Сувениры Тьмы (СИ)

Наверное, это потому, что мамы больше нет. Так думала девочка, содрогаясь на жестком диване, служившем раньше любовным ложем ее покойной матери и отчиму Павлу. Да, мир так сильно тосковал, что сошел с ума от горя. Вот почему это происходит.
Тогда эта мысль помогла ей самой не рехнуться. Только она пульсировала в голове, затмевая собой все прочие пульсации — такие мерзкие и болезненные. Еще ей казалось, что она слышит голос матери — он успокаивал, заглушая скрежет пружин дивана, похотливое хрюканье отчима, хлопанье форточки и треск материи платья, последние обрывки которого срывали с нее сильные волосатые руки, еще вчера казавшиеся непоколебимым гарантом безопасности и покоя. Почему-то именно хлопанье форточки, а вовсе не боль и стыд, сильнее всего выводило ее из себя. Оно ведь было таким же, как и всегда, оно давало повод усомниться в том, что мир обезумел.
Потом и это прошло — сознание все-таки отключилось. Не от боли даже, а от чрезмерной интенсивности происходящего. Он слишком сильно придавил ее к дивану, как дети придавливают друг друга к стенке, играя на переменах в "Смерть".
Отчим, ничего не заметив, продолжал "трудиться" над бесчувственным телом и чуть было не раздавил девочку. Жизнь ей спасло лишь то, что он кончил и отвалился в сторону раньше, чем давление достигло критической точки. Очнувшись, она окончательно все поняла и подумала, что лучше бы он ее раздавил…
Потеряв сознание, Татьяна не потеряла способности видеть и двигаться. Она очутилась в каком-то странном месте, которое куда больше напоминало волшебный замок, чем их квартира пять лет назад. То был волшебный ледяной замок, и девочка моментально решила, что попала во владения Снежной Королевы.
А вот насильника-отчима рядом не было. И бирюзовое платье, что он разорвал в клочья перед тем, как лишить ее детства, снова было на ней. И между ног не болело. "Ух ты, здорово! — подумала Таня. — Стало быть, это сон. Значит, и то, нехорошее, тоже было сном. Я проснусь и буду жить, как прежде. Жаль, что мамина смерть мне не приснилась".
Таня пошла по сверкающему коридору, заглядывая во все попадавшиеся на пути комнаты и поминутно выкликая имена Кая, Герды, Снежной Королевы и даже самого Андерсена. Никто не отзывался. Ей показалось очень странным, что во всем огромном строении никого нет. Таня долго блуждала по анфиладам комнат, тщетно пытаясь кого-нибудь обнаружить, до кого-нибудь докричаться. Тщетно. Потом она оказалась, по-видимому, в центральном помещении замка — громадной круглой зале, в центре которой возвышался на покрытом инеем и кристаллами сосулек постаменте здоровенный ледяной шар. Он был наполнен зеленоватой жидкостью, напоминавшей морскую воду. Жидкость вела себя так, будто кипела, чего, разумеется, никак не могло быть. Таня остановилась прямо перед шаром и долго заворожено глядела на причудливые завихрения внутри него. Потом вспомнила о своем желании оказаться в чьем-нибудь обществе.
— Ну хоть кто-нибудь! — закричала она, приставив ко рту крохотные ладошки. — Идите сюда! Здесь так красиво!
— Сейчас! — казалось, это сам шар заговорил с ней. — Сейчас, я иду!
Внутри сферы возник не слишком четкий (он ведь был скрыт под толщей воды) человеческий силуэт. То был высокий, коротко стриженый мужчина в длиннополом черном плаще. Он не стоял на дне, а словно бы висел в самом центре ледяного шара, со всех сторон окруженный бурлящей жидкостью.
"Интересно, как он там дышит?", — девочка подошла поближе, чтобы рассмотреть его лицо.
— Меня зовут Таня, а тебя? — произнесла она.
