Живи ярко! (СИ)

— Не знаю, — пожимает поникшими плечами, мне его моська грустная всё меньше и меньше нравится. Тянет ко мне руку, ощупывая, и всё, что держу — тоже.
— Запах резкий… приторный… бля, щекотно…
— Ты же ледяной!
— Герман, — раздражение набрасывается голодным хищником, — кто приходил?! Воняет… бля… — сильнее втягиваю воздух и поднимаю голову, едва не выронив бук, сумку Герман с меня сам стянул. — Ты баб водил, пока меня не было? — звучит слишком резко, и Герман это чувствует, делая шаг назад.
— Ну да, как только ты вышел, сразу и привел, чтобы перепихнуться по-быстрому — зачем терять время?
— Тогда что это? — показываю на шарф, брать его в руки не хочется, отталкивает и всё.
— Не вижу.
— Подойди, посмотри!
— Да? А поможет?..
— Тьфу, забыл, — отмахиваюсь, он ухмыляется, но быстро берёт себя в руки. — Шарф женский. Кто приходил?
— Мамина подруга.
— И на кой чёрт она тут была нужна?
— Книги передал.
— Библиотекарем подрабатываешь?
— Нет, мама попросила.
— А мышьяк мне передать мама не попросила?
— Нет. Сказала, сам найдёшь …
— Ты мне поговори ещё. Чтобы без меня дома никого не было, уяснил?
— А если мне приспичит…
— Фюрер, не провоцируй! Если тебе приспичит — у тебя есть я. Хочешь — в магазин схожу, хочешь — спинку потру, хочешь — выебу…
— Хочу. Чтобы спинку потёр, — улыбка наконец-то коснулась уголков губ.
— Пиздец тебе… фю… — договорить не успеваю, моё дыхание поймано его ртом, а шея слегка сжата ладонью. Целует глубоко… отчаянно, словно исскучавшись за какие-то пару часов и надумав хрен знает что.
— Я обычные станки купил… пока тебя ждал… — шёпот в губы, движение пальцев по горлу, — и зубную щётку, хватит пальцем чистить.
— Я тебя выпорю, — выдыхаю с жаром и уже по-извращенски представляю красные следы от ладони на белой поджимающейся заднице, при том, что Герка перекинут через моё колено. Сглотнул. Обнимаю резко, импульсивно отбираю поцелуй: без очков мой препод до безобразия молод и визуально неопытен… а на деле… Вспоминаю стоны в подушку и прогиб длинной спины, хочется картинку быстренько воплотить в жизнь, но уже по трезвости… остро запечатлеть все ощущения. Гера, воспользовавшись моей подзависшей программой, успел выцарапаться из рук и топает на кухню. Догоняю спотыкаясь, под ногами вьётся счастливый Арчи, как щенок себя ведёт, тоже скучает по семье и бытовому движению — насмотрелся, видимо, на хозяйские депрессии, не имея возможности помочь.
Гера оборачивается.
— Ужинать будешь?
— А ты на мне хотел сэкономить? Может, пиццу закажем?
— Это вредная пища!
— Ага, а колой чистят карбюраторы!
— Ну ведь всё знаешь, а каку в рот тянешь, как тинейджер.
— Так… может… я в рот… кое-что другое возь… — мне неожиданно метко затыкают балабольник под блуждающую по губам улыбку, которая для меня как лекарственная доза, уже на генном уровне необходима.
Но птица обломинго летает низко и всех достает своим клювом.
— Я не понял, откуда продукты?.. — прикинул, обдумал, пришел к выводу, что Некто умудрился своими силами сходить до магазина и прийти обратно. Без разрешения. Без присмотра.
— Эммм… а что? — загадочно интересуется, вставая за спиной Арчи и держа его за ошейник.
— Ещё раз узнаю, что без меня шлялся — уволюсь.
— Яр, это несерьёзно.
— Несерьёзно подвергать себя опасности, когда можно не подвергать!
— Как-то же я жил всё это время без тебя…
— Хочешь повторить? — руки складываю на груди крестом, сам чувствую, как рожа краснеет.
— Нет, — виновато опускает глаза, а по закушенной губе и хмурому выражению лица вижу — вмазал бы мне вон той сковородой, из которой вкусно пахнет, прямо с размаху. И чего терпит? Я бы сам себя терпеть не стал. — И мог бы не орать каждый раз.
— Я не ору, — через силу приглушаю звук, — я эмоционально выражаю свою точку зрения. И лучше заткнись, я и так понял, куда ты хочешь эту самую точку зрения мне порекомендовать засунуть.
— Истеричка, — подводит итог.
— Суицидник, — не без улыбки.
