Гроза на Шпрее
— Нам пора двигаться. Я обещал встретиться с Рамони. — Григорий поднялся и, помахав лирами, подозвал хозяина.
Вайс нахмурился. Фамилия Рамони снова напомнила ему о его месте в жизни. В этот дом радиста пускали только по делу, а ему хотелось большего. Ему хотелось быть своим в кругу этих выхоленных синьоров, чувствовать себя желанным и частым гостем в их гостиных, по вечерам распивать с ними коктейли и ухаживать за их дамами. Всю жизнь он стремился выбиться наверх, в ряды первейших, но всегда случалось, что он оставался внизу. Вот и теперь его, словно пса, держат на задворках, а этот Фред все вечера проводит в их гостиных.
— Вы все у Рамони, да у Рамони… А я хотел предложить вам партию в шахматы. Или этюды. У меня есть превосходные. Все интереснее, чем болтовня этих требовательных синьоров.
Григорий внимательно поглядел на Вайса и с трудом сдержал улыбку.
— Ну что ж, я не отказываюсь. Зайдите ко мне вечером, часов в девять. Охотно сыграю партию, поразмыслю над каким-нибудь этюдом.
Расплатившись с хозяином траттории, Григорий и Вайс — два человека, цели которых были диаметрально противоположны, но которые призваны были действовать бок о бок, два врага, силой обстоятельств заброшенные в Рим, — вышли на раскаленные улицы Вечного города.
Вечером, как и было условлено, точно в назначенное время, пунктуальный Вайс постучал в номер Гончаренко. Бочком проскользнув в приоткрытую дверь, он оказался в небольшой комнате, обставленной, как и подобает в скромном пансионате. Письменный стол, два глубоких кресла, обитые дешевыми гобеленами, диван, расшатанная этажерка с кипой старых журналов — все освещено мягким, зеленоватым светом лампы, стоящей на маленьком столике. Тяжелая портьера закрывала вход в соседнюю комнату.
— Вайс, вы точны, как всегда.
— Аккуратность, — привилегия нашей нации, — произнес Вайс, опускаясь в пододвинутое Григорием кресло. — Точность американцев от их деловитости: время — деньги. Наша же, немецкая, рождена высокой культурой и каждый немец всосал ее с молоком матери.
— Совершенно с вами согласен, дорогой Вайс! Надеюсь, вы отдохнули?
— Не так, как хотелось бы. Вечер очень душный.
— Сейчас я приготовлю коктейль — прекрасно освежает. Рецепт мне дал один знакомый бармен во Франции.
Пока Григорий в соседней комнате сбивал коктейли, Вайс расставил фигуры на черно-желтой доске, и еще раз окинул взглядом все вещи в комнате. Внимание его привлекла карта на письменном столе. Подталкиваемый любопытством, он поднялся, хотел было подойти к столу, но тут послышались шаги Григория, и Вайс поспешно сел.
Вошел Григорий и поставил поднос на шахматный столик.
«Любопытно, зацепишься ты за эту клюкву, или у тебя хватит здравого смысла, чтобы не придать ей значения?» — думал Гончаренко, усаживаясь напротив своего партнера.
— Хочу подпоить вас, чтобы ослабить внимание. Вы какими играете?
— Разыграем, — ответил Вайс, — как положено правилами.
Партия началась. Она проходила с переменным успехом. Всякий раз кто-либо из партнеров совершал грубейшие ошибки. Мысли обоих были заняты совсем иным.
«Итак, его приставили ко мне, — думал Григорий, делая очередной ход, — возможно, я где-то споткнулся? Нет… Все тщательно проанализировано, ошибки быть не могло. Впрочем, это система Нунке: один выполняет, другой контролирует… и связь… связь… снова нет связи… В Испании было легче — там Домантович и рация… Если бы, прыгая с парашютом, он не подвернул ногу, то был бы уже дома… Милый Миша, как ты там сейчас?»
Не мог сосредоточиться и Вайс: карта на столе не давала ему покоя. Косясь на нее, он успел заметить, что это карта Северной Италии, что на ней сделаны какие-то пометки. Теперь он терялся в догадках, не понимая, зачем она понадобилась Фреду.
— Собираетесь путешествовать? — спросил Вайс, когда партия закончилась вничью.
— Почему вы решили?
— Да вот… — Вайс кивнул на карту.