В этот миг видение прервалось. Она снова лежала на диване в гостиной, боль была с ней, платье отсутствовало, а он, улыбаясь во сне, посапывал рядом…
Одноклассники и учителя считали ее слегка свихнувшейся — эту замкнутую девчонку, что всегда одевалась в черное и покупала тетрадки, на обложках которых были изображены не Дима Билан или Орландо Блум, а убийцы в масках и клыкастые монстры. Все будто бы забыли, что еще три года назад она совсем не была такой. Напротив, являла собой резво скачущий солнечный зайчик. Никому даже в голову не пришло спросить Танечку, что случилось — ведь перемена в ней произошла аккурат после смерти матери, так что причина, вроде бы, лежала на поверхности. Зачем травмировать и без того пострадавшую психику лишними расспросами?
Она и сама не знала, ради чего продолжает жить. Несколько раз пыталась прервать это глупое ничто, вскрывая вены первым, что попадалось под руку. Но всякий раз поблизости оказывался кто-то, мешавший ей завершить начатое. Один раз это даже был он. И если прочие люди задавали ей какие-то вопросы (она разумеется, говорила, что это связано с мамой), то ему и объяснять ничего было не надо, он сразу все понял сам. В тот вечер состоялся очень неприятный разговор, в котором он называл ее самыми мерзкими словами, которые она когда-либо в жизни слышала. Тогда она окончательно поняла — для него падчерица Таня является не больше, чем куклой для удовлетворения плотских потребностей (она уже знала, как все это называется). Он не признает за ней даже права на разум, эмоции, чувства. В его глазах она — вещь, которой он некоторым образом дорожит, но — так, как можно дорожить лишь вещью. В случае ее непоправимой поломки он будет горевать некоторое время, потом постарается раздобыть новую. Он потому и не хочет этой поломки, что достать такую "вещь" невероятно трудно…
Стоит ли говорить о том, какие чувства испытывала к нему она? Злоба, презрение, ненависть… Все это было так мелко в сравнении с черным хтоническим ураганом, что без остановки бушевал у нее в груди вот уже три года.
Даже когда она думала о чем-то другом.
Даже когда спала.
Она хотела убить его. Но сделать это самой значило навсегда распрощаться с мечтами о другой жизни — той самой, которую отнял у нее отчим. Той, где она могла бы, не думая ни о чем, кататься на качелях, сделанных из лиан и отдыхать на увитых плющом скамейках, наслаждаясь пением райских птиц.
— Таня! — окликнул ее кто-то, когда худенькая, покрытая шрамами рука уже протянулась к панели домофона. Девочка вздрогнула. Она подумала было, что ее зовет отчим. Но тут же сообразила, что ее имя произнес совсем другой голос. У отчима он был тонким, почти что женским. Как у немолодой, толстой и истеричной женщины. Можно даже сказать, птичий голос у него был. А этот звучал легко и жизнерадостно, и был похож на веселый удар молота о наковальню. Голос с россыпью искр… Повернув голову, Таня увидела говорившего. Он сидел на качелях и смотрел на нее. Черный кожаный плащ с высоким воротником. Руки, обтянутые черными же замшевыми перчатками, сложены на коленях.
— Иди сюда, — сказал мужчина. Девочка покачала головой.
— Я вас не знаю, — негромко произнесла она.
— Мы просто не успели познакомиться, — голос его звучал бодро и весело, но лицо оставалось мрачным — оно будто было высечено из камня, даже, скорее, из какого-то кристалла. — Ты ушла как раз в тот миг, когда я хотел ответить на твой вопрос.
Тень воспоминания прошелестела прозрачными крылышками рядом с ее затылком. Да, она уже видела его раньше. И даже слышала этот голос.
— Не помнишь? — он впервые улыбнулся. И что-то в этой улыбке показалось Тане неестественным. Приглядевшись, она увидела, что из нижней губы собеседника торчат шесть небольших металлических шариков. Людей с похожими украшениями она встречала и раньше. Но чтобы сразу шесть… Это, должно быть, довольно-таки неудобно.
— Ледяной замок, — продолжал тем временем он. — Комната с шаром. Я был там. И ты была там тоже. Теперь вспомнила?
— Да, — она осмелилась приблизиться. — Но ведь это… это же было во сне.
— Не совсем, — он протянул обе руки ей навстречу. Ребенка с такой судьбой, как у нее, этот жест должен был отпугнуть, но почему-то Таня не испугалась. Она подошла к сидящему на качелях человеку и положила руки в его ладони, скрытые под черной замшей. Они показались ей очень твердыми. Словно она прикоснулась к киборгу, чьи пальцы были сделаны из металла.