Моя цель — звезды
В статуправлении округа клерк Фойла не узнал, а потому повел себя как обычно: угрюмо и неприступно.
— Нет, сэр. Без судебного ордера или прочей уважительной причины я не могу открыть вам доступ к окружным архивам. Это не обсуждается.
Фойл внимательно и беззлобно присмотрелся к нему.
Астеник, подумал он, тонкий, долговязый, слабый. Эпилептоидного толка. Эгоцентричный, педантичный, самоуверенный, невеликого ума. Слишком ценит свою работу и задавлен окружением, чтобы принять взятку. Но есть в его броне и слабые места.
Часом позже в офис клерка ввалились шестеро гостей из Четырехмильного цирка. Гости были женского пола, не лишенные внешней приятственности. Двумя часами позже, одурманенный соблазнами плоти, клерк выдал нужную информацию. Оказалось, что вторжение джек-джонтеров вызвано разрушившим дом две недели назад взрывом бытового газа. Всех обитателей здания вынудили переселиться. Что касается Робин Уэнсбери, то ее поместили в терапевтическое заключение Госпиталя Милосердия под прикрытием кольца ПВО Айрон-Маунтин.
— Терапевтическое заключение? — поразился Фойл. — За что? Что она такого учудила?
Тридцать минут ушло у него, чтобы организовать рождественскую вечеринку Четырехмильного цирка. Участвовали музыканты, певцы, актеры и вообще все, кто знал джонт-координаты Айрон-Маунтин.
Ведомые своим хозяином-буффоном, они явились туда под музыку и фейерверки, с подарками и немалым запасом огненной воды. Под всеобщее веселье и радостный смех они промаршировали по городу праздничным парадом. Они влезли в радарное поле систем ПВО, и охрана, улыбаясь, пропустила их. Формайл с Цереры, одетый Санта-Клаусом, разбрасывал окрест крупные банкноты из заплечного мешка и весело приплясывал, стараясь скрыть боль, возникавшую от соприкосновения радарного поля с электронной начинкой его усовершенствованного тела.
Зрелище было еще то.
Они нагрянули в Госпиталь Милосердия, ведомые Санта-Клаусом, который распевал во весь голос и с грацией слона в посудной лавке выделывал головокружительные курбеты. Он целовал сиделок и медсестер, пил с посетителями, раздавал пациентам подарки, забрасывал коридоры банкнотами, а когда всеобщее веселье достигло такого размаха, что потребовалось вызывать полицию, внезапно улетучился. Много позже обнаружили, что вместе с ним улетучилась и одна из пациенток, хотя ее обкололи успокоительным и джонтировать она была неспособна. Санта-Клаус унес ее из госпиталя в заплечном мешке.
Перекинув девушку через плечо, Фойл джонтировал за пределы госпиталя. Там, на тихой опушке соснового леска под морозным небом, он помог ей вылезти из мешка. На ней была белая унылая госпитальная пижама, но красоты девушки это одеяние не скрывало. Он снял костюм Санты и принялся внимательно оглядывать девушку — узнает ли та его?
Мыслепоток перепуганной и смущенной Робин был как яркий свет прожектора:
Господи! Кто это? Что случилось? Была музыка. Рев. Зачем засовывать меня в мешок? Пьяницы на тромбонах. О Дева Мария, это Санта-Клаус! Adeste Fidelis[26]. Чего он от меня хочет? Кто он?
— Я Формайл с Цереры, — сказал Фойл.
Кто? Что? Формайл с?.. Ах, ну да. Буффон. Баснословно богат. Вульгарен. Придурковат. Омерзителен. Четырехмильный цирк. Господи, я что, опять телепередатчик врубила? Вы меня слышите?
— Я слышу вас, мисс Уэнсбери, — тихо сказал Фойл.
— Что вы со мной сделали? Зачем? Чего вам надо? Я…
— Я хочу, чтоб вы на меня посмотрели.
— Bon jour, Madame. Залезайте в мой мешок, мадам. Посмотрите на меня, мадам! Ну что, я смотрю, — сказала Робин, пытаясь контролировать свои мысли. Без всякого выражения взглянула ему в лицо. — Ну, лицо как лицо. Я много таких лиц видела. Мужских лиц в том числе… Господи! Ох уж мне эти маскулинные фенечки. У всех у них на нас встает. Господи, почему Ты не мог спасти нас от брутальной мужской хотелки?
— Я вас уже перехотел, мисс Уэнсбери.
— Простите. Я не хотела. Я правда напугана. Вы меня знаете?
