Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 1

К тому времени, согласно совету доктора, он начал записывать те членораздельные слова, что смог разобрать в стонах и криках, основываясь на фонетических совпадениях. Звуки, которые Мередит слышал, не соответствовали ни одному известному ему языку. Слова и фразы звучали нечетко и заглушались шумом яростных волн. Этот был постоянный фон для каждого звука, что слышал Мередит в те периоды, когда пассивно сидел в тишине. Разнообразные слова и фразы были полностью неразборчивы. Он всё записывал, но ни Коулингтон, ни сам Мередит не могли найти каких-либо аналогий с современными или древними языками. Произносимые вслух они звучали как тарабарщина.
Эти странные слова тщательно изучались доктором Коулингтоном, самим Мередитом, и, по меньшей мере, тремя профессорами археологии и сравнительной филологии. Один из археологов был другом Коулингтона, он же пригласил и двух своих знакомых. Все эти эксперты по древним и устаревшим языкам вежливо внимали попыткам Мередита объяснить очевидный смысл слов, большинство из которых были звуками битвы — криками и тем, что пациент определил как фрагменты молитвы. Некоторые фразы дошли до него как грубый хриплый вой. Профессора с интересом слушали, как пациент пытался воспроизвести это необычное завывание. Они педантично изучали его заметки. Вердикт был вынесен единодушно, даже со стороны догматичного молодого языковеда. Звуки были неким искаженным подобием санскрита, индо-иранского, аккадского и шумерского разговорных языков. Но слова не соответствовали ни одному известному языку, древнему или современному. Эксперты настаивали, что это и не японский.
Три профессора ушли, а Мередит и доктор Коулингтон продолжили корпеть над заметками. Мередит написал: «Ай, Ай, Ай, Ай; — Р'лайх! — Иех нья; — зох, зох-ан-нух!» Была еще одна группа слов, которая звучала как цельное предложение, и дошла до Мередита более или менее без помех. Он записал ее как «Айот, Айот, — наткаль-о, до йан кхо тхуттхут». Было еще много других возгласов, как полагал Мередит, произносимых разными людьми, и он тщательно их записывал.
У Мередита под влиянием психиатра и трех профессоров улучшилось запоминание незнакомых слов. Его личная заинтересованность, влияние Коулингтона и экспертов привели к тому, что сны его внезапно стали очень отчетливыми. Сновидения были продолжительными и подобными киносериалу, идущему несколько ночей подряд. Однажды, уснув после особенно упорного размышления над словами неизвестного языка, Мередит оказался вовлечен в жизнь странного города, объятого пламенем, битвой и звуками ревущего океана. Его впечатления от сна той ночью были такими живыми, что Мередиту казалось, что он не спит. Он не мог провести границу между сном и бодрствованием! Все, что он видел в том сне, четко запечатлелось в его памяти. Мередиту казалось, что он вовсе и не спал, а просто оказался после ночного отдыха в привычной для себя обстановке, пробудившись ранним утром. Это было скорее так, будто он резко перешел из одной жизни в другую; впоследствии ему пришло в голову, что он как будто вышел из театра в чужую для него жизнь на Таймс-сквер.
Новой фазой лечения был не только успех в экспериментах с продолжительными сновидениями, с дополнительными периодами бодрствования в тихой клинике Коулингтона, но и необычное понимание, открывшееся Мередиту. Почти последовательный сон был описанием событий нескольких дней из тридцатидвухлетней жизни, проведенных в цивилизации, которая находилась в катастрофических условиях, предвещавших зловещий исход. В своих сновидениях Мередит видел себя Ботоном, военачальником вооруженных сил великой области Лудекта, в юго-западной части континента Атлантида. Каждому атлантскому школьнику было известно, что этот район был колонизирован восемнадцать столетий назад серией миграций с главного материка. Язык Наакаль с незначительными вариациями, но не такими как различие американского английского и британского — был общим языком обоих континентов.
Из его родной Лудекты военачальник Ботон совершил несколько путешествий на материк. В первый раз он посетил Гуа, центральную восточную провинцию. Это была поездка в возрасте 22 лет, когда он окончил профессиональный курс обучения в военном колледже Лудекты. Ботон по опыту знал, что многие ученики-атланты из старших классов в целях культурного развития посещают главный материк. Во время своего второго путешествия он также приобрел полезные знакомства, и незадолго до того, как Мередит в своих снах осознал себя Ботоном, тот уже в 31 год получил звание военачальника, и был направлен послом в Аглад-Дхо, — объединенную столицу юго-восточных провинций Йиш, Кнан и Буатон. Это был один из самых серьезных дипломатических постов во второй по важности провинциальной конфедерации главного материка.
