Блинчики с кленовым сиропом (СИ)

К черту!
Огненно-красный кленовый лист упал на самый носок огромного берца Рамлоу, игриво подмигнул в свете уличного фонаря. От полыхающих осенью сотен кленов, несмотря на поздний час, было светло, как днем. И тепло, как на их кухне, у их камина, в их постели…
Брок любил осень, любил Нью-Йорк, любил осень в Нью-Йорке. А еще он любил… Или позволял себе, все равно постоянно оглядываясь, урывая дни и ночи, словно оправдываясь за позволенную себе дерзость.
Скользнувший по мокрой от дождя поверхности листа блик был так похож на улыбку Баки, по-детски искреннюю, открытую, которой он встречал его каждый раз, когда видел. И бросался на него, с разлету обхватывая ногами за пояс.
«Что, еще кто-то есть рядом? Точно? Плевать!» — бурчал Баки, устраиваясь поудобнее и впиваясь в губы нетерпеливым поцелуем. И вкус его губ был так похож на первую слабость Брока — кленовый сироп, тягучий, терпкий, сладкий. И Брок таял… как тот сироп на пышущей жаром, только что со сковородки его второй слабости — блинчиках. Которые как надо умел печь только…
Еще один оранжево-желтый привет осени упал прямо на плечо Рамлоу, черенком пощекотав щеку. Совсем как Стив, который сам был похож на осень — такой же сдержанно-страстный. Он всегда невозмутимо наблюдал за безумствами Баки, стоя в сторонке и бросая на Брока мимолетные взгляды. И от этой нечаянности и едва заметной на губах улыбки у Рамлоу сносило крышу и вставало так, что хотелось сграбастать их обоих и уволочь в берлогу. На всю зиму. И на весну. И на лето. До следующей осени. И вообще на всю жизнь. Сколько ему осталось…
Непривычно осторожно смахнув лист с ботинка, Рамлоу проводил его взглядом в последний путь по стекающему вдоль тротуара ручью. Словно попав в свою стихию, лист полностью отдался этой безумной гонке, перекатывался через другие листья, налетал на них, словно сёрфер на волне, обгонял, и вдруг замирал, позволяя волне нести его. Совсем как они, когда добравшись до дома, скидывали все по дороге от двери до кровати и бросались в водоворот губ, рук и тел друг друга. От неспешных касаний Стива и нетерпеливости Баки у Брока просто напрочь сносило крышу, и привычка все держать под контролем отпускала тормоза.
Только с этими двумя он позволял себе расслабиться и дать им «рулить». Да так, что и сам не заметил, как они прочно вошли в его жизнь. Блинчики с кленовым сиропом по утрам и белобрысая и темненькая головы на его плечах по ночам стали такой же естественной для него потребностью и необходимостью, как пистолет под подушкой, «Captain Black» в кармане и почти что его ровесница гитара. Она не ревновала, что с появлением в жизни Рамлоу его мальчишек он стал проводить меньше времени с ней и больше с ними. Она не ревновала, он ревновал. К самому себе, к своему запоздавшему счастью.
Дождь усиливался. Брок ненавидел дождь, ненавидел Нью-Йорк, ненавидел дождь в Нью-Йорке и возвращаться в пустой дом, где не пахнет блинчиками с кленовым сиропом. Когда Стива и Баки посылали на задание, он вообще поселялся на работе, пережидая там оглушающее одиночество. Словно впадая в спячку, оживал лишь когда снова ощущал на поясе оседлавшие его ноги Баки и видел сдержанную улыбку Стива. Запихивал мальчишек в машину, перевыполнив план по штрафам на год вперед, несся домой и… Чаще всего все происходило на кухне, это был максимальный рывок от входной двери, на который они были способны. После чего, зарывшись носом в волосы Баки и наблюдая за пекущим блинчики Стивом, Брок чувствовал себя нереально счастливым. Было настолько хорошо, что казалось — так просто не бывает.
