Мгла над миром

– Хотите выяснить, кто для нас Мауз?
– И это тоже. Я просто рассказываю, что да как. О делах сейчас поговорим.
Так знает или нет? Проклятье! Аджит не понял, принуждает его Верховный заняться делом, шантажируя охотой, или просто поворчал для острастки. В любом случае, что бы тот ни задумал, это интереснее, чем лечить купцов.
– Видишь ли, мальчик, я не только протираю задом кресло. – Газван и впрямь лучился довольством. – Когда прикрываешь крикунов по всему Царству, до раздумий редко доходит дело. Но я размышляю не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем.
Он помолчал, не то подбирая слова, не то интригуя. А может, то и другое сразу.
– Ты знаешь, у меня есть теория насчет войны. Наш Царь Царей невзлюбил магов, но там, – он указал большим пальцем за спину, где в темноте скрывалось окно, – им там плевать на Круг. Жрецы и раньше на нас кривились. Никому не было дела, пока наши предшественники вконец не зарвались. Узурпатор восстал против магов, но крестьяне-то восстали против господ. Его бы никто не поддержал, кабы одно не совпало с другим. Что это для нас значит?
– Что простые смертные могут стать союзниками?
– Почти, почти… Почти, да не только. Это значит, что ревнитель в золотой маске не нужен никому. Пройдет лет десять или пятнадцать, пока он станет костью в горле. Всем, кто его поддержал. Но мы-то не хотим ждать столько лет. И, главное, не хотим, чтобы люди все время слушали, что маги спят с ночными тенями и едят младенцев.
– Вы хотите… приблизить этот день? – осторожно спросил Аджит.
– Ни в коем случае! Ни при каких обстоятельствах! – Старик даже подался назад, словно хотел быть подальше от этих слов. – Это все бредни насчет могущества и господства, не слушай старых олухов, которые ими грезят! Маг сильнее простого смертного. Больше может, больше знает. У нас есть сила… Но мы не можем воевать со всем миром. Это то, чему нас научила война. Мы можем прийти к власти своим умом, по достоинству занимая высокие посты. Силой нам не одержать верх. Мы даже не сумели удержать власть, когда вся страна обернулась против.
– Значит, страна должна быть за. Я ведь хожу в город. Я смутно помню царей-чародеев, но, поверьте, сейчас плохо всем: и ремесленникам, и торговцам… даже чиновникам.
– Вот именно, что плохо всем! Поэтому, когда маги кричат, что их заперли в тюрьму, этого никто не слышит. Посмотри вокруг: каменные палаты, роскошная мебель… да хоть твои одежды. У большинства горожан ничего этого нет. Мы никогда не выйдем из застенков, пока Царство сидит по подбородок в дерьме. Мы кричим о своей исключительности и что нам должно стать еще лучше. Не за то нужно бороться, чтобы вельможи дали нам свободу. А за то, чтобы купцы, ремесленники, чинуши считали нас своими. За умы. Когда ты одержишь верх в умах, следующей битвы не потребуется. Торгаши и чернь на руках вынесут тебя из обители.
– Я… кажется, я понимаю, – медленно проговорил Аджит. – Поэтому вы не ропщете. И посылаете нас выполнять грязную работу. Дороги, каналы, расчистка полей – все это схватка за умы?
– Почти, – довольно кивнул старик. – Я не злю Азаса, а мы работаем вместе с простыми смертными. Бок о бок. Но этого мало! Нужно строить самим, не по указке Царя Царей. Что-то полезное. Не благотворительность: еще подумают, будто мы искупаем вину. Это примут как должное. Нет, совсем другое. Лечебницы. Мастерские. Школы…
Газван скривился.
– Нет, к детям нас никто не пустит. Но пусть так, без школ… Ты понял, о чем я распинаюсь. Мне нужны деньги и помощь Золотого двора. Мы не откроем лечебницу Круга, а вот царская лечебница, в которой исцеляют маги, – другой разговор. Маузу золото, а чернь со временем привыкнет, что Круг – это хорошо. Что Круг делает больше, лучше, чем чиновники. Что мы везде и мы свои.
– Вы хитрый старый бес, мудрый!
– Я тоже горд собой, – довольно проворчал Газван. – Ты догадался, что все это устроишь ты?
– Почему я?
– Потому что ты сын купца, а не босяк и не придворный. Потому что ходишь в город. И еще – потому что мне не нравится история с охотой. Довольно?
