Сладкая боль

Фиона отвечает через несколько минут.
 
«Спасибо, что написали, Тим. Как по-вашему, стоит вызвать врача?»
 
 
«Ну, не знаю. Вряд ли я вправе отвечать на этот вопрос. Решать вам. Вы знаете намного больше, чем я. Честно говоря, ситуация довольно неловкая — что я советуюсь с вами втайне от Анны, и все такое. Но я, разумеется, дам знать, если будет хуже».
 
 
«Договорились. Спасибо, Тим. Мы понимаем ваши колебания, но, пожалуйста, пишите не сомневаясь. Помните, что мы действуем исключительно в интересах Анны».
 
  
21
 
Когда умер отец, Фиона и Маркус первыми пришли на помощь. Фиона организовала похороны и поминки — позвонила, кому нужно, отвезла Анну на необходимые встречи, заказала цветы и еду. Маркус уладил то, что касалось завещания и финансов, и удостоверился, что девушка может немедленно вступить в права наследства.
После похорон они приезжали по нескольку раз в неделю. Иногда Маркус наносил визит один, по пути домой с работы. Он привозил пиво или кофе, рассказывал про свои дела, расспрашивал, убеждался, что Анна в порядке. С Фионой они пили чай, сидели на кухне и разговаривали. По выходным все трое ходили в Мэнли смотреть кино.
Прежние друзья тоже появлялись, но внезапно их развлечения перестали интересовать Анну. Она не хотела ходить в ночные клубы и на дискотеки, слушать выступления второсортных групп и напиваться. Девушка начала придумывать предлоги и поводы никуда не ходить и не приглашать к себе.
По выходным Фиона и Маркус приезжали вместе. Они готовили, а потом часами играли с ней в настольные игры или смотрели кино. Друзья оставались допоздна, а зачастую и ночевали — каждому доставалось по комнате. В такие вечера Анна ложилась спать, чувствуя себя счастливой и надежно защищенной. Лежа в постели, она прислушивалась к плеску воды, скрипу половиц, шуму сливного бачка — Фиона и Маркус готовились ко сну. Анна меньше страдала от одиночества и радовалась, что они рядом. Особенно приятно было просыпаться и сознавать, что в доме кто-то есть, а с кухни доносится запах кофе и тостов.
Что вполне логично, дружба крепла. Несмотря на внешние различия, общего у них хватало. Как и Анна, Маркус и Фиона рано остались одни на целом свете. Ни родителей, ни родственников.
Анна ценила теплое отношение, она чувствовала, что ее понимают, берегут, защищают, но девушку подзуживало любопытство — она хотела знать про друзей больше.
Однажды вечером в субботу, когда они играли в крестословицу, она попыталась расспросить:
— Вы, ребята, все про меня знаете, а я про вас почти ничего. Расскажите что-нибудь про свое детство!
Впрочем, то, что знала Анна, не относилось к числу приятного. Мать Маркуса и Фионы, наркоманка и воровка, бросила детей, когда они были совсем маленькими. Отца они никогда не видели и понятия не имели, кто он такой. Их вырастила старуха бабушка.
Маркус посмотрел на Фиону, кашлянул и сказал:
— Наверное, в другой раз.
— Ну пожалуйста, — попросила Анна. — Что тут такого? Вы мне можете рассказать что угодно.
Фиона напряглась, в глазах у нее мелькнул ужас. Она так порывисто встала, что чуть не опрокинула стул. Анна заметила, как у подруги дрожали руки. Фиона произнесла наигранно бодрым голосом:
— Вы посмотрите, который час! Нам пора. Спасибо за ужин, Анна.
Анна так и не убедила ее остаться и ничего не смогла сделать, чтобы Фиона успокоилась.
Она провела несколько мучительных дней. Фиона не отвечала ни на звонки, ни на эсэмэски. В понедельник Анна поехала к ним, но никто не открыл дверь. Девушка решила, что дружбе, которую она ценила превыше всего на свете, настал конец. Но в среду вечером Маркус приехал с бутылкой виски. Они сели за кухонный стол и в молчании выпили по рюмке, прежде чем он наконец заговорил:
— Я знаю, люди смотрят на нас с Фионой и удивляются. Они гадают, отчего мы так близки. Братья и сестры в нашем возрасте, как правило, не живут и не работают вместе, как мы. Нам в детстве не повезло. Я ведь тебе уже рассказывал.