Скомкав в кармане листок с приговором, Брок приподнял ворот куртки и все же шагнул из-под козырька метро под срывающийся с небес водопад. Когда две недели назад его позвал к себе Старк и со странно-сочувствующим выражением лица протянул тоненькую папку, Рамлоу в привычно-язвительном тоне поинтересовался: вместе с настроением у Старка поникло и все остальное или только голова? Когда Старк ожидаемо не послал его нахуй, Брок напрягся. А когда прочитал единственный лежащий в папке листок… вернулся домой и с порога послал туда радостно рванувших было ему навстречу мальчишек. Стив ошеломленно замер, Баки хлопал глазами все время, пока, не глядя на них, Брок со второго этажа выкидывал через перила лестницы на первый их вещи. Хлопнув дверью спальни, слушал нарушаемую лишь бешеным биением собственного сердца тишину. Когда хлопнула входная дверь, он уже умер. Даже раньше обещанного в листке срока.
Старк предлагал какие-то решения, экспериментальные вакцины, ругался с ним, материл по всем родственникам вплоть до прародительницы времен неандертальского периода, утверждая, что по упрямству Рамлоу недалеко ушел от нее. Но всегда, при любых обстоятельствах вгрызающийся в землю Брок вдруг… смирился. Как ни посмотри, а смысла в этой схватке он не видел.
Ему за пятьдесят, мальчишкам нет и тридцати. Что с ним, с ними будет лет через десять? За кой-хрен мужикам в расцвете сил старый козел, которому все пережитое снаружи и внутри явно не пошло на пользу? Даже если он выкарабкается, стоит ли это их привязанности к нему и потерянных ими лет? Надо отпустить их сейчас, пока они не вросли в него так, как он в них. Но он потерпит. По словам врачей — полгода, не больше. А то, что будет больно… так он привык.
Проходя мимо выпустившей очередного посетителя кофейни, Брок учуял запах блинчиков с кленовым сиропом. В паху моментально скрутило, виски пронзила боль. Или тоска? Он даже не знал, что хуже. Боли в последнее время стали все сильнее и настигали все чаще. Но стискивая во время очередного приступа зубы и голову, он хотя бы какое-то время почти не думал о них. Почти… В бреду отходняка ему казалось, что это пальцы Стива разминают натянутые мышцы плеч и шеи, а губы Баки вдыхают в его искусанные губы жизнь.
Как ноги принесли его к супермаркету, Рамлоу сам не понял. Но почему-то шагнул между приветливо раздвинувшимися дверьми и направился по привычному маршруту. Сюрреализм. Брок смотрел на девственно чистые полки, только утром, если верить хозяину, заполненные кленовым сиропом. Знающий его слабость управляющий магазина по привычке прислал сообщение о свежем завозе. Утром. Вечер. Пустые полки. Сюрреализм. Впрочем, как вся его жизнь в последнее время.
Домой идти не хотелось, но не на улице же под дождем ночевать? Роллинс не вариант. Он конечно не откажет и из дома не выгонит, но тут даже вечно спящая совесть Рамлоу проснулась: «после крайнего задания у них с Молли второй медовый месяц, куда прешь, старый хрыч?!» Вообще, шутка ли — они считай с того света вернулись. Иначе про их командировку в Палестину и не скажешь. Рамлоу вспомнил, как сам бросался под пули, словно специально смерти искал. И почти нашел. Зачем Роллинс вытащил его? Зачем погрузил в джет и привез в Башню? Зачем, сам будучи раненым, орал на врачей, целых пять минут шедших к ним? И по словам тех же врачей потом несколько ночей дежурил около него, слушая бред и, если Брок правильно помнил, посылы в более чем конкретном направлении. Слушал, но не пошел. Да и из палаты вышел, уже когда Старк поклялся на всех имеющихся в Башне экземплярах Библии, что драгоценной жизни Рамлоу на данный момент ничего не угрожает. Кроме самого Рамлоу. Но об этом Старк по понятным причинам умолчал.
И вот сейчас, медленно идя под проливным дождем, Брок подумал, что кроме Роллинса и мальчишек за всю жизнь он никого к себе получается и не подпустил. Потому и бредёт сейчас в пустой холодный дом, и винить в этом кроме как себя самого ему некого. Но лучше так… Рука снова сжала в кармане уже смятый в хлам вердикт врачей. Саркома головного мозга. Впереди полгода почти постоянных головных болей. Шесть месяцев борьбы один на один. Сто восемьдесят с лишним дней одиночества. Которое он выбрал для себя сам. Так будет лучше. Кроме Старка и врачей никто не знал. И так тоже лучше.
Проходя мимо пекарни старика Сбури, Брок отчего-то вспомнил, что Стив всегда только у него покупал муку для блинчиков, говорил, что личной мельницы у них нет, а в супермаркетах помол не тот.