожидаемых брата или сестрички. Но я почему-то ничего не сказала.
В мой последний отгул мы поехали в город, я — потому что хотела присмотреть новое зимнее пальто, мама — потому что волновалась, что я выберу что-нибудь жуткое. В конце концов я купила пальто, сделавшее бы честь и Фионе Мастерсон, — из черного и коричневого твида, красивое и прекрасно сидевшее на мне, — и мама так обрадовалась, что купила мне подходящую шляпку. Я заметила ей, что редко ношу шляпки.
— И очень жаль, — возразила мама. — И это после стольких месяцев, когда я трудилась над твоей внешностью!
Я посмотрела в зеркало и наморщила нос.
— Надеюсь, с тем, над кем ты работаешь сейчас, у тебя выйдет лучше.
— Это дело вкуса, — беспечно сказала мама. — Но, если повезет, мне не придется ему покупать шляпку.
Насколько раздражающей ни была бы ситуация, я всегда чувствую себя лучше, обсудив ее, пусть даже всего в нескольких словах. Следующие несколько месяцев, возможно, еще не раз заставят меня злиться, но если в результате родится сын, на которого мои родители уже и не надеялись, тогда я многое отдала бы за этот «неприятный момент».
Когда мы вышли из шляпного магазина, мама предложила заглянуть в больницу и навестить миссис Фрейзер. Она рассмеялась, когда я начала возражать:
— К.Ф. может быть там.
— Даже если он там — и что? Он не укусит тебя.
— Нет, просто он подумает, что я могла бы уже быть на работе.
— Ну, милая, он совсем не такой! — радостно поправила меня мама, руководствуясь своей единственной пятиминутной встречей с ним.
Как бы то ни было, в больнице нам не разрешили повидаться с миссис Фрейзер. Ей стало хуже в воскресенье вечером.
— Сейчас она почти в норме, — сказала моя знакомая сестра, улыбаясь нам. — Но доктор настаивает, чтобы она соблюдала полный покой.
Неприятное чувство, появившееся у меня, когда мы прощались с ней в воскресенье, снова вернулось, пока мы с мамой шли к автобусной станции. И раньше шансы на то, что она поедет в Калифорнию, были весьма сомнительными, теперь же я не знала, что и думать — точнее, знала, но не хотела с этим мириться.
На следующее утро, когда я шла на работу от стоянки, где меня высадил папа, подъехал Брайан на мотоцикле и предложил подвезти меня, а потом пригласил на свидание в субботу. Я согласилась.
К.Ф. в офисе не было — он уехал в командировку, и я была рада возможности привести в порядок дела без него. А днем у меня состоялся разговор с руководителем нашего филиала. Прошлой весной в главном офисе в Ливерпуле организовывались мини-курсы для девушек из филиалов. По списку я должна была ехать туда в мае, но мой курс был отменен. Теперь мистер Фоли говорил, что появилось вакантное место на следующую неделю и они хотят, чтобы я поехала туда во вторник.