Улыбка Моны Лизы

Его мир не учитывал идеализма Ники. Люк никогда не вернулся бы в Дивайн, чтобы жить, как она. После окончания школы все, чего он хотел, — доказать этому городу, что он не неудачник, что он не похож на тех парней, которые казались такими крутыми в средней школе, а затем превратились в обычных хулиганов и дебоширов, в головную боль для местной полиции, потому что постоянно пытались вспомнить старое.
Нет. Все-таки это не очень хорошая идея — позволить Ники помочь им. Вынужденный остаться на какое-то время в Дивайне, Люк пытался управлять своим бизнесом на расстоянии, одновременно заботясь о дедушке. Здесь у него не было времени на развлечения. Особенно такое развлечение, как Ники. Когда-то она была довольно докучливой, но и симпатичной, и еще сексуальной…
Сексуальной? Он нахмурился. Странно.
Как он мог подумать, что Ники сексуальна, когда она всегда напяливала на себя что-то бесформенное, а с ее упрямством могли поспорить все ослы в мире. Но в Ники чувствовалась непосредственность, которая придавала ей некий шарм. В отличие от женщин его круга, которые казались такими пресыщенными жизнью…
— На самом деле не стоит затевать все это, — решительно сказал он.
— Нет, стоит! — сердито возразила Шерри. — Если Ники желает взять эту работу на себя, то у нас будет честный и компетентный специалист. — Затем она недвусмысленно посмотрела на Ники. — Тебе придется подняться на чердак. Дедушка перенес туда много вещей, после того как умерла Грэмс, могу только представить, сколько там пауков и мышей.
Ники передернуло. Мыши ее не волновали, но она могла вообразить, что скажет прагматичный Люк, узнав, какое отвращение она испытывает к насекомым.
— Н-не проблема, — спокойно сказала Ники, не уверенная, что ей там понравится.
Люк покачал головой:
— Не гони лошадей, Шерри.
— Не будь занудой.
Брат и сестра впились взглядом друг в друга, и приступ болезненной зависти уколол Ники. Эти двое, несмотря на препирательства, явно любили друг друга.
— Кроме того, Ники может беседовать с дедушкой об искусстве, — спорила Шерри. — Вдруг он отвлечется. Мы пытались вернуть ему интерес к жизни разными способами, почему бы не попытаться использовать такой?
На лице Люка появилось что-то похожее на сомнение. Ники впервые видела всегда уверенного в себе Люка Маккейда в замешательстве. Именно эта его непоколебимая самоуверенность раздражала Ники больше всего. Даже лежа на больничной кровати, с гипсом на ноге, он умел быть дерзким.
И она потеряла голову.
Именно благодаря Люку Ники узнала, что на свете существуют мужчины; но она не представляла, что делать с этим знанием. Она была несведуща, пока не встретила Грегори Саундерса по прозвищу Силач.
Но все сложилось неудачно: Ники опять влюбилась не в того мужчину. Но на этот раз она вышла за него замуж — за того, кто решил, что Ники будет смотреть сквозь пальцы на его измены. Иногда она спрашивала себя, не женился ли Силач на ней только потому, что считал, будто Ники будет ему настолько благодарна за замужество, что не станет возражать против его измен?
— Мы не хотим использовать тебя, — наконец сказал Люк.
Глаза Ники сузились.
Она и сама не жаждала находиться рядом с Люком, но Маккейдам надо было помочь — потому что они были соседями и потому что так было принято.
Хотя этот Люк и не понял бы ее.
Тот Люк всегда хотел чего-то большего. Сначала планировал стать известным футболистом, затем, после несчастного случая, — заработать к тридцати годам миллион долларов. Последнего, он, похоже, достиг, если верить газетам и сплетням, разносящимся по Дивайну.
— Никто меня не использует, я действительно хочу помочь, — повторила она, пытаясь говорить искренне. Она на самом деле хотела этого, только предпочла бы, чтоб Люк уехал из города. — Я не предложила бы, если бы… думала по-другому, — Ники чуть не сказала, что у некоторых мужчин вместо души кассовые аппараты и они не понимают старомодного добрососедства, но затем решила, что это прозвучит слишком грубо.
— Потрясающе, — сказала Шерри. — Значит, договорились. Мы берем тебя на работу.
Ники покачала головой:
— Я не буду на вас работать. Я не преподаю этим летом, так что у меня много свободного времени. Для меня честь сделать что-то для профессора Маккейда. Я приду утром, если вы согласны…
— Нет! — вырвалось у Люка, и они обе недоуменно посмотрели на него. — То есть хорошо. Приступай завтра, но мы все равно заплатим тебе.
Ники улыбнулась Люку.
— Спасибо. Я уже однажды работала на Маккейдов, и меня не смущают условия труда.
Люк бросил на нее негодующий взгляд. Как она посмела напомнить об их юношеских стычках! Может, он и был не прав, но виной тому — его излишняя гордость. Она никогда не знала, почему Люк так обиделся на нее. И почему вслед за, казалось бы, смертельной обидой следовала ослепительная улыбка, а затем и вовсе приглашение разделить его больничную кровать. Ники твердо знала лишь одно: каждый раз, когда она отказывалась, он был вне себя от злости. И тогда становился еще более саркастичным.
Но теперь все изменилось. Они больше не были подростками, а Ники — уже не та неуверенна девушка, которая не может справиться с ситуацией. Ей двадцать девять. В двадцать один год она получила степень доктора. Она уже побывала замужем и развелась с самым неисправимым бабником на планете.
И она знала, что Люк может вскружить ей голову, если она позволит ему.
Но у нее не было никакого желания позволять ему это.
  