– Вполне.
Чародей постарался не измениться в лице.
– Тогда иди и думай. И ищи людей. Одного тебя не хватит. Непременно поговори с советником. Мне интересно, что тот скажет, но пусть это будет твоя затея. Потом расскажешь.
– Я могу идти? – поинтересовался Аджит.
– Если можешь встать под грузом ответственности.
Закрыв за собой двери проклятого кабинета, Аджит прислонился к ним спиной и постоял немного, приходя в себя. «Знает… Наверняка ведь знает, старый пес! И ему все равно». По правде сказать, чародей не был уверен, что Первый-в-Круге подозревает его в убийстве. Старик не сказал ничего особенного… да, как будто обычное ворчание. Но если за годы он что и понял о Верховном – так это что Газван опасней стаи шакалов. И куда умнее.
Вспомнив, что старый маг по-прежнему чувствует его через дубовые створки, Аджит собрался с силами и отлепился от дверей. Обернулся, в первый раз в жизни рассмотрев резьбу. Обычная охотничья сцена, вечная погоня: резные львы, которые никогда не догонят резных же ланей, тигр застыл с поднятой лапой, не смея погрузить когти в круп жертвы. Рисунок вырезали несколько веков назад, морды всех животных были повернуты к зрителю.
Беги, как будто говорили лани, тебя ждет погибель. Уноси ноги, безмолвно скалились львы, ты убийца.
Маг тряхнул головой и провел рукой по лицу, словно снимая липкий и страшный морок.
Он ожидал, что заключит Джамилу в объятия – впервые после долгой и такой тяжелой разлуки – но чародейка не вышла ему навстречу: дубовая дверь отворилась сама, подчиняясь воле хозяйки.
– Проходи, – бросила она, не отрывая взгляда от книги.
Их покои были почти одинаковыми… да в Круге все покои как две капли воды, но здесь сами стены говорили, что в них обитает женщина. Ноги тонули в густо-синем, цвета южных морей ковре. Недорогие, но искусно выкованные медные лампы мерцали вдоль стен, в расписных глиняных мисках лежали лепестки роз, источая тонкий, едва слышный в вечернем воздухе аромат.
– Это хорошо, что ты пришел…
Как будто с вызовом – или, может, насмешливо – Джамила разглядывала его, наклонив голову. Она позволила Аджиту коснуться губами прохладной щеки и лишь тогда закончила:
– Как раз хотела с тобой поговорить.
Сердце, кажется, пропустило удар. Что, и она тоже? Чародей вымученно улыбнулся.
– А я всегда рад тебя слушать!
Маг опустился на ковер у ее ног, как делал сотни раз прежде – в комнате Джамилы был всего один стул, но тут же пожалел об этом. Смотреть снизу вверх, пытаясь унять неловкие, ставшие словно деревянными руки – не лучший выбор.
– Я хотела… нет, не буду ходить вокруг да около. Мне это все не нравится.
Боги, они точно сговорились! Но ведь она не может знать, никак не может. Откуда?
– Ты знаешь, как я отношусь… Великая Матерь! – Джамила спрятала лицо в ладонях. Глухо произнесла: – Я столько проговаривала, что скажу, что я хочу сказать… Тебя слишком долго не было. Все слова куда-то делись.
Аджит хотел бы прикоснуться, обнять, утешить – но чародейка отстранилась от его руки. Она резко поднялась и отошла подальше, к усыпанной подушками постели.
– Ты помнишь, как все начиналось? – немного невпопад спросила Джамила. – На самом деле я решила, что в столичной обители восемь сотен мужчин, включая стариков. А ты не так уж плох. Не хуже других, ведь не кидаться на учеников. И потом, человек Верховного, куда без этого… Смешно сказать, мне все завидовали, а я… я ждала твоего прихода и думала, что ты неплох, и я не вижу, не знаю никого лучше. Это потом я привязалась. Хотя не сразу поняла.
Чародейка прошлась по комнате, нервно сцепив руки.
– Так вот, ты знаешь, как я отношусь… нет, не к твоей сестре, а к тому, сколько места она занимает в твоих мыслях. Мне никогда это не нравилось, но я понимаю: горе, отъезд… я правда понимаю. Но ты пропал на месяц. Целая луна, Адж! Ни слова, ни предупреждения… А теперь ты приходишь как ни в чем не бывало. Как будто так нужно, и мы попрощались вчера!