Две томские тайны (Исторические повести)

Генералы испуганно молчали. Им ещё никогда не доводилось видеть своего императора в таком гневе. Никому не хотелось рисковать карьерой и идти наперекор монаршей воле, но и согласиться с планом прусского генерала Фуля, околдовавшего императора идеей генеральной баталии, означало обречь армию на погибель.
Отдуваться за всех опять пришлось военному министру генералу Барклаю-де-Толли.
— Ваше Величество, но ведь Наполеон ждет от нас именно таких действий, — начал командующий первой армией. — Он великий мастер разъединять противника и уничтожать его по частям. Быстрый маневр, обходы и охваты — это же его главные козыри. Он ждёт не дождётся главного сражения, чтобы ещё свежими силами окончательно разгромить нас. Это не наши войска окружат его под Дриссой, а он нас. Вначале разделается с нашей армией, потом — с Багратионом, а Тормасова [20] оставит на десерт. Нас может сегодня спасти только отступление. Организованное и планомерное. Вглубь страны. Если бы две недели назад мы остались в Вильно, сейчас армии уже не было бы. Отсюда, государь, тоже необходимо отойти. Пока мы не соединимся с Багратионом, ни о каком сражении не может идти и речи. И чем дальше мы заманим врага вглубь, тем больше растянем его боевые порядки. Обозы отстанут от авангарда, его колонны растянутся на марше. Пусть его солдаты падают от усталости, а лошади — от бескормицы! И пусть авангард французов встречают только пепелища. И к осени вы увидите, что останется от великой армии! Вы можете отправить меня в отставку, государь, но я твёрдо уверен, что наш первый орудийный залп должен прозвучать только под Смоленском!
Император выслушал доводы командующего армией и обвёл взором молчавших генералов, а потом покачал головой и вымолвил:
— Если бы я не знал доблестную историю вашего старинного рода, Михаил Богданович, происходящего ещё от первых шотландских рыцарей-крестоносцев, то почёл бы вас предателем. Но я вижу, что не корыстный интерес и не трусость движет вами, а искренняя обеспокоенность судьбой Отечества. Посему скрепя сердце соглашусь с вашими резонами. Но что же нам делать, господа?
Последнюю фразу император произнёс в полном смятении, чуть не плача. Один пожилой генерал, видя нерешительность государя, пришёл ему на помощь и ласково, как старый добрый друг, посоветовал:
— Мне кажется, что в этот трудный для державы момент Вашему Величеству лучше отбыть в Санкт-Петербург, чтобы из столицы высшей монаршей властью поднять дух народа, пробудить у подданных национальное чувство, обеспечить набор новых полков и спасти Россию!
— Вы действительно считаете, что в столице я принесу больше пользы Отечеству? — спросил готовый разрыдаться царь.
— Без всякого сомнения, Ваше Величество! — не моргнув глазом, ответил генерал и переглянулся с военным министром.
Барклай-де-Толли тоже утвердительно кивнул головой. К нему присоединились и другие генералы. Все в один голос стали упрашивать царя покинуть армию и отправиться в столицу. Даже зачинщик разногласий, генерал Фуль, ничего не возражал против такого единодушия, а молча стоял у макета несостоявшейся баталии и теребил в руках фигурку, означавшую российского императора.
— Я подумаю над этим, господа генералы. А пока начинайте подготовку к отступлению, — сказал царь и вышел из комнаты.
Вечером, прогуливаясь вдоль редутов и глядя на плавные волны Северной Двины, Александр повторял про себя фразу из письма сестры Екатерины: «Ради Бога, не поддавайтесь желанию командовать самому!.. Не теряя времени, надо назначить командующего, в которого бы верило войско, а в этом отношении Вы не внушаете никакого доверия!..».
Через пять дней в Полоцке император покинул армию, не назначив преемника. Функции главнокомандующего по должности военного министра стал выполнять генерал Барклай-де-Толли.
 Москва. Красная площадь. Июль 1812 года 
Великое скопление народа. Толпы горожан и крестьян приветствовали своего государя по дороге в Кремль. Калеки целовали полы его мундира, женщины плакали от умиления и тянули к нему свои руки.
