Возмездие (СИ)

Весь следующий день Окказ об одной только Лейле и думал, и был постоянно рад и весел. После обеда, однако, он был встревожен одним происшествием. Окказ сидел за столом в своей комнатке и писал, когда в комнату его без стука вошли трое крепких парней. Их предводитель в нескольких словах объяснил Окказу, что тот каждую неделю должен выплачивать ему некоторую сумму денег. Окказ возмутился и ответил, что ничего давать ему не будет. За что тот суровый молодой человек ударил Окказа по лицу, прямо в бровь, схватил за одежду и прижал к стене.
— Ты у меня не возмущайся! — Угрожал он, — платить будешь, как все… Иначе беги отсюда, сопляк. — И парни ушли. А Окказ долго еще ощущал эту тянущуюся, ломящую боль над глазом, всякий раз, когда закрывал его. И вспоминал о своей беспомощности, вспоминал о своем стыде.
Однако, вечером он снова стал весел. Лейла, заметив красноту над глазом, легонько коснулась своими пальчиками брови, приговаривая «бедненький». И выслушала понимающе рассказ о случившимся, и жалела его, и была с ним нежна. А когда Окказ договорил, она объяснила ему, что с этими бандитами опасно ссориться… Им все отдают деньги, и никто не знает, что они делают с ними… Но все этих парней боятся — это злые, злые люди. А затем снова были танцы и общение в беседке. И тот день закончился для Окказа большим погружением в непонятное для него самого чувство к Лейле, и полным отсутствием мыслей о Боге, и о своем призвании.
Выходным днем считался в городе Коф каждый одиннадцатый день. Следующий день был как раз выходным. Окказ искал повода снова быть с Лейлой, и нашел его лишь к вечеру, явившись к началу танцев. Она казалась ему воплощением утешения и надежды, лучиком света во тьме, источником радости в дикой пустыне отчаяния.
Лейла же вечерами плакала, когда оставалась одна, а днем обыкновенно была весела, особенно мило улыбалась она Окказу. Дело в том, что Лейла имела одну сокровенную цель, ради которой шла на поступки, губящие ее нравственность и совесть. И были у нее серьезные основания для этого, хоть и не снимающие ответственность с Лейлы, но все же частично объясняющие эти поступки.
Лейла попала в сиротский дом когда ей было пятнадцать. Ее отца лишили родительских прав, а мать спилась и встретила свою смерть во время одной из пьянок. Так Лейла оказалась в сиротском доме, где ее тут же определили в блок под опеку весьма уважаемого педагога — Григора Булно. Это был очень образованный и хладнокровный человек, весьма приятной наружности. Григор еще с университета взял за правило — во всяком месте, где бы он ни оказался, во всем захватывать до возможной для того степени власть, и везде в этих местах завоевывать к себе всеобщее уважение. Так он поступил и в сиротском доме, куда его по окончанию учебы определили ответственным педагогом. Был так же Григор родом из влиятельной богатой семьи Булно, имевшей огромное влияние в городах Коф и Амария. Григор твердо и неотступно следуя своему правилу в течение двух лет заслужил репутацию человека-слова, человека-гения. И потому, как только такая возможность представилась, директор (глава сиротского дома), женщина в возрасте, с которой Григор вошел в чересчур близкие отношения, назначила его ответственным за блок из двухсот комнат педагогом. Соответственно под его ответственность подпали двести подростков, половиной из которых были девочки.
Поддерживая ту близкую и взаимовыгодную связь с пожилой директрисой, Григор принялся утверждать свою власть над сиротами. А когда разными способами, — и наказаниями, и поощрения, — он этого добился, тогда начал пожинать плоды своих трудов, пользоваться своей властью. И главным его занятием стало растление пятнадцатилетних девочек. Он выбирал себе кого-то, некоторое время наблюдал за ней, затем беседовал с ней наедине, совращая ее обещаниями комфорта и благополучия, если же девочка не соглашалась, он угрожал ей. В результате около тридцати самых красивых девочек блока были им совращены и регулярно спали с ним.
