Воссоединение

Зак погладил пальцами ее щеку и, ухватив за подбородок, легонько повернул ее лицо к себе.
– Ты выглядишь такой встревоженной, детка.
– Знаешь, это просто ненормально, что она связалась со мной через столько лет. Я имею в виду, что мы посылали друг другу поздравления на Рождество и все такое, но я не видела ее лет пятнадцать. Не могу поверить, что все это только из-за дома.
– А ты разве не спрашивала? Когда послала ей имейл с согласием?
– Спрашивала. Она ответила, что просто хочет нас увидеть. Господи, надеюсь, она не умирает.
– Лайла!
– Ну, кто ее знает? Хотя я думаю, она не пригласила бы незнакомого человека, если бы умирала, правда?
– Я уверен, что она не умирает.
– Вероятно, нет. Я буду рада ее увидеть, – сказала она, надеясь убедить не столько своего бойфренда, сколько себя. – Действительно рада.
Она придвинулась ближе к Заку и перекинула через его ногу свою, так что почти оказалась у него на коленях.
Халид наблюдал за ними в зеркальце заднего вида.
– Медовый месяц? – спросил он.
Лайла рассмеялась.
– Это не медовый месяц. Просто поганый уик-энд.
– Поганый?
– Просто небольшой отпуск, – поправил Зак.
Благодарение богу за Зака. Даже если все это будет ужасно и неловко, по крайней мере у нее есть Зак, человек-буфер. Он был так мило обходителен, так приятен, так симпатичен внешне, что оказывал успокаивающее действие на окружающих и умел снимать напряженность. Ему бы следовало быть посланцем мира при ООН или участником переговоров об освобождении заложников или кем-то еще в таком роде. Но при этом он являлся чертовски профессиональным инструктором по фитнесу. Как жаль, что за это ему платили гроши.
Ну вот. Она вспомнила об этом, и теперь эта мысль засела у нее в голове, та самая мысль, которая мучила ее перед тем, как она вытащила письмо Джен из корзинки для бумаг. Деньги. Лайла была в стесненном положении и устала от этого. Нищета ее не устраивала, не устраивала никогда. Она не знала насчет Джен или Эндрю с Нат (и никогда их об этом не спросит), но у Дэна деньги были. Она знала, что у Дэна есть деньги и, откровенно говоря, он ей должен.
К тому времени как они добрались до места, стемнело, и они почти пропустили поворот, резкий поворот направо, вверх по горе. С дороги дома не было видно – он появлялся не раньше, чем проедешь половину подъездной дорожки, и выглядел обманчиво маленьким на фоне вздымавшейся за ним горы. Они затормозили перед ним как раз в тот момент, когда начал падать снег. Лайла, твердо решившая, что раз уж ей предстоит встретиться с прошлым, она должна сделать это стильно, была в сапогах с четырехдюймовыми каблуками и открытыми носами; Заку пришлось отнести ее к парадной двери, пока Халид выгружал из багажника чемоданы.
Зак поставил Лайлу на пороге.
– Спасибо, милый, – промурлыкала она и одарила его французским поцелуем, стараясь источать уверенность, которой не чувствовала. Достав из сумочки зеркальце, она оглядела свое лицо. Ущипнула кожу на скулах и прикусила нижнюю губу, чтобы добавить им цвета. Положила зеркальце обратно в сумку и вынула маленькую бутылочку водки. Один быстрый глоток, легкое движение рукой по волосам, и она была готова. – Итак, сделаем это, – сказала она, нажимая кнопку звонка.
Наконец они добрались, несмотря на таксиста, который почти столкнул их с дороги, когда они сворачивали от Вильфранша; «Мерседес» на скорости обгонял грузовик, катящийся вниз с горы. Вскрик ужаса застрял у Натали в горле, и с тех пор она едва ли издала хоть звук. Она вцепилась в дверную ручку и уперлась подбородком в грудь, не отваживаясь смотреть вперед. Они ползли вверх по горе. Она была права насчет дорог, узких и извилистых. Ему следовало ее послушаться.
Когда же она все-таки подняла взгляд, то старалась смотреть прямо вперед, на дорогу, или направо, в сторону горного склона, где пласт снега в метр высотой служил доказательством многонедельных сильных снегопадов. Но она ничего не могла с собой поделать: то и дело бросала взгляд влево, где снежный пласт обрывался вниз, в ущелье. Эндрю включил радио. Натали тут же его выключила.
– Сконцентрируйся на дороге, – сказала она и пожалела, что ее голос звучал так брюзгливо, так мрачно.
Проблема была в том, что она и чувствовала себя брюзгливо и мрачно. Что они делают? Зачем сюда прилетели и зачем едут теперь на машине в эту чертову даль на три дня? Насколько разумнее было бы, если бы Джен сама к ним приехала. Она могла бы погостить на Рождество. (Боже, Рождество. Ей нужно столько всего сделать. Право же, эта поездка совсем не ко времени.) Надо было им проявить твердость, решительно отказаться от этой поездки, но только она видела, что для Эндрю так много значит вернуться на старое место. Лето, которое они провели в этом доме, возвысилось в его сознании почти до уровня мифа, в его памяти оно сияло золотом. Она это понимала, но сама чувствовала в отношении былого лишь легкую грусть; для нее то лето, каким бы сладостным оно ни было, несло в себе также и горечь. Вспоминая о нем, она всегда испытывала смешанные чувства.
И проныра Дэн тоже там будет. Она пообещала Эндрю, что будет мила с ним, но для того чтобы не дать этому мерзавцу пощечину, ей явно потребуется железный самоконтроль.
И, о боже, ко всему прочему ей хотелось бы, чтобы они проделали это путешествие при свете дня, предпочтительно без снега. Тем не менее, слава богу, они добрались. Против ожидания она почувствовала прилив счастья при виде дома, живописно припорошенного снегом, в идиллическом уединении стоящего на склоне горы. Одинокий, но приветливый: из труб по обеим концам крыши валил душистый сосновый дым, из окон на свежевыпавший снег лилось теплое сияние.
– Боже, – выдохнула Натали, – здесь так чудесно. – Она повернулась к Эндрю и улыбнулась, и он, судя по виду, испытал такое облегчение, что ей стало стыдно за то, что она была такой придирчивой по дороге, за то, что все усложняла. – Извини, любимый, – сказала она, беря его за руку.
– Не за что извиняться, – заверил он, сжал ее руку и наклонился, чтобы поцеловать в губы.
Потом Эндрю вытащил сумки из багажника. Натали стояла на пороге дома, спиной к двери, всматриваясь в долину и во вздымающиеся за ней горы, белые шапки которых были подсвечены лунным светом. Из дома доносились голоса, смех. Внезапно она занервничала, пожалела, что не заготовила заранее каких-то интересных фраз, и, глядя на свои расклешенные брюки, кроссовки и парку цвета хаки, пожалела, что недостаточно хорошо подготовилась. Могла бы по крайней мере подстричься.
– Все в порядке, любимая?
Она кивнула и снова взяла его за руку, затем приподняла и отпустила дверной молоток. Тревожно громкий звук расколол тишину.
– Идем, – послышался голос. – Я открою, ладно?
Сердце Натали легонько екнуло в груди. Это не был голос Джен. Она бросила взгляд на Эндрю; он посмотрел на нее, глаза их расширились. Натали чуть тряхнула головой, что-то было не так – она это знала, они оба знали, и она поднесла руку к лицу, чтобы прикрыть искривившийся в непроизвольном ужасе рот. Дверь распахнулась, на пороге стояла она, худая, как шпала, платиновая блондинка с пятном ярко-красной помады на губах. Лайла.
– Вот и вы наконец, – произнесла она с улыбкой убийцы и голосом, которым можно было резать стекло. – Мы уж гадали, куда вы запропастились. Как, черт возьми, поживаете?
Понедельник, 26 августа 1996 г.
Дорогая Нат!
 
