Страсть в жемчугах
– Ваш жених производит прекрасное впечатление, мисс Лоусон. И как же ему повезло, что он встретил вас. Вам будут завидовать все женщины в Англии!
У Элинор от собственных слов перехватило дыхание. Ах, какая же женщина не желала бы этого – стать избранницей мужчины с будущим и знать, что он тебя обожает? Элинор всегда считала, что и она однажды будет примерять свадебный наряд. Когда-то у нее было огромное приданое, и ее даже специально учили вести домашнее хозяйство, а теперь…
Нет-нет, Элинор тосковала вовсе не по утраченной роскоши, а по родителям. После их смерти умерли все ее мечты. Никогда она не будет стоять рядом с мамой в подвенечном платье или сидеть рядом с отцом и вслух читать его любимые книги.
«Все ушло. И как странно вспоминать себя прежнюю – абсолютно уверенную в том, что ничто не изменится без моего желания».
– Мисс Бекетт… Вам нехорошо?
Вопрос миссис Лоусон, заданный с самыми лучшими намерениями, вернул Элинор к реальности.
– Нет, все в порядке, просто я…
Ее перебила появившаяся в дверях мадам Клермон:
– Она просто перегрелась, сидя слишком близко к печке. Проветритесь, мисс Бекетт, а я пока обговорю с миссис и мисс Лоусон все детали их заказа.
Это заявление было слишком категоричным и резким, так что Элинор пришлось поспешно ретироваться. А мадам Клермон принялась демонстрировать клиенткам образцы лент и перьев.
«Подумать только – перегрелась! Да я пальцев от холода не чувствую, злобная курица!» – мысленно воскликнула Элинор. Проходившая по узкому коридору Бриджетт, которая несла обещанный чай, с усмешкой посмотрела на нее.
– Красное бархатное платье ждет вас на рабочем столе, мисс. Но мадам велела вам сначала узнать, не нужна ли помощь другим. Она сказала, что у вас масса времени, так что вы можете нам помочь.
– Так и сказала? – Элинор проглотила саркастический смешок, сознавая, что вражда с Бриджетт ничего ей не даст.
– Да, так и сказала. Но я бы на вашем месте не волновалась.
– Это почему же?
– Потому что… – По лицу Бриджетт медленно растекалась гадкая улыбка. – Потому что красный вам идет. – С этими словами она неспешно двинулась дальше.
– Еще немного свечей, и вы спалите дом, сэр. – В едком замечании слуги явно не хватало яду, когда он осторожно поставил очередной канделябр на стол хозяина.
Звучно стукнувшись о столешницу, канделябр на четверть дюйма утонул в мягком воске, оплывавшем с десятков свечей разнообразной высоты и толщины, – таково было эксцентричное требование Джозайи Хастингса, желавшего обеспечить себе как можно больше света.
Джозайя улыбнулся. Он нанял этого пожилого человека и его жену, вернувшись в Англию, и его настороженность по отношению к слугам, которую считали высокомерием, вскоре исчезла под напором неизбывной доброты этих людей.
– У меня наготове ведро воды и зола, мистер Эскер, а также полная уверенность, что вы окажетесь рядом даже раньше, чем я успею поднять тревогу.
– Вы правы, сэр. – С этими словами мистер Эскер удалился в свое жилище на третьем этаже.
Апартаменты Джозайи занимали два этажа пятиэтажного кирпичного дома, бывшего когда-то небольшой мебельной фабрикой и жилищем ее хозяина. Джозайя купил дом и приспособил для собственных целей, устроив на самом верхнем этаже художественную студию, а этажом ниже – себе жилище. Первые два этажа пустовали, и этот факт тревожил и сводил с ума его друга Майкла Радерфорда. Майкл сохранил присущий солдату стратегический взгляд на мир, и Джозайя часто шутил: мол, бедолага, оказавшись в гостях, первым делом оценивает защищенность гостиной и только потом – да и то не сразу – замечает ковры.
Но Джозайя давно не интересовался крепкими стенами, которые оградили бы его от всевозможных бед и неприятностей. Тюремное заключение в Индии изменило его отношение к таким бедам, как грабители и убийцы, каковых он теперь считал как меньшим злом из всех прочих.
