Змеиный король

Дилл скрестил руки на груди.
– Я как раз ждал, когда же мы дойдем до этой части. Для чего это тебе?
Лидия медленно и шумно втянула носом воздух.
– Агр-рх. Речь не обо мне. Речь о том, как ты можешь изменить свою жизнь к лучшему, – а мне, возможно, удастся получить от этого свои дивиденды: например, ты перестанешь вставать в позу из-за того, что я отказываюсь застрять в этом городе на всю жизнь. Я пытаюсь вытянуть тебя.
В кофейню с веселыми возгласами вошли ребята из церковной молодежной группы. Все они были на несколько лет младше Дилла с Лидией. Они заказали капкейки и смузи. И я когда-то был таким. Дилл подождал, пока они пройдут мимо их стола.
– Ты превращаешь меня в какой-то проект, – сказал он, понизив голос. – Тебе уже недостаточно просто одевать меня. Теперь ты хочешь спланировать мою жизнь.
– Издеваешься? Считаешь, что ты для меня – проект?
– Именно так я себя ощущаю: как какой-нибудь творческий проект, как серия снимков для блога. Только не для твоего блога, потому что в твоем блоге меня, судя по всему, не будет никогда.
– Ага, окей, отлично. Это мой проект – сделать твою жизнь лучше. – Она говорила все громче. У Лидии не было явного южного акцента до тех пор, пока она не начинала терять над собой контроль. – Извини, что мне на тебя не наплевать, прости, что пытаюсь помочь тебе.
– Дело в этом или ты просто боишься, что на тебе останется пятно моей жалкой жизни? И теперь тебе нужно отполировать меня и сделать из меня нечто стоящее.
– Нет, чувак. Ты совершенно неправ на этот счет и, если честно, ведешь себя по-хамски. Тебе страшно уезжать отсюда, и ты проецируешь этот страх на меня. Из нас двоих именно ты пытаешься свести все к разговору обо мне. Думаешь, если сможешь убедить себя в том, что я уговариваю тебя поехать из нечистых побуждений, то тебе не придется лицом к лицу столкнуться со своим собственным страхом.
Парочка ребят из церковной группы стала посматривать в их сторону. Лидия бросила на них взгляд, в котором читалось: «Занимайтесь своими делами». Они надулись. Один что-то шепнул другому, словно доказывая высказанное Лидией чуть раньше замечание насчет взглядов и перешептываний. Дилл даже разобрал слова «пастор» и «тюрьма» и всерьез задумался о том, насколько велика вероятность того, что Лидия наняла их в качестве провокаторов. Он бы этому не удивился.
– Послушай, – сказал он почти шепотом, – я и сам хотел бы поступить в университет. Но не могу.
– Почему не можешь?
– Оценки.
– С ними все в порядке. Да, не блистательные, но есть вузы, в которые тебя с радостью примут только за то, что у тебя есть пульс. Важнее то, что ты очень умный. В ином случае я бы просто не стала с тобой общаться. Что еще?
– Мне это не по карману. Даже если моих оценок будет достаточно для поступления, дотацию на обучение я получить не смогу.
– Подашь заявку на финансовую помощь, найдешь работу на неполный день. Еще.
– И все равно мне это будет не по карману. Мне нужно идти на полную ставку, чтобы вытащить семью из долгов. На самом деле мне нужно работать больше, чем полный день.
– Зато ты сможешь помочь семье гораздо эффективнее в будущем, когда у тебя будет образование. Еще что?
– Я никогда это не планировал. Учеба в вузе – не для Эрли. Ни у кого из членов моей семьи нет высшего образования.
Лидия с самодовольным видом качнулась на стуле назад.
– Ну наконец-то настоящая причина. И самая тупая из всех.
– Спасибо, но вообще-то все причины настоящие, особенно необходимость помогать маме. Я – все, что у нее есть. Бабушка с дедушкой умерли. У нас нет поблизости никого, кто хоть как-то держит с нами связь.
– Я не пытаюсь склонить тебя уехать в Сорбонну или Гарвард, Дилл. Поезжай в Университет Теннесси, в Государственный университет Мидл Теннесси, в Государственный университет Восточного Теннесси, в Университет штата Теннесси. Будешь учиться недалеко от дома.
Ребята из церковной группы образовали круг, взявшись за руки, и стали молиться над своими капкейками и смузи. Дилл подождал, пока они закончат.
– Почему ты к Трэвису с этим не пристаешь, как банный лист к заднице?
– Во-первых, не думай, что я неспособна приставать больше чем к одной заднице одновременно.
