Пропавшая леди (Побег, Пламя соблазна, Фонтан желаний)

— Ну, все в порядке? — раздался за его спиной голое капитана.
— Надеюсь, что да, — ответил, поворачиваясь к нему, Трэвис.
Капитан некоторое время пристально вглядывался в лицо Трэвиса, который стоял, опираясь на релинги.
— Тебя что-то беспокоит, мой мальчик? — серьезным тоном спросил он.
Трэвис усмехнулся. Капитан и отец Трэвиса были долгое время близкими друзьями, пока отец не умер от холеры.
— Что вы знаете о женщинах?
— Ни один мужчина не может похвастать, что хорошо их знает, — сказал капитан, пытаясь не улыбнуться и радуясь тому, что ничего серьезного не случилось. — Извини, я еще не познакомился с твоей молодой женой. Я слышал, она красавица.
Трэвис, пристально глядя на свою сигару, чуть помедлил.
— Да, жена у меня красавица. Просто я с трудом ее понимаю. — Он был не из тех, кто легко поверяет другу свои тайны, поэтому быстро сменил тему разговора. — Как вы думаете, мебель не пострадает от перевозки в трюме?
— Не должна, — сказал капитан. — Но зачем тебе мебель? Или ты пристроил еще крыло к своему огромному дому?
Трэвис фыркнул.
— Нет, это я сделаю не раньше, чем обзаведусь по крайней мере пятьюдесятью ребятишками, чтобы заселить уже имеющиеся комнаты. Мебель я везу для своего друга. Но земли я действительно прикупил. В этом году увеличу площади, занятые под хлопок.
— Еще? — удивился капитан и жестом указал на палубу перед ними. — А вот мне этого пространства вполне достаточно. Я не справился бы с такими угодьями — сколько там у тебя акров?
— Приблизительно около четырех тысяч.
Капитан покачал головой.
— Надеюсь, что твоя молодая жена хорошая хозяйка. Твоя мать была хозяйкой редкостной, но и ей приходилось все силы вкладывать в это хозяйство, а ты после смерти отца увеличил плантацию почти вдвое.
— Она справится, — с уверенностью сказал Трэвис. — Доброй ночи, сэр.
Он вернулся в каюту, разделся и, прежде чем лечь в постель рядом с Риган, подумал: «Вопрос в том, сумею ли я справиться с ней?»
Риган потребовалось двадцать четыре часа, чтобы понять, что Трэвис был абсолютно прав, когда говорил, что уход за больными — это работа изнурительная. С раннего утра и до поздней ночи она только и делала, что смывала рвоту с людей и их пожитков. Пассажиры были слишком больны, чтобы удерживать головы над фарфоровыми ночными горшками и заботиться о том, чтобы убрать за собой содержимое своих желудков. Матери лежали на узких койках, рядом с ними плакали младенцы, а Риган и еще две женщины чистили, мыли, пытались успокоить — и так в течение многих часов.
Риган приводили в ужас условия, в которых находились пассажиры. Там было три каюты: одна для супружеских пар и две для одиноких мужчин и женщин, причем не допускалось никакого общения между незамужними и женатыми. Сестрам не позволяли разговаривать с братьями, отцам с дочерьми, и все больные пребывали в подавленном состоянии, тревожась друг о друге.
В каждой каюте стояли в несколько рядов узкие жесткие койки. В проходах между рядами громоздились сундуки, коробки, картонки, корзины, содержащие не только одежду и то, что потребуется переселенцам в Новом Свете, но и запас продуктов на период путешествия. Некоторые продукты уже начали портиться, и от их запаха рвота лишь усиливалась.
Риган и другим женщинам приходилось перелезать через сундуки, выбирая при каждом шаге место, куда можно поставить ногу.
К тому времени как она вернулась в собственную каюту, Риган была измучена до предела.
Трэвис немедленно отложил книжку и обнял Риган.
— Устала, любовь моя? — прошептал он.
Она смогла лишь кивнуть в ответ, радуясь тому, что может наконец прижаться к здоровому и сильному человеку и не видеть больше грязи и убожества, среди которых провела весь день.
Расслабившись в его объятиях, полусонная Риган почти не заметила, как он усадил ее в кресло и, услышав стук, подошел к двери. Даже услышав плеск воды, она не стала открывать глаза. Она целый день только и слышала плеск воды, стирая одежду и пеленки младенцев и отмывая грязные ночные горшки.
