Царь
Спустя три недели. Амстердам
– Итак, господа, – произнес секретарь, начав совет директоров Голландской Ост-Индской компании. – К нам поступило предложение от царя Петра, представленное нашим гостем – господином Шафировым. Прошу вас, – он кивнул Петру Павловичу.
– Мой Государь приобрел Датскую Ост-Индскую компанию в свою личную собственность. Думаю, вам это уже известно. В связи с чем он просит принять ее как его вложение в дело компании.
– И на сколько он рассчитывает? – поинтересовался один из руководителей.
– На четыреста тысяч талеров. То есть хочет увеличить свою долю в общем деле до семисот тысяч.
– А земля?
– Она также отходит во владение компании. Купчая с перечнем движимого и недвижимого имущества Датской Ост-Индской компании прилагается. Согласно нашим подсчетам, не считая земли, это все можно продать не меньше чем за семьсот тысяч.
– Зачем же тогда Петр так дешевит?
– Он знает о ваших опасениях относительно увеличения своей доли, поэтому желает продемонстрировать определенную лояльность интересам компании. Авансом.
– У него есть какие-либо дополнительные условия?
– Присутствие в Амстердаме постоянного его поверенного для координации и открытие представительств компании в Москве и в Софии-на-Сахалине.
– Еще у кого вопросы есть? – поинтересовался секретарь после трехминутного молчания, в ходе которого участники совещания прикидывали выгоды и риски. – Тогда предлагаю голосовать по данному вопросу. Так. Так… Отлично. Господин Шафиров, я рад вам сообщить, что озвученное вами предложение принято. В течение недели, полагаю, мы сможем выправить все бумаги.
– Замечательно, – кивнул Петр Павлович. – В таком случае я уполномочен Государем передать компании приглашение на испытание нового транспортного средства – железной дороги.
– Можете пояснить, что это такое? – поинтересовался совершенно бесстрастно секретарь.
– Это будет особая дорога, позволяющая перевозить тяжелые грузы от устья Невы до устья Дона. Средний путь состава, грузоподъемностью как у флейта [10], по нашим расчетам, составит около 4 суток. Впрочем, особых подробностей я не уполномочен раскрывать. Государь не желает огласки раньше времени…
Глава 4
8 августа 1702 года. Окрестности Бреста
Станислав Лещинский потер шрам на щеке, оставленный пулей в битве под Минском, и слегка вздрогнул. Перед ним вновь, как и тогда, размещались редуты и люнеты. Жуткие, страшные. Но, к счастью, вдали не проступали те грозные пушки, натворившие столько бед. Да и вообще – русских было едва ли десять тысяч.
Король Речи Посполитой оглядел свое воинство, изготовившееся к сражению. Сто пятьдесят тысяч. В былые времена такое превосходство не могло вызвать даже тени сомнения в успехе. Но сейчас ему было не по себе. Хотя он радовался. Сильно радовался тому, что Петр разделил свои невеликие силы и, по донесениям, направился в Ливонию, надеясь, что и десяти тысяч хватит для завершения дела в Речи Посполитой. «Удача! – пульсировало у него в голове. – Ведь это настоящая удача!»
Но тянуть далее не было нужды, поэтому Станислав кивнул, и пехота двинулась на редуты, стоящие небольшим уступом.
Полковые пушки русских заработали с тысячи шагов, открыв огонь ядрами, но с весьма скромным успехом – низкая начальная скорость не давала им пускаться вскачь, прыгая по земле [11]. Что внушало уверенность и радовало. Однако примерно с пятисот шагов открыла огонь пехота из своих грозных винтовок, ощутимо начав прореживать шеренги наступающих войск. А с трехсот – ударили картечи, прорубающие целые просеки…
Станислав предпринял три попытки штурма укрепленных позиций русских, но его войска неизменно отходили с колоссальными потерями. Даже до редутов дойти не смогли.
Смеркалось.