Я могу… – Группа ребят из церкви неодобрительно покосилась на нее. Она понизила голос до хриплого шепота. – Я могу прилипнуть к куче задниц, к великому множеству задниц. Я провоцирую разрывы пространственно-временного континуума тем, что могу прилипнуть одновременно к стольким задницам. Стивену Хокингу пришлось придумать теорию о существовании параллельных вселенных, чтобы объяснить мое вездесущее прилипание к задницам.
– Так ты пристала к Трэвису или нет?
– Нет.
Дилл закрыл лицо обеими ладонями.
– Послушай, – сказала Лидия, – я не донимаю этим Трэвиса, потому что ему и здесь хорошо. А хорошо ему потому, что он на самом деле живет не в Форрествилле, что в штате Теннесси, а в мире «Кровавых распрей». Трэв будет счастлив укладывать доски днем и читать книжки по вечерам до самой смерти. Он такой. Но ты… Я точно знаю, что ты не хочешь так жить. Все в тебе буквально кричит о том, что ты хочешь другой жизни. Вот так-то.
– Что если я уеду в другой город и найду себе работу?
– Не надо делать это наполовину. Либо поступай в вуз, научись чему-то и измени свою жизнь, либо оставайся здесь и будь несчастным. Не надо переезжать в соседний округ, чтобы быть там несчастным. Ты просто зря потратишь время.
– Тебе легко говорить. У тебя любящие родители, которые поддерживают тебя и желают успеха во всех твоих начинаниях. У тебя есть деньги на университет.
– Даже если и так, что с того? Мне что, нельзя говорить о важных вещах, если мне легко о них говорить? Это же противоречит здравому смыслу!
– Я не могу, просто не могу. И сейчас мне стало еще хуже при мысли о моей жизни – это все, чего ты добилась. Ты говоришь человеку в инвалидном кресле: «Ходить – это классно. Тебе нужно встать и пойти». Но все не так просто.
– Я говорю это человеку в инвалидном кресле, который сидит в этом самом кресле, потому что его папа и мама были в таких же креслах, и думает, что просто не заслужил ходить, или не ходит, чтобы не ранить их чувства.
– Откуда ты знаешь, чего я на самом деле хочу в глубине души? Я никогда не говорил тебе, что мечтаю уехать из Форрествилла.
Голос Лидии снова набрал силу.
– О, я тебя умоляю! Спроси любого гея на земле, – снова неодобрительные взгляды от группы ребят за соседним столиком, – становится ли желание менее реальным, если его не озвучить. Почему я думаю, что ты хочешь уехать? Потому что ты хохотал до упаду во время просмотра всех до единого фильмов Уэса Андерсона. Потому что тебе нравятся все музыкальные миксы, которые я для тебя записала. Потому что ты прочел все книги, которые я тебе порекомендовала. И потому что я – твой лучший друг. А я хочу отсюда уехать. Ты любознательный, ты жаждешь нового опыта, и это как нельзя более очевидно.
Ее глаза сверкали.
– Мне нужно сделать домашку, – сказал Дилл.
Они сидели и смотрели друг на друга. Лицо Лидии смягчилось.
– Прошу тебя, подумай об этом.
Дилл отпил свой кофе.
– Сегодня – самый ужасный первый учебный день из всех. И это о чем-то да говорит.
Неотвязный страх, который сопровождал Дилла по пути в Нэшвилл, рематериализовался. Теперь ему предстояло не только потерять Лидию по окончании года, но и разочаровать ее. А что еще хуже: где-то внутри у него, наравне с этим страхом, поселилось еще одно ужасное чувство. Ты как никогда остро ощущаешь собственную уязвимость, если кто-то озвучивает твое желание, о существовании которого ты даже не подозревал.
 
10
 
Лидия
 
Она в девятом классе, на уроке английского, и от Дилларда Эрли ее отделяет всего лишь ряд. Он почти не разговаривает, частенько пропускает занятия. Ее папа как-то упомянул об отце Дилларда, который попал в беду из-за того, что у него на компьютере нашли какое-то мерзкое эротическое видео. Возможно, было еще что-то. Сексуальные извращения вкупе с религиозными странностями – для маленького городка тема довольно щекотливая, да и для любого, на самом деле. Об этом происшествии говорят в национальных новостях. Тему сразу же подхватили комики из вечерних шоу, которые не смогли устоять перед лежавшей на поверхности шуткой о змее в руках. Ходят слухи, что порно принадлежало Дилларду. Это было бы не столь омерзительно, так как Диллард – по меньшей мере сам несовершеннолетний. И все же народ его сторонится, даже парочка бывших друзей из церкви.