Моя цель — звезды

Ян-Йеовил выждал, пока офицер приблизится и поклонится. Затем, когда тот услужливым жестом пригласил капитана пройти к дверям, Ян-Йеовил внимательно посмотрел на Престейна, осклабился и с негромким хлопком исчез.
— Престейн! — воскликнул Кролик. — Он джонтировал! Он знает местоположение этой комнаты! Он…
— Я догадался, — ледяным тоном ответствовал Престейн. — Свяжитесь с дворецким, — приказал он застывшему в изумлении офицеру стражи. — Координаты Звездной палаты рассекречены. Их необходимо изменить в течение двадцати четырех часов. А теперь, мистер Дагенхэм…
— Минуточку, — прервал его Дагенхэм, — я тут с этим ордером из адмиралтейства разберусь.
Не извинившись и ничего не объясняя, он тоже исчез. Престейн поднял брови.
— Значит, секрет Звездной палаты известен и другой стороне, — пробормотал он. — По крайней мере, у него хватило такта утаить свое знание до тех пор, пока оно само не выплыло наверх.
Дагенхэм вернулся.
— Нет смысла тратить время зря, блуждая в лабиринте, — пояснил он. — Я отдал приказы кое-кому в Вашингтоне. Йеовила задержат. Два часа гарантированы. Три — вероятны. Четыре — возможны.
— А как же они его задержат? — осведомился Кролик.
Дагенхэм улыбнулся жуткой улыбкой.
— Стандартные методики «Курьерской службы Дагенхэма». ПВСК. Приколы, выдумки, смятение, катастрофа… Прибегнем ко всем четырем. Черт! Я поломал ваши игрушки, Престейн.
Роботы внезапно задергались, как лунатики: жесткое излучение, исходившее от Дагенхэма, повредило их электронную начинку.
— Ну и ладно, что ж поделать.
— Что там с Фойлом? — спросил Престейн.
— Пока ничего, — Дагенхэм снова оскалился усмешкой скелета. — Он по-настоящему уникален. Я перепробовал все стандартные приемы и препараты. Ничего не добился. Внешне — космофлотец как космофлотец, если не считать лицевой татуировки, а внутри — одна сталь. Что-то его скрутило и удерживает. Не отпускает.
— И что же это такое? — спросил Шеффилд.
— Надеюсь выяснить.
— Как?
— Не спрашивайте. Может, и вы пригодитесь. Престейн, вы подготовили корабль?
Престейн кивнул.
— Я не гарантирую, что мы сумеем отыскать «Кочевника», если от него вообще хоть что-то уцелело, но если да, то мы должны быть готовы взять ноги в руки и отправить туда флот. Шеффилд, юридическое обоснование готово?
— Готово, но я надеюсь, что нам не придется к нему прибегать.
— Я тоже надеюсь, но опять же ничего не гарантирую. Ладно. Ждите моих инструкций. Я отправляюсь ломать Фойла через колено.
— Где вы его держите?
Дагенхэм покачал головой.
— Это помещение ненадежно.
И пропал.
Через Цинциннати, Новый Орлеан и Монтеррей он джонтировал в Мехико, где появился в психиатрическом крыле огромного госпиталя Объединенных терранских университетов. Впрочем, крыло едва ли можно было счесть подходящим определением для этой секции, занимавшей целый город в госпитальном метрополисе. Дагенхэм джонтировал на сорок третий этаж отделения терапии и заглянул в изолированный бак, где в бессознательном состоянии плавал Фойл. Затем бросил взгляд на представительного господина с аккуратной бородкой, стоявшего рядом.
— Привет, Фриц.
— Привет, Сол.
— Черт подери, надо же, сам глава отделения психиатрии присматривает за моим пациентом.
— Я полагаю, мы у тебя в долгу, Сол.
— Все еще за кратер Тихо переживаешь, Фриц? А я нет. Кстати, я не запачкаю твое крыло радиацией?
— У меня тут все заэкранировано.
— Готов ли ты для грязной работенки?
— Хотел бы я знать, во что ты меня втягиваешь…
— Мне нужна инфа.
— И что, ради нее все мое отделение терапии должно превратиться в инквизиторский застенок?
— Была у меня такая идея.
— А почему бы не ограничиться обычными наркотиками?
— Я уже пытался. Толку никакого. Это не обычный человек.
— Ты знаешь, что наши действия незаконны.
— Знаю. А ты передумал? Хочешь выйти из игры? За четверть миллиона я продублирую твой комплект оборудования.