Извини, что не удалось увидеться с тобой на выходных. Я горел желанием приехать, но Лайла пришла домой рано утром в плохом состоянии, и я не мог оставить ее одну. Зрачки, как блюдца, дрожит, трещит без умолку, пугается собственной тени и несет самую невероятную чушь. Не могла спать, не могла ничего есть. Она тусовалась с парнями с работы. Похоже, она переносит наркотики гораздо хуже, чем ей кажется.
 
Сейчас она наконец-то уснула. Думаю, проваляется весь день. Да здравствуют банковские каникулы! Я позвонил ее матери сегодня утром, она говорит что-то о посттравматическом стрессе после аварии, но это полная чепуха. Это ведь началось раньше, ты же знаешь? Я хочу сказать, понятное дело, что недавно стало хуже, но загулы и скрытность – это началось раньше. Черт, я не знаю, что делать. Оба мы несчастны в этих отношениях, но я не могу вот так ее бросить. Я предложил обратиться к семейному психологу, думаю, ты можешь себе представить, какой успех это имело.
 
Мне жаль, что она не приезжала навестить тебя в последние несколько недель, ты же понимаешь, это не потому, что ей на тебя наплевать. Она постоянно о тебе говорит. Она просто не может посмотреть в лицо фактам.
 
Боже, услышь мои стенания.
 
Как ты, Нат? Я надеюсь, физиотерапия идет хорошо. Я знаю (что я знаю? Я ничего не знаю) – я понимаю, что ты усердно работаешь, и надеюсь, что недалеко то время, когда ты снова встанешь на ноги, такая же сильная, как была. Та нелепо красивая медсестра, должно быть, немного облегчает боль?
 
Как у тебя продвигается чтение «Бесконечной шутки»? [3] У меня поначалу шло туго, но я думаю, бросать не стоит. (Лайла не хочет ее читать. Она бегло ее пролистала и сказала: «Чего ради ей это читать? Ей что, нечем больше заняться?» Потом она обозвала меня псевдоинтеллектуальным кретином и пошла выпить. Возможно, она права. Она посоветовала мне принести тебе «Дневник Бриджит Джонс» [4], который считает уморительным. Я прочел несколько страниц и должен признать, книжка довольно забавная. Я привезу ее тебе, когда приеду в следующий раз.)
 
Я не видел Дэна пару недель, хотя он звонил на прошлой неделе и утверждает, что очень много работает. Они с Лайлой время от времени пересекаются в Сохо. Он сказал, что планирует вскоре навестить тебя. Может, я привезу его через уик-энд? В этот уик-энд я хочу, чтобы мы были только вдвоем.
 
От Джен никаких вестей. Я написал ее матери, и она прислала очень короткое сообщение, что Джен сейчас не в Англии. Никаких подробностей. Они явно все еще очень злы на меня. Интересно, может, Джен в Корке, у Мэгги? Как бы ни была добра со мной Мэгги, думаю, меньше всего ей хотелось бы сейчас говорить со мной. Может, ты черкнешь ей строчку? Ладно, поговорим об этом при встрече.
 
Я все время думаю о тебе. Знаю, что не надо, но ничего не могу поделать. Я считаю минуты до того момента, когда буду рядом с тобой, это единственное, что сейчас имеет для меня смысл.
 
С огромной любовью,
 
Эндрю
 
P. S. Между прочим, мне известна дата суда. Это 12 декабря, как раз к Рождеству. Откровенно говоря, чем раньше, тем лучше, мне просто хочется, чтобы все поскорее кончилось.