Канада

 
6
 
Несмотря на то что новая схема продажи краденого мяса железной дороге работала – во всяком случае, поначалу – так, как задумал отец, из статьи, впоследствии опубликованной в «Трибюн», с очевидностью следовало, что схема эта была намного сложнее той, которая использовалась на военной базе. Там грузовой фургон индейцев проходил через главные ворота. Предупрежденная заранее охрана пропускала его. Индейцы подъезжали к задней двери офицерского клуба, сгружали мясо и сразу получали деньги, наличными, – возможно, от моего отца. Он и управляющий офицерского клуба, капитан по фамилии Хенли, присваивали, как было условлено, часть предназначенных для индейцев денег и уносили домой по выбранному ими куску вырезки. И все были довольны.
На «Великой северной железной дороге» дело пришлось поставить иначе, поскольку оказалось, что Спенсер Дигби, негр, до смерти боится индейцев и не доверяет им, а кроме того, опасается лишиться работы – он был еще и профсоюзным деятелем, занимал довольно высокий пост в управлении вагонов-ресторанов. Дигби разрешал индейцам пригонять грузовик на товарную станцию «Великой северной» и там принимал у них контрабандную говядину. Однако платить им на месте отказывался – и по причинам, связанным, опять-таки, со страхом и недоверием к ним, и потому, что желал сначала проверить качество доставленного ими мяса. И то и другое обижало индейцев, которые вообще не любили иметь дело с неграми. В итоге отцу приходилось самому приезжать на станцию, чтобы получить от Дигби деньги, но лишь на следующий после доставки день – Дигби сначала убеждался, что качество мяса достаточно высоко и его можно передать в вагоны-рестораны, а затем снимал деньги со счета. Дигби хотел, чтобы две части сделки – получение мяса и плата за него – осуществлялись отдельно, дабы он мог сказать (если его поймают за руку), что деньги выплачиваются вовсе не за мясо, да и вообще поставляет его мой отец, а индейцы – всего лишь нанятые им рабочие. В основе любой схемы такого рода всегда лежит нечто несуразное, и объясняется это тем, что задействованы в ней человеческие существа.
Изменение исходной, использовавшейся на авиабазе схемы поставило моего отца в рискованное положение. Однако роль посредника ему нравилась, поскольку позволяла и выглядеть, и чувствовать себя человеком компетентным, а рискованности своего положения он не понимал (пока не стало слишком поздно). Между тем новая схема требовала, чтобы индейцы проводили в городе целый день, а то и больше, уже расставшись с убиенными коровами, которых они крали и забивали, подвергая себя серьезному риску, а затем привозили в Грейт-Фолс и отдавали мясо у всех, более-менее, на виду, рискнув, опять-таки, перед этим проехать по городу на фургоне, полном говядины, которая им не принадлежала, – а в те времена полиция Грейт-Фолса могла с превеликим удовольствием арестовать индейца ни за что ни про что, да и с любого негра глаз не спускала, поскольку негры учиняли беспорядки на юге страны. И, рискуя так сильно, индейцы не могли быстро получить по праву принадлежавшие им деньги – 100 долларов за полутушу (говядина тогда стоила дешево). Военно-воздушным силам они доверяли, потому что один из них был когда-то летчиком, да индейцы и вообще склонны были верить, что государство непременно придет им на помощь, потому что так оно всегда и случалось. В этом отношении они мало чем отличались от моего отца.
Опасность новой схемы – договоренности, разработанной отцом, который полагал, что она всем пришлась по вкусу, – состояла в том, что отец посредничал между двумя сторонами, каждая из которых была повинна в преступлении, не доверяла другой и не испытывала к ней ни малейшей приязни, он же решил, что может доверять тем и другим, если уж не любить их. Хуже того, при всякой доставке говядины он мгновенно обращался в должника индейцев, а ни задалживать им, ни одалживать у них деньги никому не улыбалось, поскольку они питали давно и прочно укоренившуюся склонность к насилию. Как сообщила впоследствии «Трибюн», двое из них были убийцами, а третий – похитителем людей и все трое провели по полжизни и даже больше в тюрьме округа Дир-Лодж. Глядя на все это многие годы спустя, понимаешь, что схема отца была смехотворна и не могла сработать даже один раз. Другое дело, что она срабатывала и была не более смехотворной, чем ограбление банка.