Вечер растягивается неприлично длинно. Герман без конца трындит по телефону то с матерью, то с каким-то мужиком, который мне уже не нравится. Вроде — старый знакомый, но особой радости от звонка я не заметил, а отобрать трубку мне не дал Арчи, его на меня фюрер, зараза, натравил. Стыдно признать, но мне не хватает его внимания. Вообще кажется противоестественным, что он чем-то занят, кроме меня. Ярослав, у тебя едет со скрипом крыша и останавливаться не торопится.
— Может, ты уже прижмёшь свою задницу и перестанешь мельтешить?! — рявкаю, не выдержав, вздрагивая в очередной раз, видя, как Герман с грацией танка прёт прямо в стену, но в последний момент останавливается и меняет направление. — И расскажешь, что случилось?
— Ничего, — круто разворачивается и всё-таки задевает плечом косяк, глухо ругается и растирает пострадавшую конечность.
— Да? Именно поэтому ты колесишь по квартире… Ёб твою мать, сядь уже… стена, Гера! — подрываюсь на ноги и ловлю его возле той самой стены, дергая к себе. — Что за мудло испортило тебе настроение вместо меня?
— Ты не портишь мне настроение. Наоборот… ты не можешь рядом со мной просто стоять и не пытаться меня раздеть, да? — сам не заметил, как руки ему под рубашку засунул и к животу прижал.
— Нет. У меня на тебя стояк круглосуточный. Но это… не знаю, само получается.
— Тогда почему не даёшь трогать тебя?
— Фюрер, ты тему не меняй. Что случилось? На тебе лица нет…
Герман
Я понимаю, что должен рассказать, хотя бы из соображения выговориться и услышать мнение человека «не в теме». Но если начну изливать свои тревожные думки, придётся поведать, что звонил мой… бывший и не самый удачный парень. Иван. Ван. Вано. Грациозный гибкий хищник, который отчётливо знал, на какие точки надавить, чтобы потом с нежностью садиста слизать слёзы и кровь. Мне такие отношения казались нечестными. Боль и эгоизм в постели и быту терпел сколько мог: Ван умел извиняться и изредка быть нежным настолько, что крышу срывало. Я был неразборчивым, у меня партнёров раз-два и обчёлся. Ване попытался поверить, у нас с ним было общее увлечение, и опять же, он сам магнитом притянулся, считав желание с моих распахнутых глаз, применив верный пин-код. Мне было стыдно искать актива, Ван понял и не оставил мне особого выбора. Кроме того, это был мой тип — не переношу подсушенных «качков» в буграх мышц и венах, извилистыми ветками-реками проступающими под кожей. Эти слишком берегут своё тело и даже рыбок не заводят, потому что жрать и надувать себя нужно по строгому графику. В погоне за титулами на такого будет пахать вся семья: жена, папа, мама, гастроэнтеролог и диетолог. По телеку — только бодибилдинг, а протеин хоть и потребляется без меры, в конечном счёте, в стратегически важном месте заканчивается. Поэтому и детей всё нет и нет, а красавица-жена носится втихаря по суперплатным репродуктологам-гинекологам и лечится от несуществующего бесплодия. И папиков я не признавал, хотя лапы к заднице тянули, интеллигентно картавя: «Гегман, мальчик мой, вы должны выбигать пгавильных друзей!»
Вано подошёл и взял, и всё было бы довольно сносно, если бы не бешеный темперамент и садистские наклонности. Любил наступить ногой на горло или прижать что-то острое, чтобы от каждого сладкого толчка глубже впивалось и заходило под кожу. Потом ударить резко и в лицо, разбив нос, только из-за того, что смахнул магнезию со щеки и спины новенького климбера. Это стало точкой невозврата: отношения заболели неизлечимой болезнью. Прощение было унизительно вымолено при условии, что мы разъезжаемся и пробуем встречаться, но я начал динамить, бесконтрольно вздрагивать и отшатываться. Иван злился, грубо хватал при любом удобном случае. Мы сцепились перед ответственным подъёмом, когда вели большую группу новичков-любителей. Я довольно крупный и физически сильный человек, хоть Яр делает вид, что этого не замечает, поэтому Ван получил хорошо. За дракой нас застал Каган, растащил, встряхивая и выразительно глядя именно на Ивана. Ни для кого не секрет, что Ван стоял у истоков клуба, чуть ли не вторым в него вступил, когда тот открылся, был правой рукой Андрея, опытным климбером и рвался в совладельцы всеми правдами и неправдами. Вспоминать не хотелось, как поднимающиеся за Ваном в связке люди оборвались и чудом не искалечились, хотя и пострадали.