Конец нового дома (Рассказы)
КАПИТАН «ЗВЕЗДОЛЕТА»
Эта старая лодка, тяжелая, неповоротливая, с размочаленными уключинами, получила гордое имя «Звездолет» после того, как на перевоз пришел Славик. Перевозчик Никандр Ефимович Тараканов, когда принимал Славика в помощники, торжественно заявил:
— Вон та лодка закрепляется под мою личную ответственность, а эта вот лодка закрепляется под твою личную ответственность.
Славик выслушал первый приказ начальства и занялся лодкой. Сделал кое-какой мелкий ремонт: вбил где надо с десяток гвоздей, устроил лавочки, подзаконопатил для надежности щели. А потом принес из дома остаток красной краски в консервной банке и вывел на обоих бортах, ближе к носу, крупно — «Звездолет».
Тараканову это не понравилось.
— Выдумал тоже название, — бормотал он сердито. — Назвал бы «Чайка» или еще как-нибудь. А то придумал: насилу прочитаешь.
А сам забрал у Славика оставшуюся краску, подошел к лодке, «закрепленной» за ним самим, присел на чурбанчик и задумался. Долго думал, кряхтел, выкурил не одну папиросу, а затем начал выписывать название лодки — «Чайка». Написал, увидел, что краски чуть-чуть осталось на донышке банки, и поставил на корме три буквы: «Н.Е.Т.»
— А это что такое вы написали? — поинтересовался Славик.
Тараканов довольно поглядел на дело рук своих и назидательно объяснил:
— Тут соображение иметь надо. Это — мое имя, отчество и фамилие в укороченном виде.
С тех пор так и попило: когда Славик едет на лодке— это обязательно «Звездолет». Тараканов предпочитает «Чайку». Впрочем, обе лодки по качеству друг от друга почти не отличались, а. поэтому и перевозимым людям и перевозчикам от такого разделения было ни хуже, ни лучше.
…Скоро вечер. День теплый, но не жаркий. Тихо, спокойно в воздухе. Славик отложил книгу об увлекательных приключениях группы астронавтов на одной из планет солнечной системы и думает, свесив ноги с борта большой лодки.
Все перевозное хозяйство состоит из этой большой лодки с настилом с борта на борт в широкой части, «Звездолета», «Чайки» да маленькой лодчонки на двух, самое большое трех человек. Большую лодку гоняют редко. На ней можно перевезти порядочную группу людей, лошадь с повозкой при неотложной надобности, или небольшой гурт скота. Но лошади, гурты, машины, тракторы переправляются ниже на семь километров, на Шартановском перевозе. Там — паром, много лодок, целая бригада перевозчиков. А здесь — колхозный перевоз: то одного человека, то двух перевезти. Который, скажем, с этой стороны, где обычно большая лодка стоит и где перевозная избушка, из сельца Ложкова в заречные деревни идет. А кто, наоборот, из заречных деревень: Колесниковых, Хитряева, Токарихи и хутора Малый Починок — в село правится. Для этого, в основном, и перевоз существует.
Так и тянутся с утра до вечера: то тракторист запасную часть тащит, то старуха козу на ветеринарный пункт ведет, то косари целой артелью переезжают, то киномеханик банку с лентами новой картины несет, а то просто кто-нибудь в гости к свату или другому родственнику в новом костюме и при часах вышагивает.
Но сегодня, после обеда, на перевозе выходной. Густо пошла моль: видимо, сбросили большую партию. Переезжать трудно. Народ знает, что тесно моль идет: новости здесь без телеграфа в один момент распространяются. Кому не очень спешно нужно за реку — на другой день отложили.
Для перевозчика — выходной и для рыболова — тоже выходной. Не только потому, что моль идет, а и по- тому, что сегодня по тихой и хорошей погоде высыпал на реку мотыль. Валом валит. Воду и плывущие по ней бревна оплошным слоем покрывает. Теперь рыба не позарится ни на какую другую приманку несколько дней. Вот и пришлось Славику смотать удочки, приставить к избушке весла и бездельничать. Взялся он за книгу, но и книгу вскоре отложил, задумался.
Думает Славик о своих одноклассниках, мальчиках и девочках, которые работают сейчас в кукурузоводческом звене. Им, конечно, веселей. Правда, и Славику теперь здесь не так скучно, привычно и даже интересно. А весной, после школы, было ему тут, как в ссылке.