— Я вас знаю.
— Мы раньше уже встречались?
Она внимательно пригляделась к нему, все еще не узнавая. Глубоко внутри у Фойла поднималось триумфальное возбуждение. Если эта женщина, которая видела его ближе всех остальных, не узнаёт его, значит, он наконец научился ментально контролировать кровеносные сосуды кожи лица.
— Мы никогда не встречались, — сказал он. — Но я о вас слышал. Мне от вас кое-что надо. Поэтому мы здесь. Поговорить о том, что мне нужно. Если мое предложение покажется вам неприемлемым, вы вольны будете вернуться в госпиталь.
— Вы чего-то от меня хотите? Но у меня ничего нет… ничего. Я опозорена и… Господи! Ну почему мне так и не удалось покончить с собой? Почему я…
— Так вот оно что, — мягко прервал ее Фойл. — Вы пытались совершить самоубийство, не так ли? Записи чрезвычайников о взрыве бытового газа, разрушившем здание… И ваше терапевтическое заключение. Попытка самоубийства. Но почему вы не пострадали при взрыве?
— Пострадало много других. Погибло много других… А я — нет. Подозреваю, мне не повезло. Мне всю жизнь не везло.
— Зачем было убивать себя?
— Я устала. Я выдохлась. Я все потеряла… я в сером списке военных… я под подозрением, под колпаком, под наблюдением. Ни работы, ни семьи… почему самоубийство? Господи, а что еще мне оставалось?
— Я предлагаю вам работу.
— Я… Что вы сказали?
— Я предлагаю вам работу, мисс Уэнсбери.
Она ударилась в истерический смех.
— Работу? В цирке шапито? Вы сдурели, Формайл?
— Вам все мозги перетрахали, дорогая моя, — любезно произнес он. — Я не заглядываюсь на других. Обычно заглядываются на меня.
— Простите. Я совсем одержима тем мерзавцем, который меня погубил… Я… Я сейчас попробую подумать. — Робин насилу успокоилась. — Давайте так. Вы меня утащили из госпиталя, чтобы предложить работу. Вы меня знаете. Это означает, что вам от меня нужно нечто особенное. То есть телепередача.
— И обаяние.
— Чего?
— Я хотел бы купить ваше обаяние, мисс Уэнсбери.
— Я не понимаю.
— Ну почему же, — мягко настаивал Фойл. — Для вас это не особенно трудно. Я же буффон. Я вульгарен, придурковат, омерзителен. С этим пора кончать. Я хочу сделать вас своей пиарщицей.
— И вы думаете, я на это клюну? Да вы можете нанять себе сотню пиарщиков… Тысячу, с вашими-то деньжищами. Вы думаете, я поверю, что я для вас одна такая особенная? Чтобы вы ради этого похищали меня из терапевтического заключения?
Фойл кивнул.
— Именно. Есть тысячи пиарщиков, но только вы способны к телепередаче.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы станете моим чревовещателем. Я буду вашей куклой. Я не знаю, как все устроено в высших слоях общества. Вы — знаете. У них свой язык, своя манера одеваться, свои шуточки. Если кто-то хочет проникнуть в эти круги, он обязан выучить их язык. Я не могу. Вы — можете. Вы станете говорить за меня. Будете моей говорящей головой. Так понятно?
— Но вы же сами можете этому научиться.
— Нет. Слишком долго. Обаянию невозможно научиться. Я хочу купить ваше обаяние, мисс Уэнсбери. Я предлагаю вам зарплату: тысячу кредитов в месяц.
Глаза ее полезли из орбит.
— Вы очень щедры, Формайл!
— Если хотите, я сделаю так, чтобы из вашей биографии пропали все следы попытки самоубийства.
— Если вас не затруднит.
— Я гарантирую также, что вас вычеркнут из серых списков армии. Вы вернетесь в белый список и останетесь там, когда закончите работать на меня. Вы начнете с чистого листа, разжившись немалыми бонусами. Вся жизнь сначала.
Губы Робин дрогнули. Было похоже, что девушка вот-вот заплачет навзрыд. Она всхлипнула, задрожала. Фойлу пришлось ее успокаивать.
— Итак, — мягко напомнил он, — вы согласны?
Она кивнула.
— Я… вы так добры ко мне… я отвыкла, чтобы ко мне так…
Фойл напружинился, как струна, от далекого хлопка, похожего на взрыв.
— Иисусе! — в неожиданной панике вскричал он. — Еще один джонт в синь? Я…