Я стану твоим зверем (СИ)

— Прекрасно же знаешь, что нет.
— Так пойдём! — Брэна вскочила, потянула принцессу за руку. — Хоть посмотришь, как обычные девчонки веселятся. А то всё церемонии, да этикет. Тьфу, вспомнить тошно! Пойдём! Ну чего ты теряешь?
Принцесса неуверенно пожала плечами, яростно расчёсывая ладонь. Покосилась на окно, за которым вовсю стрекотали цикады и едва слышно волнами накатывала музыка: тоненько взвизгивали скрипки, истерично трещали бубны, рассыпая звуки медными монетами.
А терять, вроде бы и вправду было нечего, потому Ренна и кивнула.
Оказалось, что обычные девчонки, по крайней мере, на Грани, веселятся с размахом. По краю огромной природной террасы почти на самом дне чаши долины горели костры. На них, обдавая празднующих ароматом горелого жира, пеклись говяжьи бока и целые бараньи туши, в громадных котлах булькала пряная подлива. Правда, за тем, чтобы мясо не подгорело, никто не следил, под веселье всё шло неплохо: и горелое до углей, и едва прожаренное.
Большие, двухсотвёдерные бочки с виной стояли повсюду без всякого порядка. Видно, как выкатили их, так и оставили. Добровольные виночерпии, в отличие от поваров, нашлись — они щедро угощали всякого, кого жажда одолела, но и себя не забывали.
Оркестров тут было не один, а целых три, причём наяривали музыканты не только соседей, но и себя не слыша — дикая какофония, издалека смахивающая на музыку, едва не сшибла Ренну с ног. Но всё вместе — вой волынки и запил скрипок, рёв тростниковых флейт и грохот барабанов, пьяные крики и песни без склада и лада, смех, здравицы, которые никто не слушал — превращалось во что-то трудноопределимое, но мгновенно опьяняющее без всякого вина, заставляющее кровь кипеть не хуже подливки, и желать сумасшедшего.
Ренне тут же сунули оловянную кружку. Она хлебнула и закашлялась, подавившись — такой кислятины девушке пробовать ещё не доводилось, но ей понравилось. В руке сам собой оказался ломоть сыроватого грубого хлеба с куском мяса. Укусила, едва сумев проглотить — баранина оказалась жутко жёсткой и жирной, но принцессе понравилось. Какая-то девчонка, хохоча, схватила её высочество за руку, потащила за собой в круг скачущих козлами людей. Ренна упёрлась было: диким показалось вот так подпрыгивать, задирать колени, размахивая юбками. Но попробовала и ей понравилось.
Чёрное небо с точками бледных звёзд медленно вращалось над головой, отблески костров заставляли тени биться в судорогах, искажая лица, выхватывая увиденное кусками. Музыка одуряла, вышибая мысли, кислое вино холодило пёкшие внутренности. Почувствовав чужие руки на талии, Ренна ничуть не удивилась. Подняла голову, прищурилась, пытаясь в жарком дымном чаде рассмотреть незнакомое лицо, но увидела только шалые, бешеные глаза. Её закружили, нашёптывая на ухо. Она ни слова не понимала, но это ей тоже нравилось.
А потом почему-то принцесса оказалась во вращающейся пустой темноте. Звуки были где-то, Ренна точно знала, что они были, но девушка ничего не слышала. И не чувствовала. Только влажное, горячее дыхание на шее и груди. Это ей не понравилось, но значения не имело, потому что быстро пропало.
Очнулась её высочество от качки. Ренне показалось, будто она опять очутилась в носилках. Она зашарила руками и наткнулась на чьё-то лицо. Ощупала, но так и не поняла, кому оно принадлежит, зато догадалась: никакого портшеза нет, на руках её несут.
— Старшей матери угодно, чтобы её отнесли в спальню или лучше остаться на балконе? Тут ветерок, — раздалось над головой.
— Яо?
Имя приплыло из черноты, но кому оно принадлежит, её высочество вспомнить так и не смогла.
— Если угодно Старшей матери…
Ренна мотнула головой, отозвавшейся тупой болью. Сейчас Старшей матери было угодно только одно: спать.
  