— Нет, Сол. Нам не искупить вины перед тобой.
— Тогда за дело. Сперва попробуем Театр Кошмаров.
Они выволокли бак в коридор и переместили в стофутовой ширины комнату с отделанными звукоизолирующим материалом стенами. Она осталась после одного из ранних психотерапевтических экспериментов. Театр Кошмаров призван был вернуть шизофреников к реальности, шоковым воздействием сделав их иллюзорный мир непригодным для существования. Но психика пациентов претерпевала после этого такой надлом и столь трудноустранимые эмоциональные сдвиги, что метод признали антигуманным и сомнительным.
По просьбе Дагенхэма глава психиатрического крыла госпиталя смел пыль с трехмерных проекторов и заново подсоединил сенсориум. Они вытащили Фойла из бака, вкололи ему стимулятор и бросили на пол. Выкатили бак за дверь, выключили свет и заперли комнату на кодовый замок. Потом включили проекторы.
Каждый ребенок мнит свой иллюзорный мир уникальным. Психиатры знают, что это совсем не так: страхи и радости одного подобны эмоциям всего человечества. Реализации ужаса, вины, стыда легко можно перебросить с одного человека на другого, и никто даже не заметит разницы. Отделение терапии госпиталя объединенных университетов располагало тысячами эмозаписей — и соорудило на их основе всеобъемлющую вытяжку человеческих страхов для Театра Кошмаров.
Фойл проснулся в холодном поту, но так и не понял, что его разбудили. Он стал добычей змееволосых эвменид с пылающими ненавистью очами. За ним гнались, ему расставляли ловушки, на него сбрасывали тяжести, жгли и свежевали заживо, растягивали на дыбе, скармливали червям, рубили. Он закричал и кинулся бежать. Настроенный на поле Хоббла радар Театра Кошмаров отследил его перемещения и превратил их в ужасающий замедленный повтор — так всегда бежится во сне. Сквозь какофонию скрежетов и стонов, криков и проклятий, раздиравшую уши, Фойл не переставал слышать требовательный голос.
— Где «Кочевник»? Где «Кочевник»? Где «Кочевник»? Где «Кочевник»? Где «Кочевник»? Где «Кочевник»?
— «Ворга», — прокаркал Фойл. — «Ворга».
Его защитила сфокусированность на предмете ненависти. Личный кошмар сделал его иммунным к мороку Театра.
— Где «Кочевник»? Где ты оставил «Кочевника»? Что случилось с «Кочевником»? Где «Кочевник»?
— «Ворга»! — заорал Фойл. — «Ворга»! «Ворга»! «Ворга»!
Стоявший за пультом управления Дагенхэм грязно выругался. Глава психиатрического отделения глянул на проекторы, потом на часы.
— Минута сорок пять секунд, Сол. Он больше не выдержит.
— Он вот-вот сломается. Давай еще поднажмем.
Медленно, методично, планомерно они погребли Фойла заживо. Его погрузили в бессветные бездны и окутали вонючей вязкой субстанцией, укравшей свет и воздух. Он медленно задыхался, а далекий голос продолжал терзать:
— Где «Кочевник»? Где ты оставил «Кочевника»? Если найдем «Кочевника», ты спасен! Где «Кочевник»?
Но Фойл уже был на борту «Кочевника». Он снова перенесся в привычный бессветный безвоздушный гроб, уютно паря между крышей коридора и остатками палубы. Он свернулся в позе эмбриона и приготовился спать. Ему все было нипочем. Он обязательно сбежит отсюда. Он обязательно отыщет «Воргу».
— Вот ведь толстокожий дикарь! — воскликнул Дагенхэм. — Фриц, кто-нибудь прежде выдерживал Театр Кошмаров?
— Немногие. Ты был прав, Сол. Это крайне необычный человек.
— Мы его скорее замучаем, чем вытянем хоть что-то. Ладно, завязали. Попробуем теперь мегаломоду. Актеры готовы?
— Готовы.
— Давай.
Иллюзия величия может развиваться шестью способами. Мегаломода — терапевтическая техника психиатров, призванная укоренить и взрастить особый случай, мегаломанию.
Фойл проснулся в роскошной постели на четырех львиных лапах. На нем была пижама, сверху небрежно наброшено атласное одеяло. Он с интересом огляделся. Через высокие решетчатые окна пробивался солнечный свет. В другом углу комнаты лакей тихо разглаживал одежду.