В прошедшем учебном году еще с зимних каникул договорились они, все ребята, всем классом организовать кукурузоводческое звено и взять на летние каникулы участок в своем, ложковском колхозе. Когда кончался учебный год, пришли они со своим предложением к председателю. И Славик, конечно, со всеми пришел.
Но случилась в это время беда: умер старый перевозчик дядя Серафим, со странным прозвищем Патефон. На перевоз назначили Тараканова, который считался в колхозе к тяжелой работе неподходящим. Тараканов заявил, что ему нужен помощник. Когда председатель указал на то, что дядя Серафим работал один и превосходно справлялся, Тараканов рассудительно заметил, что у него «опыту мало» и посему он в одиночку работать не будет. Ничего не оставалось делать: не отрывать же стоящего человека вместо Тараканова на перевоз. Председатель пришел к ребятам и попросил одного мальчика в помощники к Тараканову.
Ребята запротестовали, но председатель сказал:
— Вы не рассматривайте это поручение как легкое.
Тот, кто пойдет, будет в одиночку работать, без вас. Ему труднее. Вы его должны ценить.
Это было лестно. Но ребята все же кивали один на одно. И кто-то из девочек крикнул:
— Жребий тяните, мальчишки. Это по-честному.
Потянули. Всем мальчишкам — чистые бумажки, а ему, Славику, конечно же, — с крестиком.
…Задумался Славик и не слыхал, как вышел из-за прибрежного лозняка Тараканов, проскрипел яловыми сапогами по гальке и подошел к большой лодке. Очнулся от размышлений, когда старший перевозчик шагнул на настил. Тараканов подошел к Славику, взял лежащую на настиле книгу, прочитал название. Поглядел на бревна, плывущие по Ломенге, расстегнул серую с белыми полосками рубаху, почесал грудь, сказал:
— Д-да… Спокой дорогой.
Славик посмотрел на Тараканова. Стоит мужичонка небольшой в светло-сером бумажном костюме и высоких яловых сапогах. Лицо длинное, да и не узкое, все поросло светлой щетинкой. Волосы на голове не короткие, не длинные — средненькие. Тараканов редко их стрижет: они уж сами по себе так вылезают и все одинаковый вид имеют.
— Чего смотришь? — спросил Тараканов. — В конторе вот был. Выручку сдал.
Славик потянулся за книгой, взял ее из руки Тараканова, раскрыл, стал читать. Тараканов поглядел-поглядел на реку, повернулся и заскрипел галькой к избушке.
Разговаривать им, собственно, не о чем. С самого начала получилось как-то так, что разговаривает один Тараканов, а Славик молчит и слушает. После «закрепления» лодок, когда началась их совместная работа, Тараканов внушительно объяснил Славику его обязанности:
— Перво-наперво, — заявил он, — ты должен разуметь, что я старший перевозчик, а ты мой подручный. Председатель послал тебя в мое распоряжение. А поэтому ты должен слушать меня, как войско командира. Понял?
— Понял, — сказал Славик.
— Будем перевозить, — продолжал Тараканов, — когда ты, когда я. Обедать и ужинать будем ходить по очереди. Спать здесь, в избушке. Завтрак сюда с вечера носить. Такая установка дана начальством.
— Знаю я, — сообщил Славик.
— Ну, а мне иногда и в другое время в селе побывать придется, — дополнил Тараканов. — Выручку сдать. С начальством посоветоваться. Когда без меня повезешь, я тебе билеты оставлю, а номер замечу. Перевезешь человека, билет ему в руки, а с него — пятак. Потом мне в выручке отчитаешься. Вот пока и все тебе указания. А ты следи за системой моей работы. Перенимай. Понял?
— Понял, — ответил Славик.
Он решил про себя: быть дисциплинированным и, раз уж оказался один, без ребят, заслужить здесь похвалу не меньшую, чем они там, в звене. Поэтому он внимательно стал присматриваться к «системе работы» Никандра Тараканова.
А система работы оказалась у старшего перевозчика несколько странной. Если с утра, как бы ни было рано, Славик просыпался от первого крика с другого берега: «Перево-оз!», — то Тараканову для пробуждения нужен был целый хор голосов. Когда Тараканов садился на весла, он охал, стонал, говорил, что у него «дых спирает в груди», чертыхался, приговаривая: «Помрешь на этой проклятой работе». Всем перевозимым людям, особенно не местным, он жаловался на тяжесть и беспокойный характер своей работы, на сырость, идущую от реки, на сотни своих болезней.