ГЛАВА 4
 
Голоса сливались в неразборчивый, не слишком громкий, но очень назойливый гул, мягко бивший в тоненькие болезненные косточки черепа, а потом с размаху ухавший в живот, заставляя булькающую в нём жижу волноваться, бурлить. Ренне бы прислушаться, о чём говорят собравшиеся драконы, ведь наверняка же толковали о важном, да сил не было. Её только и хватало на то, чтобы сидеть на кресле ровно, держа спину прямо и голову высоко. А ведь так хотелось лечь прямо тут, на каменный выглаженный до блеска, как пить дать, восхитительно-прохладный пол.
Кстати, пить тоже хотелось.
Но у всего есть и положительные стороны. В любой другой раз Ренна чувствовала бы себя неуютно, восседая на единственном в зале карле [8], в окружении огромных чёрных Защитников, которые, казалось, её высочество в упор не замечают. Но сейчас не до этого — голову бы, которая вот-вот мячиком укатится, на плечах удержать. Только вот венценосные лучше других должны понимать слово «надо». Раз сказано: ожидают Старшую мать в зале, то стаскивая себя с кровати, держи лицо, не дай никому догадаться, что ровно сидеть едва можешь. И никаких «Если угодно…» Угодно не угодно, а коли ждут, надо идти.
— Прошу простить меня за дерзость, — Яо сложился рядом с креслом в поклоне, как портновская линейка. — Я осмелился потревожить Старшую мать только потому, что она может не знать о местных блюдах…
— А если сразу перейти к сути? — шёпотом перебила Ренна.
Шептала она не потому, что разговор от чужих ушей скрыть пыталась, просто собственный голос отдавался эхом между ушами. Ощущение не из приятных.
— А если к сути, то я бы посоветовал госпоже Ренне выпить вот это, — радостно, будто удачный подарок преподнести собрался, осклабился молодой дракон, протягивая бокал. — Говорят, когда люди потравятся, очень помогает.
— Так меня отравить пытались! — почти с облегчение выдохнула принцесса, принимая прохладный, покрытый росой осевшей влаги золотой бокал.
Вчерашний вечер она помнила смутно, можно сказать, не помнила вообще. И думать, что это стало последствием неумеренного винопития было как-то… неуютно. Нет, что такое похмелье Ренна знала. По крайней мере, теоретически. Папенька порой позволял себе лишнее, а потом, по утрам, напрочь позабыв об императорском достоинстве, страдал на весь дворец. Но одно дело правитель и совсем другое супруга правителя — им такое поведение вряд ли подобает.
— Почему пытались? — удивился Яо. — Мне показалось, вы по собственной воле…
— Что вы имеете в виду?
Ренна глотнула зелья и чуть на пол не выплюнула, едва удержалась, да и то пришлось рот рукой зажать. На вкус питьё оказалось отвратительным: тянущимся соплями, кисло-горьким, да ещё и наперченным. Но стоило ему внутрь провалиться, как жижа забулькала не так усердно, да и колонны, подпирающие сводчатый потолок зала сменили цвет с болотно-зелёного на обычный, бледно-розовый и света прибавилось.
— Ну, я, наверное, ошибся, но вроде бы вы это… Не помню, как называется. Ну, то что в бочках было… В общем, пить эту штуку вас никто не заставлял, — смутился Яо.
— Так яд в вине был? — давясь снадобьем, пробормотала принцесса.
— А зачем туда ещё что-то добавлять? Разве забродившие ягоды сами по себе не отрава? — удивлённым зверёнышем глянул дракон.
Сходу умного ответа Ренна придумать не сумела. К счастью, от необходимости вообще что-то отвечать её избавил долгожданный супруг. Арэн, по сторонам не глядя, вошёл, шагая широко, будто торопясь куда-то, кивнул всем и каждому скопом и никому в отдельности. Встал посередь зала, сложив руки на груди, широко ноги расставив, уставившись в пол. Вроде бы никаких знаков он больше не подавал, но к гемнону подошёл дракон, с ног до головы закутанный в чёрную мантию — капюшон надвинут до самого кончика носа, руки в рукава спрятаны, а под длинным подолом и ступней не видно.
— Главы четырнадцати родов, — заговорил он неожиданно приятным, мягким, даже успокаивающим голосом. — Мы собрались здесь затем, чтобы стать свидетелями сказанного Старшей Матерью. Она назначит цену, которую гемнон заплатит за первую и каждые из последующих ночей разделённого ложа. И подтвердить услышанное ранее: если родится сын, то полагается ему отдать золота, троекратно против веса Старшей матери. Если подарит она дочь, то золота должно быть впятеро больше. Запомним же это, как завещали нам Мудрые, дабы не проклюнулось, не проросло семя лжи и обмана.