— А… вы об этом… — Григорий подошел к письменному столу, взял карту, поглядел на нее долгим взглядом, и спрятал в ящик стола. Вайс мысленно отметил — ящик не заперт, выдвигается бесшумно. Григорий вернулся на место, допил коктейль, закурил и только после этого ответил:
— Нет, Вайс, я не собираюсь путешествовать… Просто мне до чертиков повезло. До чертиков… Каждому человеку раз в жизни выпадает возможность поймать журавля в небе. Но удается это немногим… Люди чаще глядят себе под ноги, копошатся среди мусора и грязи повседневности, и нет у них времени взглянуть на небо. Вот они и прозевывают ту минуту, когда птица пролетает над ними… А мне, кажется, повезло… И теперь, состарившись, я смогу разъезжать в роскошной машине по всем европейским курортам, а не толкаться в переполненном вагоне метро, спеша на опостылевшую работу.
Вайс слушал, и в нем нарастало чувство зависти и злобы. Который уже раз избранником судьбы становится кто угодно, только не он. Снова кто-то вскарабкался наверх, а он, вечный неудачник, остался внизу. И всю жизнь он будет лишь пешкой для других, таких, как Рамони, и этот Фред Шульц. Всю жизнь его будут топтать, ломать, пригибать к земле.
Вайс судорожно глотнул и спросил:
— О чем, собственно говоря, речь?
Григорий с минуту помолчал, словно раздумывая, сказать или не сказать, потом с откровенностью пьяного человека сболтнул:
— У меня есть план виллы, в ограде которой замурованы письма Черчилля к Муссолини.
— Черчилля к… Муссолини? — только и смог выдавить Вайс.
«Ну и морда!» — с отвращением подумал Григорий, глядя на своего собеседника.
— Вы не знаете эту историю? Впрочем, откуда вам знать. В общих чертах она такова: Уинстон Черчилль, как вам известно, умнейший человек. Он возненавидел Советский Союз сразу, потому что понял: победа революции в России — это угроза всему капиталистическому миру. И когда советская власть еще только зарождалась, он не разглагольствовал, как другие его соотечественники, а действовал: организовал интервенцию, которая, кстати говоря, не оправдала его надежд, а вдохновителей ее лишь опозорила… Это только усилило его ненависть к коммунизму — всегда и повсюду Черчилль поддерживал любое движение, способное затормозить распространение враждебных ему идей. Таким движением стал фашизм. Черчилль внимательно, с симпатией следил за его становлением в Италии. Приехав в 1927 году во Флоренцию, Черчилль заявил буквально следующее: «Именно Италия нашла способ противостоять русской отраве. Будь я итальянцем, я стал бы фашистом!» Красноречиво, не правда ли? С тех пор между Черчиллем и Муссолини завязалась трогательная переписка, продолжавшаяся, невзирая на войну, до 1944 года. Письма Черчилля были чрезвычайно секретны и очень откровенны. О чем в них шла речь, я, конечно, не знаю, но уверен: если опубликовать их даже частично, это неминуемо приведет к краху политической карьеры бывшего премьера. Англичане не простят Черчиллю, что он заигрывал с их заклятым врагом, в то время, когда лучшие сыны нации погибали на фронтах второй мировой войны. Да и в глазах всего мира он был бы скомпрометирован. И нет ничего удивительного, Вайс, в том, что целая стая личных детективов Черчилля рыщет по всей Италии в поисках этих писем. Но они не знают, где искать, а я знаю.
— Вы хотите продать письма англичанам? — Вайс притворно зевнул.
— Зачем англичанам?.. Хотя, именно они больше всех заинтересованы… Думбрайт наверняка отвалит мне за них немалый куш.
Григорий наблюдал за Вайсом. Тот изо всех сил старался казаться равнодушным, но это ему плохо удавалось.
«Неважный из тебя актер бы вышел», — подумал Григорий и небрежно бросил:
— Бог с ними, с письмами. Сыграем еще партию. Расставляйте фигуры, а я приготовлю коктейль.
Григорий исчез за портьерой. Вайс продолжал сидеть в кресле у маленького столика. Но это был уже другой Вайс. Притворное равнодушие исчезло, длинные пальцы вцепились в подлокотники, лицо стало злым и настороженным. Сжавшись в комок и подавшись вперед, он внимательно прислушивался к звукам, доносившимся из соседней комнаты. Вот зазвенели бокалы, заработал миксер. Вайс быстро поднялся и, бесшумно ступая, подошел к письменному столу. Выдвинул ящик. Перед ним лежала крупномасштабная карта Италии, сложенная так, что вся ее северная часть оказалась на лицевой стороне. От сгиба до сгиба причудливыми очертаниями вытянулось озеро Комо, в нижнем углу, среди коричневых и зеленых пятен, Вайс заметил маленький крестик и рядом — надпись чернилами. Название какого-то населенного пункта было подчеркнуто. Впившись глазами в карту, с трудом разбирая набранные мелким шрифтом слова, Вайс прочел подчеркнутое: «Донго», потом надпись чернилами: «Вилла Донегана». Молнией промелькнула мысль — «"Донегана"! Да ведь это же вилла Кларетты Петаччи — любовницы Муссолини!»