Змеиный король

Southern_Northbrook: На все сто тебя понимаю. У меня двое друзей, и они классные, но даже они не разделяют моей любви к «Кровавым распрям».
autumnlands: Если мы решили обедать вместе, наверное, мне стоит узнать, как тебя зовут в реальной жизни. Меня – Амелия.
Southern_Northbrook: Хорошее имя, Амелия. А меня – Трэвис.
autumnlands: Рада познакомиться, Трэвис.
Southern_Northbrook: и я, Амелия.
Его сердце словно выбивало: А-ме-ли-я. Пока она печатала что-то в ответ, Трэвис поднялся, быстро пересек комнату, подхватил свою дубинку и, глядя на себя в зеркало, принялся вращать ее над головой, насколько это было возможно в ограниченном пространстве его комнатки.
 
5
 
Дилл
 
Возвращаться домой после общения с Лидией было невыносимо. Все равно что просыпаться после того, как увидел счастливый сон. Дилл открыл дверь. Дом встретил его тишиной и духотой. Он положил музыкальный диск на кухонный стол и прикинул, чем можно поужинать: не так чтобы обнадеживающе. В итоге он сымпровизировал – приготовил запеканку из пары помятых банок зеленой фасоли, пары банок грибного крем-супа и упаковки просроченного сыра – все эти продукты достались ему бесплатно в качестве поощрения за работу в универмаге Floid's, где он упаковывал продукты в пакеты и раскладывал товар на полках.
Дилл отправил получившуюся бурду в духовку, после чего пошел в комнату и, воткнув в розетку шнур от кондиционера, начал играть на гитаре. Он трудился над новой композицией, которую никто никогда не услышит, – песней о конце, о людях, которые оставляют тебя в прошлом.
Примерно в 20.45 Дилл услышал тарахтение: к дому подъехала его мать на своей «шевроле кавальер» 1992 года выпуска. Вскоре она вошла в гостиную, буквально источая усталость.
– Как поработала?
– Тяжко. Пришлось развернуть около двадцати ребят твоего возраста, пытавшихся купить пиво.
С тихим стоном она рухнула в обшарпанное кресло и стала тереть лицо ладонями.
– Ты выпила свои таблетки для спины? – спросил Дилл.
– Они закончились. Не на что купить до зарплаты.
Дилл пошел в кухню и проверил запеканку.
– Ужин готов, – позвал он.
Мама, охнув, поднялась с кресла и, держась за поясницу, медленно выпрямилась. Кряхтя от боли, вошла в кухню и села за стол. Взяла в руки диск Дилла.
– Что такое Joy Division и New Order?
Черт. За годы дружбы с Лидией Дилл развил в себе особенный талант: с ходу превращать любую группу в христианскую. Arcade Fire – это про адское пламя, которое познают те, кто отрекается от Христа, делая выбор в пользу видеоигр. Fleet Foxes – это отсылка к библейскому сюжету, когда Самсон ловил лис, привязывал факелы к их хвостам и отпускал их жечь поля филистимлян. Radiohead – про то, что человеческий ум должен быть живым проводником Святого Духа, подобно радиоантенне.
– О… New Order… это про новый порядок, который установит Христос, когда вернется на Землю и воцарится здесь… Joy Division… тут про то, что люди делятся на тех, кто спасся и возрадовался, и тех, кто нет. Это христианские группы.
Либо это объяснение показалось матери удовлетворительным, либо она слишком устала для того, чтобы спорить. Вероятно, первое, так как для споров силы у нее всегда находились.
Дилл достал блюдо с запеканкой из духовки. Пахло нормально. Еда была горячей, с корочкой из расплавленного сыра. Члены семьи Эрли не привередничали в еде. Дилл достал из холодильника уже зачерствевший белый хлеб – четверть буханки. Взяв пару тарелок и ложек из сушилки рядом с раковиной, накрыл на стол и разложил еду по тарелкам. Они с матерью ели молча.
– Как съездил в Нэшвилл? – наконец спросила она.
– Хорошо. Лидия помогла мне купить приличные вещи за небольшую сумму.
Мать промокнула рот салфеткой.
– Мне бы хотелось, чтобы среди твоих друзей было больше верующих прихожан.
– Трэвис ходит в церковь.
– Не уверена насчет него. Он всегда в черном, еще это ожерелье с демоном на шее.