Он отслужил в посольстве всего четыре месяца, как вдруг его внезапно и без объяснений отозвали. Но как только он прибыл домой, то узнал, что это было личное требование самого Императора. Его посольские руководители ни в чем не упрекали Ботона. Подобные просьбы Императора не были чем-то необычным. Однако этим господам была совершенно неизвестна причина запроса относительно военачальника. Им не дали объяснений, но не было и никаких обвинений. Ботон догадывался о причине своего увольнения, но держал свои подозрения при себе. Такой причиной могло быть только одно…
По делам своего управления Ботон часто посещал Алу, столицу материка и цивилизованного мира. Сюда, в великий город Алу съезжались из разных уголков земного шара дипломаты, художники, философы, торговцы и капитаны кораблей. В больших складах из твердых пород камня, вдоль бесчисленных пристаней были нагромождены различные товары со всего света — ткани и благовония, странные животные, услаждающие взор любопытных домоседов. В бесконечных лавках и на рынках торговали цветными тканями и шелками, трубами и цимбалами, трещотками и лирами; деревом и туалетными принадлежностями; причудливо вырезанными фигурками из мыльного камня, разными мазями для бритья и натирания тела. Здесь были туники и сандалии, пояса и шлепанцы из разных сортов кожи. Тут же продавались резная мебель для дома, зеркала из полированной меди, железа и олова, кровати разных форм, подушки из лебединого пуха, столы, кружевное белье, сундуки, стулья, комоды и подножки. Здесь были занавески, разнообразные полотна, рулоны пергамента, щипцы, абажуры для ламп, изготовленные из кожи; металлические светильники и масло для них; гончарные изделия, горшки разных размеров и форм. Были тут разные вина и яства, сушеные фрукты и мясо, мёд, хлеб из ячменя и белой муки разных сортов. На улице оружейных мастеров торговали разнообразными булавами, топорами, мечами и кинжалами, броней из пластин и кольчуги, ножнами, щитами и шлемами, которые носил и сам Ботон со своей армией. Здесь можно было увидеть дорогие балдахины и замысловатые носилки для богатых людей, которых переносили рабы по узким улицам и широким аллеям Алу. Там было изобилие ковров: из отдаленной Лемурии и самой Атлантиды, из тропической Антиллеи, из внутренних горных регионов главного материка, где тысячи ткачей работали на своих станках. Обычные коврики из войлока, и роскошные ковры из шелка с южных земель, где росли тутовые деревья; мягкие драпировки со сложными узорами из шерсти горных овец. В Алу, центре мировой культуры, жили философы со своими учениками, проповедующие свои идеи на улицах и площадях, непрерывно споря о конце человечества, о великом добре и происхождении материальных вещей. Здесь в огромных библиотеках содержались все научные и религиозные знания, творения искусства и мастеров цивилизации Атлантиды, накопленные за сорок тысяч лет. В храмах иерархи проповедовали о принципах жизни. Коллегии священников непрерывно изучали тайны четырех принципов; обучая население непрерывному применению эзотерических правил в повседневной жизни.
В этом очаровательном сосредоточии великой цивилизации посол Ботон старался бывать как можно чаще. Благородное происхождение, характер, личные качества и собственное мнение по всем вопросам — способствовали тому, что Ботон был желанным гостем при дворе Императора и в высшем обществе Алу. Впечатлительный молодой человек, большая часть жизни которого до назначения послом проходила в изнурительных военных походах армии Лудекты, наслаждался теперь новыми знакомствами и связями. Очень быстро Ботон почувствовал, что такой городской образ жизни ему нравится больше чем военная служба, и что все его предыдущие достижения ничего не значат без богатства. Но его родственники непрерывно настаивали, что бы он продолжал свою военную карьеру. Вскоре посол из Лудекты решил, что ему нужно жениться, на какой-нибудь женщине из своей касты, желательно из метрополии Алу. Чтобы жена была умна и образована, присутствовала вместе с ним в посольстве, а позже уехала бы вместе с ним в родную Лудекту, где они бы построили роскошную резиденцию. А позже Ботон мог бы уйти с военной службы и стать сенатором. Таким представлял он себе свое будущее.