— Ангел ты наш! Батюшка! Заступник! — слышалось со всех сторон.
На парадной лестнице Кремлёвского дворца в окружении самых именитых горожан с хлебом-солью поджидал царя московский генерал-губернатор граф Ростопчин.
— Московские купцы, государь, пожертвовали на армию два миллиона рублей. Дворяне готовы немедленно выставить ополчение из восьмидесяти тысяч человек. Помещики снаряжают за свой счёт целые полки. Древняя столица России готова сразиться с антихристом! — с театральным пафосом возвестил граф и пустил по щеке крупную слезу.
Солнце, отражаясь от золотых церковных куполов, слепило глаза. Растроганный царь зажмурился, обнял Ростопчина и трижды, по русскому обычаю, расцеловал его в плохо выбритые щёки.
Толпа взревела от восторга.
 Санкт-Петербург. Зимний дворец 
Северная столица встречала императора с не меньшим энтузиазмом. На Невском проспекте в ликующей толпе было раздавлено несколько женщин и детей.
Но в Зимнем дворце Александра ждал холодный приём.
— Лучшей кандидатуры на должность главнокомандующего, чем генерал от инфантерии Михаил Илларионович Кутузов, нам не найти. Его популярность в армии может сравниться лишь со славой Суворова. Солдаты обожают его и готовы идти с ним в огонь и воду. И не забывайте, Ваше Величество, что заключением мира с Турцией мы обязаны именно Кутузову. Даже представить страшно, что было бы с нами, случись сейчас воевать ещё с турками, — уговаривал царя Аракчеев.
Александру этот кандидат явно не нравился. Его Величество всё ещё не мог простить одноглазому циклопу свой позор под Аустерлицем.
Если бы он тогда послушал советы Кутузова, то наверняка избежал бы позорного поражения. Только благодаря чутью старого лиса удалось спасти отступающие войска от полного разгрома. Но цари не любят, когда кто-то бывает умнее их. Поэтому последующую опалу Кутузова — назначение вначале киевским военным губернатором, а затем командующим Молдавской армией — двор воспринял как закономерность. Поставить сейчас Кутузова во главе всех армий — означало бы признать публично свою прошлую некомпетентность, поэтому царь искал любой повод, чтобы отклонить эту кандидатуру.
— Но он же стар! Ему уже под семьдесят. Что будет, если он умрёт от старости на поле сражения. Нас же в Европе поднимут на смех. Скажут, что Россия настолько оскудела людьми, что ставит под ружьё дряхлых стариков.
— Если Россия падёт перед Наполеоном, то в Европе некому будет смеяться над нами, — возразил начальник военного департамента.
— Но почему Кутузов? Почему не Барклай, не Багратион? Это молодые, толковые генералы. Чем они хуже? — не сдавался царь.
Аракчеев выдержал паузу, ожидая, пока Александр Павлович успокоится, а потом сказал:
— Князь Багратион — храбрый воин, но излишне горяч. Кровь горца бурлит в нём. Это может сказаться на управлении армиями в критический момент. Барклай-де-Толли — наоборот, выдержан. Но он — иностранец. А главнокомандующему предстоит трудная миссия. Скорее всего, отступать придётся и дальше. Может быть, даже оставим Москву. А такой грех офицеры и солдаты простят лишь командиру, которому безгранично верят. Шотландца или грузина поднимут на штыки. А за Кутузова пойдут на смерть. Потому чрезвычайная комиссия предлагает вам вернуть Кутузова.
— Хорошо. Давайте указ. Я подпишу, — скрепя сердце согласился император.
— Комиссия считает, что для полноты полномочий Михаилу Илларионовичу необходимо присвоить звание генерал-фельдмаршала. Ему придётся руководить генералами…
Царь вяло огрызнулся:
— А не много ли будет для одного старика. Ему и так год назад присвоили графский титул, нынче он уже стал светлейшим князем! Так и до российского Бонапарта недалеко! Ну… хорошо… я подумаю…
Но Аракчеев не уходил.
— Ещё какие-то вопросы? — спросил его уставший царь.