Изгой

Кит, вставшая раньше всех, в шесть утра, оделась и прокралась вниз, намереваясь выбраться в сад. Она заскочила в гостиную, чтобы взять коробок спичек, и увидела торчавшие из-за края дивана ноги Джилберта. Он спал прямо в одежде: голова свесилась набок, галстук был развязан. Рядом с ним стояла пепельница и наполовину пустая бутылка с виски. Кит огляделась по сторонам, ожидая увидеть здесь и Льюиса. Она еще немного понаблюдала за спящим Джилбертом, размышляя, какими старыми и некрасивыми иногда выглядят взрослые, а также почему все всегда говорят, что мистер Олдридж «такой привлекательный», и не останется ли он у них на завтрак. Было бы здорово, если бы Льюис тоже был здесь, и она смогла бы показать ему свой лагерь, но она за все каникулы так ни разу его и не видела; сам он не приходил, а когда она была со старшими детьми, они никогда не звали его с собой, как это было летом. Она взяла спички, лежавшие у камина на ведре с углем, и на цыпочках вышла.
Кит пересекла кухню и вышла на улицу через заднюю дверь. Когда она бежала в сторону леса, замерзшая трава хрустела у нее под ногами; она предвкушала, как разожжет костер, согреется и будет представлять, что она цыганка, пока не наступит время идти домой.
  