— Да, кое-что, — ответила Анна.
— Ты знаешь, что мы росли с бабушкой. Мама в один прекрасный день просто отвезла нас к ней погостить и больше не вернулась. Фионе было четыре года, мне два. Бабушка с самого начала объявила, что мы ей не нужны. Для ребенка нет ничего хуже, чем быть ненужным. Мы не сомневались, что бабушка однажды велит нам убираться, и жили в страхе… — Маркус говорил механически, несвязными фразами, и Анне казалось, что он с трудом выдавливает каждое слово. Разговор, несомненно, был мучителен, но необходим, и она подавила желание успокоить его и оставить все невысказанным.
— Мы постоянно нервничали, — продолжал он. — Мы боялись, что однажды вернемся домой из школы и обнаружим, что бабушка уехала. Или поменяла замки, чтобы мы не могли войти. Она играла на наших страхах, с радостью портила нам настроение. Она вечно жаловалась, что денег не хватает, что мы сидим у нее на шее и слишком дорого обходимся, что мы злые и думаем только о себе… — Маркус горько засмеялся. — Наши одноклассники жаловались, что им подарили мало игрушек на Рождество, а мы до конца каникул старались не попадаться бабушке на глаза, чтобы не выслушивать, какой трудный выдался год, сколько она на нас потратила и какие мы неблагодарные. Мы привыкли никогда ничего не ждать и не просить. Мы научились помалкивать и держать свои чувства при себе.
Анна знала, как трудно Маркусу рассказывать. Он был гордым и замкнутым, и девушке льстило, что он доверял ей и говорил откровенно. Но она понимала, что выказать ужас или чрезмерную жалость — значит отпугнуть его. Тогда он замкнется и ничего больше не скажет. Маркус ненавидел лишние эмоции и терпеть не мог, когда его жалели. Анна старалась проявлять интерес и сочувствие, но только не любопытство или страх.
— Фиона мечтала, что однажды мама приедет за нами. Что на самом деле она копит деньги на дом, в котором мы будем жить. Я напоминал ей, что мама первая нас бросила. Когда Фионе напоминали, как все было на самом деле, она злилась и плакала, буквально до истерики, а потом приходила в ярость и говорила, что отравит бабушку. — Маркус улыбнулся и покачал головой. — Мы и правда развлекались этими фантазиями — представляли, что бабушка умерла и мы остались одни в доме. Не нужно ходить в школу, а на ужин можно есть шоколадное печенье. Как ни грустно, единственным нашим развлечением было придумывать страшные истории про бабушку. Честно говоря, она и правда походила на старую ведьму.
— Да уж, — Анна подавила дрожь.
— Знаешь, сейчас, когда я обо всем этом думаю, то понимаю, отчего она нас шпыняла. Оказаться в шестьдесят три года с двумя маленькими детьми на руках — небольшая радость. Я, в общем, уже забыл о своих обидах. Жизнь не стоит на месте. Я почти не вспоминаю о бабушке.
— А Фиона? — спросила Анна. — Она тоже?
— Нет. Она по-прежнему обижается, ты сама видела в субботу вечером. Прошлое не дает Фионе покоя, она даже не может об этом говорить. И не будет. Впрочем, неудивительно. Понимаешь, мне было гораздо легче. Я не особенно переживал, что у меня нет красивой одежды и новых игрушек. Мальчишки, в общем, не обращали внимания, что я носил дырявые ботинки, а по выходным ходил в школьных шортах. А девочки это замечали. Они вообще более жестоки. И по сравнению с Фионой у меня было еще одно преимущество. Старшая сестра. Она обо мне заботилась, и рядом с ней я чувствовал себя в безопасности. Но сама Фиона осталась без старших. Она страдала и дома, и в школе. Она так и не научилась никому доверять.
— Как грустно, — сказала Анна.
— Да, — согласился Маркус. — Я просто хотел тебе объяснить, чтобы ты поняла, почему так получилось в субботу. Сейчас Фионе стыдно, и она очень сожалеет.
Он вскинул руку, когда Анна начала возражать.
— Я думаю, будет гораздо лучше, если ты не станешь ей ничего говорить. Не подливай масла в огонь. Она скоро оправится. Давай просто забудем.