Глава вторая
 
— Черт побери, — пробормотала Ники, нажимая на дверной звонок Маккейдов.
Она сказала Люку, что придет в девять утра, но сейчас было уже четверть десятого. Обычно она никогда не опаздывала. Но заболел ее сосед, и Ники нужно было купить ему продукты, так что сначала она забежала в магазин.
— Ты опоздала, — резко сказал Люк, открыв переднюю дверь.
В обычной ситуации Ники бы извинилась, но перед ней стоял Люк, и она не собиралась вести себя как паинька:
— Тогда, думаю, тебе придется урезать мою оплату.
У Люка хватило такта показать, что он понял ее замечание, — она жертвует своим временем из уважения к его дедушке.
— Можно войти? — спросила Ники. — Или мне воспользоваться черным ходом для прислуги?
— Не будь смешной, — нетерпеливо ответил Люк.
Когда Ники вошла в дом, на ее лице сияла улыбка — на сей раз она не испытывала неловкости.
Широкая, элегантная лестница вела на второй этаж. На стенах были развешаны восточные ковры. Двери и сводчатые проходы, отделанные красным деревом, и выкрашенные светлой краской стены создавали впечатление большого пространства.
Через проход Ники снова увидела профессора Маккейда, который сидел в дальней гостиной. Он не дремал по-стариковски, явно бодрствовал, но казалось, что он смотрит в никуда.
Инстинктивно Ники шагнула к нему, затем резко остановилась и вздохнула. Она никогда не видела более печального человека. Каково это — любить кого-то так сильно, что, когда теряешь любимого, жизнь становится серой и пустой? Страшно пережить подобное. И в то же самое время Ники хотела испытать именно такую любовь — всепоглощающую, удивительную. О такой она только слышала, но никогда и ни у кого не находила, даже у своего отца.
— Думаю, ты захочешь начать на чердаке, — заметил Люк. — Там скопилось много вещей.
— Э-э-э… может, я осмотрюсь для начала? — пробормотала Ники, все еще размышляя о судьбе профессора. Помнил ли он счастливое время, когда его жена была рядом с ним? Ники никогда не говорила на личные темы с Джоном Маккейдом. Но в своих книгах он красноречиво писал о своей жене и ее страсти к садоводству.
— Ну, пойдем, — Люк повел ее по большому дому, указывая на места, где когда-то висели картины. — Мы думаем, что они находятся на чердаке, — объяснил он.
— Как портрет вашей прабабушки?
Люк свирепо посмотрел на Ники. Что она прицепилась к этому проклятому портрету! Вчера вечером в Интернете он поискал сведения об Артуре Метлоке, и то, что он нашел об этом художнике, потрясло его. Картина действительно стоила огромную кучу денег.