Глава 6
 
В магазине воздух был сухим и горячим, а дневной свет совсем не попадал сюда, поэтому трудно было определить, который теперь час. Прижавшись щекой к линолеуму и заглянув под вешалку с плащами, Кит и Льюис могли видеть ноги Тамсин, ее мамы и продавщицы. У Кит в кармане было три стеклянных шарика, а у Льюиса — семь и кусочек мела. Усевшись напротив, разведя ноги и касаясь друг друга ступнями, они могли играть шариками, не давая им укатиться. Они оба были голодны, и утро тянулось бесконечно долго. Льюис должен был встретиться со своим отцом и Элис Феншо в квартире ее матери в Найтсбридже и оттуда идти с ними в отель «Ритц» на торжественный обед по поводу его дня рождения. Он не думал об этом, просто играл в шарики с маленькой Кит; время от времени его вытаскивали отсюда, чтобы примерить одежду, купленную для него миссис Кармайкл, которая взяла у Джилберта пачку накопившихся у него талонов на одежду и прихватила Льюиса с собой, выбравшись за покупками для своих девочек.
— Ты должен выглядеть очень опрятным, — постоянно повторяла она, покупая для него вещи настолько «на вырост», что, как ему казалось, ничего другого в своей жизни он надевать уже не будет. С одной стороны, эта перспектива была ужасна — вечно носить одно и то же, к тому же то, что тебе не нравится, но, с другой стороны, это его вдохновляло, поскольку больше никогда не придется ходить по магазинам, где тебя все время меряют и где на тебя дышат разные дамы, у которых изо рта плохо пахнет.
— У меня теперь шестнадцать, — сказала Кит, умышленно шепелявя.
Льюис обратил внимание на то, что она старается говорить в сторону, не раскрывая широко рот, чтобы скрыть просветы на месте недостающих зубов; он подумал, как это будет выглядеть, если ей придется всегда так разговаривать, и решил, что не слишком красиво.
По случаю его дня рождения отец и Джейн этим утром украсили стол веточками и сохранившимися ягодами из сада. Когда Льюис спустился и увидел этот стол, у него к горлу подкатил тошнотворный ком, как будто кто-то хотел сыграть с ним злую шутку. Он стоял в дверях столовой и смотрел на обеденный стол и свое украшенное место за ним. Джилберт уже сидел за столом и, когда Льюис вошел в комнату, поднялся.
— С днем рождения, Льюис.
Льюис чувствовал себя скованно, глупо, и ему почему-то было стыдно.
— Спасибо, сэр, — сказал он и сел.
Ему казались несуразными эти ветки остролиста перед ним, они мешали ему сосредоточиться на завтраке. Он развернул свои подарки, после чего все приступили к еде, не глядя друг на друга, но когда Джилберт уже уходил на работу, то на мгновение задержался в дверях, поднял руку и погладил Льюиса по голове.
— Молодец, — сказал он. — Хороший мальчик.
Джилберт ушел, а Льюис остался сидеть на ступеньке лестницы, пока на машине не приехала Клэр Кармайкл с Тамсин и Кит, чтобы забрать его с собой в Лондон, и теперь он стоял перед многоквартирным домом в своем новом, слишком большом для него джемпере, шортах и пальто из бобрика, в окружении коробок и пакетов. Ему казалось, что он выглядит как эвакуированный, причем эвакуированный в Лондон, а не из него. Он позвонил в колокольчик, а Клэр, Тамсин и Кит смотрели на него с тротуара. День был очень холодный, но ему во всех этих одежках было жарко. Дверь открыл швейцар в униформе, который подозрительно взглянул на Клэр Кармайкл, словно та была взломщицей.
— Добрый день, мадам.
— Я лучше сама отведу его наверх. Зайдите и подождите меня в вестибюле, — сказала она девочкам, и голос ее прозвучал очень устало, как будто необходимость проводить Льюиса была непосильной обязанностью.
Она поднялась по ступенькам и взяла его за локоть; они вошли оба, после чего начались пререкания с привратником относительно того, оставлять ли все свертки и девочек внизу, а также о том, какая им нужна квартира, какой этаж и следует ли вызвать лифт. Льюис боялся, что он сварится в своем пальто, и мечтал, чтобы миссис Кармайкл отцепилась от его руки. Она была какой-то блеклой и равнодушной особой и всегда носила одежду одного цвета — бежевато-коричневого. Они с трудом поднялись по лестнице, выстланной красной ковровой дорожкой, на второй этаж и позвонили в колокольчик второго номера. Льюис был спокоен, он не собирался переживать по поводу Элис Феншо: ему было все равно, понравится он ей или нет.
— Я ему уже не нравлюсь.
— Он не тот человек, которому ты обязана нравиться.
— Не так все просто. Я бы хотела понравиться ему.
— Зато ты нравишься мне.
Официант убрал со стола тарелки, и Элис придвинулась ближе к Джилберту. Ее светло-каштановые волосы были очень мягкими, как у младенца. Он подумал о том, будет ли она выглядеть старше, если станет зачесывать волосы наверх, и хочет ли он, чтобы она выглядела старше, или пусть уж сохраняет этот свой стиль инженю. Вероятно, в двадцать шесть лет она была уже слишком взрослой для такого образа, но она была для него единственной, она казалась ему ужасно юной, она пахла фиалками — причем не духами, а свежими цветами, — и он не хотел задумываться над тем, как она это делает.
— Можно, я вручу ему его подарок, когда он войдет?
— Конечно.
— А он ему понравится?
— Все дети любят сладкое.
— Джилберт, как ты думаешь, я нормально выгляжу?
— Ты просто очаровательна.
— А для него — нормально?
— Нормально для кого угодно.
Льюис вошел в зал. Зал был очень большой и весь увешан зеркалами; стены, потолок и гардины были розовыми с золотом, и на высокие окна, выходившие в парк, ложились розовые тени, так что казалось, что все цвета искажаются. В дальнем конце зала за угловым столиком он увидел отца и Элис. Они о чем-то говорили шепотом, склонившись друг к другу. Он всю жизнь видел отца именно таким — то же выражение лица, та же поза, — только на этот раз он был не с его мамой. Он просто выглядел таким же рядом с другой женщиной, и приятное ощущение близкого ему человека, возникшее при виде отца, каким он его помнил, исчезло.
Льюис посмотрел направо и увидел там официантов, стоявших у дверей, словно часовые. Дальше был длинный проход с пальмами в горшках, с диванами и кушетками, где сидели дамы в шляпах и пили чай, а еще дальше была уже улица, где свет казался голубым и ярким по сравнению с розоватым и теплым освещением в зале. Его отец и Элис не видели его, и он сам не осознавал, что пытается избежать встречи с ними, пока не прошел официантов, ожидая, что они остановят его; только после этого он понял, что убегает.
Он шел по очень длинной ковровой дорожке к голубому свету и стоявшему в конце швейцару. Спиной он чувствовал свою уязвимость, и его новые туфли терли ему пятки. Когда он дошел до выхода, швейцар открыл ему двери, и Льюис шагнул на тротуар под серую колоннаду. Вокруг было множество машин и куда-то спешащих людей, и он не сразу сообразил, что ему делать; но он понимал, что здесь его могут увидеть из отеля, и поэтому он, прежде чем остановиться, немного отошел влево.