Пропавшая леди (Побег, Пламя соблазна, Фонтан желаний)
Риган уселась на предложенный стул, и Трэвис снял крышку с блюда, на котором лежал кусок ростбифа. Уловив аппетитный запах, она поняла, что очень давно не ела. Последний раз она ела вместе с Фаррелом и дядюшкой. При этом воспоминании у нее испуганно округлились глаза.
— Что случилось? — спросил Трэвис, накладывая ей еду на тарелку.
— Ничего. Просто я… — она вздернула подбородок, — я не люблю, когда меня держат в плену. Вот и все.
— Если не хочешь, можешь не отвечать. Ешь, пока еда не остыла.
Во время ужина Трэвис пытался заставить ее говорить, но Риган молчала, потому что боялась нечаянно проговориться насчет того, где она живет. Теперь у нее не было возможности вернуться к прежней жизни: после того, что произошло этим вечером, она, наверное, не имеет больше права называться леди.
Накрыв рукой ее руки, Трэвис наклонился к ней.
— Жаль, что англичанок учат, будто им не должно нравиться заниматься любовью, — с сочувствием сказал он, правильно прочитав ее мысли. — В Америке женщины стоят обеими ногами на земле. Они любят своих мужчин и не боятся показать это.
Риган улыбнулась ему самой милой и самой неискренней улыбкой.
— В таком случае почему бы тебе не вернуться в Америку к тамошним женщинам?
Трэвис расхохотался так, что задребезжала посуда, и чмокнул ее в щечку.
— А теперь, малышка, мне предстоит сделать кое-какие дела, а ты могла бы забраться в постельку и подождать меня или…
— Или, возможно, уйти.
— А ты настойчива, если не сказать больше.
«И ты упрям», — подумала Риган, глядя, как он, собрав на поднос грязную посуду, выставил его за дверь. Потом, лежа на большой кровати в своей ночной сорочке, она наблюдала, как он, повернувшись к ней спиной, сидит за столом и что-то пишет гусиным пером на разложенных на столе бумагах. Ей было любопытно узнать, что он делает, но спрашивать не хотелось, потому что она боялась, как бы их отношения не стали слишком близкими.
Растянувшись на постели, Риган начала мечтать о том, как ее спасает Фаррел, который побеждает американца в поединке на шпагах. Дядюшка Джонатан просит у нее прощения и говорит, что без нее ему очень одиноко. Мысль о трясущемся от страха Трэвисе вызвала у нее улыбку. Она представила себе, как вырывается из объятий Фаррела и, подойдя к Трэвису, подает ему руку и прощает его, советуя ему вернуться к себе в Америку и забыть ее, если он только сможет.
Когда Трэвис скользнул в постель рядом с ней, она притворилась спящей, но он просто придвинул ее к себе, поцеловал в ухо, положил руку ей на живот и сразу же заснул. Странно, но она тут же почувствовала, что теперь тоже сможет заснуть.
Утром Риган проснулась одна. Едва успела она открыть глаза, как появилась служанка.
— Прошу прощения, мисс, я думала, что вы еще спите. Мистер Трэвис сказал, что, если вы пожелаете, я должна принести вам ванну.
Риган решила не унижаться и не просить снова девушку освободить ее. Она приказала ей принести лохань и горячую воду и неожиданно получила большое удовольствие, принимая ванну. Ей доставляла удовлетворение возможность сделать что-то для себя. Прежде ее всегда одевала служанка, которая также мыла ей волосы, а самые дешевые детские платья ей всегда выбирал дядюшка. Вымывшись, она вытерла полотенцем волосы, съела обильный завтрак и надела голубое шелковое платье, глубокое декольте которого прикрывал нежный шарф, расшитый цветами синих и голубых оттенков.
День тянулся долго, и, поскольку ей было нечего делать, Риган заскучала. В комнате было прохладно, однако камина там не было, поэтому она принялась ходить из угла в угол, потирая предплечья. Стояла ранняя весна, и лучи солнца, проникавшие сквозь окно, были еще не жаркими, но возле окна было самое теплое место в комнате. Придвинув стул, она стала с отсутствующим видом смотреть в окно и мечтать о том, что никогда не простит Трэвиса и даже позволит Фаррелу пронзить его шпагой.