Улыбаясь от удовольствия, она отдалась рукам Трэвиса, который принялся расстегивать ее платье. Гораздо приятнее было чувствовать, что за тобой ухаживают, чем ухаживать за кем-то самой. Раздев ее догола, он взял ее на руки, и она обрадовалась, что ее сейчас положат на кровать, но ягодицы неожиданно коснулись теплой воды, и она широко раскрыла глаза.
— Тебе нужно помыться, моя малышка, очень уж ты пропиталась неприятным запахом, — с улыбкой сказал Трэвис, заметив ее удивление.
Оказаться в горячей воде — пусть даже морской — было так приятно! Риган, откинувшись назад, позволила Трэвису вымыть ее.
— Я не понимаю тебя, — тихо сказала она, наблюдая за его намыленными сильными руками, сновавшими по ее телу.
— Скажи, что тебе непонятно, и я объясню все, что ты захочешь узнать.
— Несколько недель назад я бы сказала, что человек, который похищает людей, преступник и его надо посадить в тюрьму, но ты…
— Что я? Я похищаю хорошеньких юных леди, насилую их, но ведь я их не бью? Во всяком случае, если бью, то не слишком часто, — засмеялся он.
— Это правда, но мне кажется, что ты способен на все. Такого мужчину, как ты, я не могу понять.
— А каких мужчин ты понимаешь? Таких, как этот субтильный Уэйнрайт? Скажи мне, скольких мужчин ты знала? Сколько раз была влюблена?
К тому, что он услышал в ответ, Трэвис готов не был.
— Я знала одного мужчину, — тихо сказала она. — Я была влюблена однажды и не думаю, что это случится снова.
Трэвис, внимательно наблюдавший за ней, заметил, как в ее глазах появилось отстраненное выражение, а уголки губ тронула нежная улыбка.
Риган подумала о Фарреле, о том, как он предлагал ей выйти за него замуж, но Трэвис, не выдержав, швырнул мыло в воду.
— Заканчивай сама или подожди, пока придет твой любимый и сделает это! — прорычал он и выскочил из каюты, хлопнув дверью.
Довольная тем, что удалось вызвать его ревность, Риган вышла из воды и принялась вытираться. Она подумала, что, возможно, неплохо, если Трэвис поймет, что он не единственный мужчина в ее жизни, что, может быть, существуют на свете и другие люди. Когда она приедет в Америку и их пути разойдутся, пусть он не думает, что она ничего не сможет добиться сама, без его помощи. Может быть, она даже найдет себе мужчину вроде Фаррела, который будет любить ее и не станет считать наивным ребенком.
Забравшись в постель, она вдруг почувствовала себя очень одинокой. Фаррел не любил ее, ему были нужны только ее деньги. Дядюшке она тоже была не нужна, а Трэвис, этот странный, самоуверенный, добрый человек, недвусмысленно заявил, что она нужна ему только на некоторое время. Одинокая, усталая, голодная и совершенно несчастная, она начала плакать.
Когда пришел Трэвис и заключил ее в объятия, Риган вцепилась в него, опасаясь, что он ее тоже бросит.
— Ну, ну, малышка, успокойся. Теперь тебе нечего бояться, — шептал он, но когда ее губы прижались к его губам, ни о каком спокойствии уже не могло быть и речи.
Риган не смогла бы сказать, было ли это из-за того, что она целый день находилась рядом с болезнью, или во всем были виноваты мысли об одиночестве, но она изголодалась по Трэвису. Она больше не думала о том, что ее держат в плену и что ей следует по крайней мере быть более сдержанной в своих желаниях. Она думала лишь о том, что он ей отчаянно нужен, что ей необходимо, чтобы он сжимал ее в объятиях, любил ее, заставлял почувствовать себя частью окружающего мира, а не каким-то бесполезным его придатком.
Она храбро запустила пальцы под его рубаху, отчего по каюте разлетелись оторвавшиеся пуговицы. Ее пальцы без нежности, а решительно, даже грубовато пробежали по его волосатой груди, потирая кожу и ощущая, как она становится горячей от ее прикосновений.
Трэвис положил ее на кровать, оторвавшись от нее, чтобы снять с себя оставшуюся одежду. Он присел на краешек кровати, чтобы снять сапоги, повернувшись к Риган широкой, мускулистой спиной. Риган легонько укусила его за плечо, проведя кончиками грудей по его спине. Потом, лаская и пробуя его плоть на вкус, она проделала дорожку поцелуями по его животу. Сильные мускулы расслаблялись от ее прикосновений, вызывая у нее ощущение собственной власти.