Лейла, попав в сиротский дом, была определена в блок Григора. Ее красота, ее свежесть не могли остаться без внимания Григора. Однако Лейла соблазнителю не поддавалась, не смотря даже на то, что ее ровесницы, будучи сами совращены, и ее подталкивали к тому. Лейла не сдавалась. Жизнь ее в сиротском доме превратилась в ад. Лейла однако никак не сдавалась, она рыдала ночами в одиночестве, она всячески противилась Григору. Дошло до того, что она доложила директрисе об этих всех нападках на нее со стороны ответственного педагога. И когда ее с Григором пригласили в кабинет директрисы, она обрадовалась невероятно, ожидая освобождения. И каково же было ее удивление, когда директриса — эта пожилая женщина, вся уже седая — строго, со властью, велела ей отдаться Григору…
Такую разочарованную во всем и разбитую Григор наконец совратил. Лейла же после этого практически перестала говорить и улыбаться, этот стыд и позор, это ощущение полной беспомощности так ее съедало изнутри, что она практически каждый вечер решалась на самоубийство. Сначала встала на край балкона, всхлипывая и не решаясь прыгнуть. Затем хотела вешаться, резаться… Но так и не решилась, а лишь без слез уже рыдала, бывало, прямо в одежде заперевшись в душевой кабине и встав под струю холодной воды. Затем, дрожа она добиралась до своей мягкой постели и ложилась, и долго не могла уснуть, мучимая воспоминаниями ужаса жизни до сиротского дома, и после. А когда все же засыпала, часто видела сны, от которых, вздрагивая, просыпалась.
Со временем Григор о ней как бы позабыл, довольствуясь связью с новенькой молодой учительницей, которую назначили ему в помощники. Лейла же, движимая ненавистью, дыша злобой и презрением к Григору, разработала план, который к знакомству с Окказом воплощала уже более двух лет.
План ее состоял в следующем: ей необходимо было забеременеть, чтобы ее с сиротского дома выписали, и оформили бы на нее квартиру и обеспечили бы гражданством. Это было законно, ибо существовал в городе древний закон, согласно которому девушки сироты, если имели ребенка в себе и собирались родить его, автоматически получали городское гражданство и как следствие недвижимое имущество — то есть квартиру в городе. Под закон подпадали все девочки-сироты с 15 лет. Сначала предполагалась беременность в браке, но позже, с развращением города, расширилось и действие закона. Так что Лейла теперь могла получить квартиру и гражданство, если бы смогла забеременеть.
Родив и получив полноценное гражданство Лейла намеревалась, как сама она называла это в себе «Казнить Григора руками правительства». Где-то там, в большом и мало читаемом списке законов было указано, что растление малолетних карается смертной казнью. Далее Лейла собиралась подать на Григора в суд и выиграть процесс.
С того самого момента, как внимание Григора сконцентрировалось на молодой учительнице, Лейла приступила к воплощению своего плана. Она собрала видео свидетельства в виде признаний девочек о том, что над ними было совершено надругание. Она сама вошла к Григору, соблазнив его, и устроив все так, что в результате имела видеозапись, которая с одной стороны разбивала ей сердце, с другой вселяла надежду на успех в воплощении плана.
Никто не подозревал, да и не мог подозревать об этом ее плане. Окказ же совершенно потерял контроль над собой, у него как будто произошло раздвоение в личности: одна часть все еще напоминала ему о Боге, и о его призвании, другая же имела одного бога — Лейлу. Эта-то часть идеализировала ее образ, приписывая ей черты совершенства во всех отношениях: телесных и духовных.
Таким образом события стали развиваться. На звонки Игуса и Алима Окказ стал отвечать реже, или даже вовсе игнорировать. А если отвечал, то говорил мало, сухо и холодно, имея отговоркой своей якобы существующую необходимость срочно куда-то идти и что-то делать. Лейла все делала для того, чтобы влюбить в себя Окказа и сделать с ним то, для чего он был ей нужен. Через несколько дней после выходного, она подговорила своих друзей и подруг, чтобы они оставили их с Окказом одних в беседке. В тот вечер она открывала ему свое сердце, рассказывала что-то о своем детстве, причем в таком духе говорила, что Окказу пришлось ее пожалеть. А когда они направились по дорожке среди деревьев к лифту, чтобы спуститься на свой уровень, она, изобразив смущение и стыд, поцеловала его в щеку и убежала. Окказ тем вечером совершенно о всех горестях забыл, в нем окончательно утвердился идолопоклонник.