Как-то в середине июля отец, встав поутру, сказал, что собирается съездить в стоящий на шоссе к северу от Хавра Бокс-Элд, Монтана, чтобы осмотреть предназначавшийся для устройства ранчо участок земли, который собиралась продать его компания. Он хотел, чтобы мы с сестрой поехали с ним, поскольку, сказал отец, мы в нашей жизни видели одни только авиабазы и ничего не знаем о местах, где нам довелось жить, потому что проводили слишком много времени в четырех стенах. Да и матери нашей спокойное утро не помешает.
Мы ехали в бело-красном «Бель-Эре» по 87-му шоссе, среди жарких полей созревавшей пшеницы – на север, в сторону Хавра, отделенного от нашего города сотней миль. Возвышавшиеся к востоку от Грейт-Фолса горы Хайвуд находились на непонятно каком расстоянии справа – голубоватые, затянутые дымкой, казавшиеся куда более загадочными, чем при взгляде на них из Грейт-Фолса, который был для нас географической точкой отсчета. Через час пути мы проехали Форт-Бентон и увидели внизу под шоссе Миссури – ту же сверкающую реку, что виднелась из окон нашей школы. Здесь она была и спокойнее, и текла, стиснутая гранитными утесами, на восток, по меловому руслу, направляясь (это я уже знал) на встречу с реками Йеллоустоун, и Уайт, и Вермилен, и Платт, и, наконец, – на границе штата Иллинойс – с Миссисипи. Шоссе спустилось вниз, пошло вдоль притока Миссури, затем снова поднялось на плоскую возвышенность с новыми полями пшеницы, и впереди показались другие голубоватые горы – длиннее и ниже Хайвудских, но такие же мглистые, поросшие лесом, показавшиеся нам совершенно чужими. Это Бэрз-По, авторитетно сообщил отец. Находятся они на территории индейской резервации Роки-Бой [6] – индейцы живут там, но ничем не владеют, да им ничего и не нужно, потому что они все получают от правительства, к тому же обрабатывать землю они все равно не умеют. Ему уже приходилось вести здесь дела, сказал отец, поэтому мы можем спокойно проехаться по их земле без каких-либо разрешений.
Так мы и ехали по узкому шоссе среди пшеничных полей, пока не миновали маленький пыльный городок с элеватором, а вскоре показался и другой – Бокс-Элдер, названный так в честь раскидистых деревьев, которые росли и в нашем квартале. В городке имелись коротенькая главная улица, станция железной дороги, банк, почтовая контора, продовольственный магазин, пара кафе и заправочная станция, – город удивил нас, возникнув словно из пустоты. Потом мы свернули на восток, на покрытую гравием проселочную дорогу, и поехали прямо к горам – там находилось ранчо, намеченное для продажи компанией, в которой подвизался теперь отец. Ничего кроме предгорий и океана пшеницы впереди не различалось. Ни домов, ни деревьев, ни людей. По сторонам дороги желтела налитая пшеница, раскачивалась знойным ветерком, заносившим в окна нашей машины пыль, которая быстро запорошила мне губы. Отец сказал, что Миссури течет теперь к югу от нас. Мы ее не видим, потому что она заслонена гранитными берегами. Льюис и Кларк [7], о которых мы знали, проходили этими местами в 1805 году и охотились на бизонов в точности там, где мы сейчас находимся. Кстати, эта часть Монтаны, сказал отец, управлявший машиной, выставив левый локоть в окно, сильно напоминает Сахару, какой она выглядит в прицеле бомбардировщика, – уроженцы Алабамы здесь жить не стали бы. И, решив поддразнить Бернер, спросил, ощущает ли она себя алабамкой, – она же его дочь, значит, алабамка. Бернер ответила, что не ощущает, и, хмуро глянув на меня, растянула губы на манер дохлой рыбы. Я сообщил отцу, что тоже алабамцем себя не ощущаю, – его это, похоже, позабавило. Отец сказал, что мы – американцы, а только это и имеет значение. Тут мы увидели крупного койота с мертвым кроликом в зубах. Он остановился, взглянул на приближавшуюся машину и нырнул в высокую, скрывшую его пшеницу. Потом увидели птицу (отец сказал, что это беркут), висевшую в совершенно синем небе, – вороны приставали к ней, стараясь прогнать. Увидели трех сорок, клевавших с лету змею, торопливо переползавшую через дорогу. Отец крутнул руль и переехал ее. Два глухих удара, машину два раза качнуло, сороки поднялись повыше.