Когда солнце стало клониться к закату, она услышала голос, который мог принадлежать только Трэвису, — глубокий баритон с бархатистым интонациями, от которых у нее замирало сердце. Конечно, во всем виновато то обстоятельство, что ей пришлось целый день просидеть в одиночестве, но, когда он вошел, она с трудом подавила улыбку.
Трэвис улыбнулся, внимательно осмотрев ее большими карими глазами.
— Платье тебе к лицу, — сказал он, снимая шляпу, а потом и сюртук. Буквально рухнув в кресло, он с облегчением вздохнул. — Проработать целый день в поле было бы гораздо легче, — сказал он. — Твои соотечественники — это стая законченных снобов. Я с трудом нашел человека, готового хотя бы выслушать мои вопросы, не говоря уже о том, чтобы дать на них ответы.
Водя пальцем по краю стола, Риган изображала безразличие, пытаясь таким образом скрыть свое любопытство.
— Может быть, им не понравились твои вопросы.
Но Трэвиса было трудно провести.
— Я хотел лишь узнать, не заявлял ли кто-нибудь о пропаже хорошенькой, но неразумной молодой особы женского пола.
Уже открыв рот, чтобы сказать, что она по этому поводу думает, Риган тут же его закрыла, сообразив, что он шутит.
— Ну и как?
Прежде чем ответить, Трэвис наморщил лоб, делая вид, будто озадачен тем, что обнаружил.
— Я узнал, что не только никто не заявлял о пропавшей девушке, похожей по описанию на тебя, но что никто даже не видел такой девушки.
На это Риган ничего не могла ответить. В Уэстон-Мэнор никогда не бывало посетителей. О жизни она знала только со слов служанок да гувернанток, которые любили рассказывать о любви и галантных джентльменах. Неудивительно, что ее никто не знал.
Наблюдая за ней, Трэвис пытался прочесть по лицу ее мысли. Весь день его преследовал вопрос: что делать с ней, когда он отправится в Америку? Ничего не сказав ей, он нанял еще троих людей, чтобы навести о ней справки. В ту ночь, когда он нашел ее, она не могла убежать слишком далеко от дома, так что живет она, как видно, в Ливерпуле или неподалеку от него. Он проверил каждый жилой дом в этом районе, но не смог обнаружить никаких следов ее пребывания. Казалось, что той ночью она материализовалась возле доков из воздуха.
— Ты беглянка, — тихо сказал он, наблюдая за выражением ее лица. — Я только не могу понять, от кого ты бежишь и почему никто тебя не ищет.
Глядя в сторону, Риган старалась не думать, что это объясняется лишь тем, что людям, которые, как ей казалось, любили ее, было абсолютно безразлично, где она и что с ней.
— Догадываюсь лишь, — медленно продолжил Трэвис, — что ты натворила что-то такое, отчего твоя родня здорово рассердилась на тебя. С уверенностью могу сказать, что тебя не застукали в постели с младшим садовником, а значит, ты, возможно, отказалась сделать то, что, по их мнению, должна была сделать. Может быть, ты отказалась выйти замуж за какого-нибудь богатого старикана?
— Попал пальцем в небо, — усмехнулась Риган с довольным видом.
Трэвис лишь рассмеялся, потому что видел по глазам, что почти угадал. Однако смех прикрывал его подлинные чувства. Он пришел в ярость оттого, что кто-то выгнал из дома на улицу молодую невинную девушку в одной ночной сорочке. Возможно, сгоряча это можно было сделать, но ведь прошло несколько дней, а никто ее не искал.
— Я тут подумал, что, поскольку оставаться в Англии у тебя нет причин, тебе, возможно, следует поехать со мной в Америку.
Глава 4
— Что? — воскликнула Риган, ошеломленная его словами. — Америку населяют грубые, безграмотные люди, которые живут в бревенчатых хижинах. Что там есть, кроме индейцев да диких зверей, не говоря уже об огромного роста дикарях? Нет уж, я ни за какие коврижки не поеду в эту отсталую страну.
У Трэвиса кончилось терпение, улыбка исчезла с его лица.
— Ах ты, безмозглая англичанка! Я целыми днями сталкиваюсь с подобным отношением со стороны так называемых джентльменов, твоих соотечественников. Они смотрят на меня сверху вниз, потому что им не нравится, как я говорю и как одеваюсь, или потому что у них убили родственника на войне, которая шла в те годы, когда я был мальчиком. Мне, черт возьми, надоело, что на меня смотрят как на что-то нечистое, и будь уверена, что уж от тебя-то я такого отношения не потерплю!