Из группы англичан, бежавших из подземной тюрьмы в лохмотьях, но по иронии судьбы с набитыми драгоценными камнями карманами, никто теперь не смотрел на мир по-прежнему.
«Время меняет человека. Гм… время и несколько месяцев питания каким-то отвратительным месивом и солоноватой водой», – частенько говорил себе Джозайя.
Однако недавние события заставили его признать, что времена самодовольства и благодушия прошли. Жена Эша чуть не умерла от яда, предназначавшегося мужу, – то была прямая атака на «Отшельников», которую предотвратил Роуэн. Что же касается нынешнего времени, то их план – следовало отпугнуть неизвестного врага – был близок к выполнению и они тщательно готовились к решительным действиям.
Джозайя снова повернулся к холсту на мольберте у стола. Привычными движениями, в которых сквозила торжественность ритуала, он затянул на талии фартук, вытащил из кармана кожаный шнурок, откинул назад свои длинные волосы и собрал их в хвост на затылке. Дополнительные свечи придавали чистому пространству холста неотразимое сияние – даже сейчас, когда яркое послеполуденное солнце светило в окна. Запах льняного масла и краски манил, и Джозайя вытащил из вазы кисть – ее вес и подходящий размер его успокаивали.
«Вперед, Хастингс. Давай нарисуем схематическую фигуру собаки и назовем это… триумфом. Или же… Давай нарисуем хоть что-нибудь. Попробуем?»
Джозайя закрыл глаза; он ждал, когда пляска серого и черного цветов успокоится, сменившись синевато-серым грифельным оттенком, который давал простор его воображению. И каждый глубокий вдох был приглашением к вдохновению. Джозайя старался быть терпеливым, но перед его мысленным взором возникали только размытые тени старых пейзажей.
Он тяжко вздохнул.
«Живее, Хастингс! Или тебе нужен божественный пинок?..»
Но ничего не происходило. Джозайя открыл глаза, чувствуя отвращение к бесцельной погоне. Неделями и месяцами он не находил ничего, что расшевелило бы его душу и дало бы нужную для творчества решительность.
Снова вздохнув, Джозайя провел ладонью по глазам.
– Серый, серый, серый… Как это возможно, что все в мире, о чем человек может думать, только серое?
– Может, перемена обстановки изменит что-нибудь к лучшему? – спросил неожиданно появившийся в дверях Роуэн Уэст.
Джозайя резко повернулся, едва не ударившись о раму холста.
– Ты сегодня утром всех награждаешь сердечным приступом?
– Извини. Я глазом не моргну, когда друзья без приглашения входят ко мне в библиотеку, так что мои светские привычки… сильно поржавели. – Добрейший доктор начал снимать плащ. – Мы превращаемся в простолюдинов, Хастингс.
Джозайи пришлось улыбнуться, поскольку это была чистая правда. Члены небольшого кружка, известного как «Отшельники», имели ужасную привычку пренебрегать формальностями, а кабинет Роуэна являлся основным местом их встреч: туда являлись без приглашений, не предупреждая о визите. Более того, никого из друзей не волновали светские предрассудки, они напрочь забывали о таких мелочах, как необходимость постучать, прежде чем войти.
Роуэн бросил свой плащ на стул у двери.
– И это аморальная обитель художника? Выглядит как обычная мастерская, Джозайя. Или твой слуга прячет пустые бутылки и заталкивает голых девиц в буфет, когда у тебя гости?
– Очень смешно. Будь у Эскера на это время, думаю, он первым делом известил бы что у меня визитер.
– Не вини его. Я столкнулся с ним на лестнице. Поскольку же у тебя внизу нет звонка, я сказал ему, что не стоит беспокоиться. – Роуэн двинулся к столу, но тут же остановился. – А ведь сейчас белый день, Хастингс. По какой причине ты запалил три дюжины свечей, когда солнечный свет льется в окна?
– Я экспериментирую со светом. – Даже на собственный слух, Джозайя ответил с обидой в голосе, но он не любил сюрпризов, поэтому спросил: – Для твоего визита есть причина? Что-нибудь случилось?
Роуэн покачал головой:
– Нет. Насколько я знаю, все мы целы и невредимы. Эш с помощью Майкла составляет объявление в «Таймс», а когда оно будет опубликовано, мы встретимся и обсудим, как лучше действовать.