– С драконом.
– Все одно. Перечитай откровение Иоанна Богослова.
Дилл встал, чтобы налить еще воды в стаканы.
– А Лидия не посещает церковь, – сказала мама.
– Да, но я же как-то говорил тебе, что она из епископальной или пресвитерианской церкви. Она христианка.
Мама фыркнула.
– Хотелось бы мне посмотреть, как члены епископальной церкви поднимают змей или говорят на иных языках. Знамения сопровождают уверовавших.
– Не могу же я выбирать друзей исходя из того, желают они взять в руки гремучую змею или нет.
– Можешь, конечно. Только вот не станешь.
– В любом случае теперь все несколько осложнилось. Единственный пастор, раздававший змей, попал в тюрьму.
Мама пристально посмотрела на Дилла.
– Потешаешься?
– Нет, поверь мне, я его сегодня навещал.
Мама снова посмотрела на него, и ее взгляд стал особенно внимательным.
– Мог бы сразу рассказать. И как он?
Дилл отправил кусок запеканки в рот и принялся медленно жевать, обдумывая ответ.
– Нормально, судя по всему. Я не знаю, что нормально для заключенного. Похоже, завел друзей, потому что у него на пальцах появились татуировки.
Мать Дилла наморщила лоб.
– Серьезно? Татуировки? И что они изображают?
– Марк, шестнадцать, восемнадцать – на костяшках восьми пальцев.
Мать Дилла уставилась в свою тарелку.
– Он способен услышать глас Божий. Я не всегда находила объяснение его деяниям, но верю, что так возжелал Господь.
Она подобрала последний кусочек запеканки засохшей корочкой хлеба. Я не был бы так уверен, что за всеми поступками отца стоит желание Господне. Отчего-то я в этом сомневаюсь.
Дилл отнес тарелки в раковину, залил их водой, осторожно открыл ящик, чтобы, не дай бог, не сорвать его с направляющих, достал из него кусок пищевой пленки (которую они мыли и использовали повторно), завернул в нее остатки запеканки и убрал в холодильник.
– Тебе лучше поспать, если собираешься завтра в школу, – сказала мама.
– Почему это «если»?
– Потому что я не принуждаю тебя туда ходить – я тебе говорила.
– Наверное, я решил, что ты это не всерьез.
– Я говорила серьезно, когда ты пошел на полную ставку в магазин. Ты им нравишься, сделают тебя менеджером. Не успеешь глазом моргнуть, как будешь зарабатывать тридцать пять тысяч в год – это очень даже реальные деньги.
– А как же диплом?
Поверить не могу, что я отстаиваю свое право ходить в школу.
– Ты умеешь читать, писать, складывать, вычитать. У тебя есть возможность устроиться на хорошую работу. Для чего тебе эта бумажка? Мне важно лишь одно: чтобы ты знал Писание.
Дилл оттирал блюдо.
– Лидия собирается поступать во все лучшие университеты Америки; а моя мама тем временем советует мне бросить школу.
– Папа Лидии – дантист, и мама у нее тоже работает. У них нет таких долгов, как у нас. Бессмысленно сравнивать себя с ней.
– Бессмысленно, верно.
– Твой папа не заканчивал старших классов. А я бросила школу, чтобы выйти за него.
Дилл поставил блюдо, повернулся и недоверчиво посмотрел на мать.
– Ты же не думаешь, что меня это должно убедить.
– Однажды ты поймешь, что от своего имени не уйти.
Однажды?
– Ага, возможно, уже в этом учебном году, в школе. Там мне очень настойчиво пытаются это втолковать. Спокойной ночи.
Дилл поставил блюдо в треснувшую белую сушилку из пластмассы и пошел в свою комнату. Взявшись за ручку двери, приподнял ее на сломанной дверной петле и закрыл. Сел на свою односпальную кровать – единственный предмет мебели в комнате помимо комода фирмы Goodwill. Бугорчатый матрас крякнул под его весом. Дилл вставил свой новый диск в старенький CD-плеер, который ему когда-то отдала Лидия. Воткнул наушники в уши и лег, положив руки под голову.
Порой музыка была лучшим лекарством от одиночества. Но иногда он чувствовал себя так, словно сидел на дне высохшего колодца и смотрел вверх, в небо, и музыка не помогала. Сегодняшний день стал для него началом конца, а для Лидии был началом начала. Дилл вздохнул.