Лещинский с грустным видом сидел в своей палатке и думал о том, как ему выкручиваться. По предварительным оценкам, его армия потеряла около пятнадцати тысяч человек, оставшихся лежать на подступах к редутам. И нужно было что-то срочно придумывать, дабы не сточить всю армию об этот крошечный камешек.
А рядом несколько старших офицеров подбивали его завтра учинить дуэль артиллерийскую, благо, что пушки у него есть. Причем не просто так, но в качестве отвлекающего маневра, чтобы войскам скрытно обойти позиции русских, зайти им в тыл и решить все дело решительной атакой.
– Но ведь там только узкая дорога и неудобья сплошные!
– Даже если несколько рот пройдет, это вызовет переполох у них и позволит нам атаковать во фронт без столь ужасного и губительного обстрела. Предлагаю послать кавалерию. Атаковать редуты во фронт все равно ей нельзя.
– Хотите дать возможность нашим гусарам взять реванш за позор под Минском? – усмехнулся Лещинский.
– Почему нет? Они с радостью поквитаются за обиду…
В общем, наутро, после того, как туман рассеялся, сто семнадцать пушек начали обстрел редутов. Войска же отдыхали. Лишь ближе к полудню доложился артиллерийский офицер: русские себя очень странно вели – не отвечали, хотя могли.
Послали лазутчиков.
– Проклятье! – взревел Лещинский, когда ему донесли о том, что полдня его канониры жгли порох, расстреливая муляжи и земляные валы, в то время как русских на позициях нет, и, судя по всему, с ночи. А ведь сводная армия коалиции уже расположилась лагерем, полагая простоять как минимум трое суток. Нужно было срочно срываться и догонять.
Как несложно догадаться, это обстоятельство породило беспорядки, которые всегда происходят при попытке резко поменять планы. Да что беспорядки. Натуральный бардак! Ведь его армия состояла во многом из совершенно недисциплинированных войск Речи Посполитой, портящих своим присутствием даже дисциплинированную прусскую пехоту. Так что лишь на утро следующего дня удалось организовать преследование.
И сразу же начались неприятности.
Оказалось, что, отступая, русские раскидывали по дороге «чеснок» [12], да не сплошными полями, а маленькими островками. То тут горсть этих маленьких вредителей бросят, то там. Из-за чего резко снизилась скорость движения войск. Станислава это обстоятельство привело в натуральное бешенство. И, казалось бы, вновь ухватившись за хвост удачи, он с раздражения ощутил в руке несколько куриных перьев.
Дальше – больше!
Ближе ко второй половине дня начали встречаться совершенно ужасные вещи – направленные фугасы. Хотя, конечно, никто не знал, как это правильно называется. Так вот – некоторые холмы и склоны рядом с дорогой иногда взрывались, осыпая преследовавших русских войска градом мелкого камня. Потери это причиняло невысокие. Все-таки войска довольно сильно растянулись. Но нервировало это неимоверно. Особенно в связи с тем, что никак не получалось узнать, как это все работало. Тайники в земле, где отсиживались подрывники до наступления темноты, надежно хранили свои секреты.
Взрывы, «чеснок» и безумная медлительность выводили Лещинского из себя. Он даже заснуть не мог, дергаясь и переживая. Пропал его знаменитый аппетит.
Станиславу жутко хотелось догнать эту ничтожную группу русских и втоптать в землю. Но он не мог. Физически не мог. Слишком мало в этой округе достойных дорог. Леса да болота. Вот и приходилось ему топтаться на месте под мелкими, пакостными ударами русских.
Но наконец, на седьмой день преследования, когда не только король, но и вся армия уже были доведены до белого каления, началось поле, которое запирали редуты с теми самыми войсками. Надо ли говорить о том, каких усилий стоило Лещинскому накопить войска перед началом атаки, не допуская горячие головы в бой сразу же.
И вот – знаменательный день, точнее, утро шестнадцатого августа!
Сто тридцать тысяч солдат и офицеров выстроились напротив русских редутов с единственным намерением – пленных не брать. Вообще. Они хотели отомстить за эту жуткую неделю, унесшую порядка пяти тысяч человек, и те страхи, которых они натерпелись.