Две недели с незнакомцем
Их сегодняшние ласки более чем удовлетворили обоих. Она осознала, что Саймон великолепный любовник. Но если она хочет отвлечь его от итальянки, ей нужно быть не просто благовоспитанной женой.
Она должна стать воплощением всех его любовных фантазий. Выдумщицей. Страстной и бесстрашной. Она должна полностью очаровать мужа в брачной постели, чтобы ему и в голову не пришло искать на стороне удовлетворения своих мужских желаний. Но как этого добиться? Где, у кого узнать секреты, способные удержать мужа в брачной постели, рано лишившейся матери сельской мисс? Чтобы он ценил жену превыше всех других женщин?
Когда она проснулась на следующее утро, Саймона рядом не было. Она рывком села на постели, поддавшись панике, но тут же разум взял верх. Смятая соседняя подушка свидетельствовала о том, что прошедшая ночь была не сном, а явью. Она делила с мужем постель, а то, что он поднялся рано, вовсе не говорило о том, что он покинул город.
Он не покинул ее, как раньше.
Завернувшись в простыню, она соскользнула с постели и прокралась через всю комнату к двери, соединяющей спальню Саймона с ее собственной. Слабо щелкнул замок на двери, когда она закрыла ее за собой, и Люси облегченно вздохнула. Теперь, оказавшись у себя, она решила, что глупо было пробираться к мужу, как воришка.
Поток солнечного света лился в высокое окно, прогоняя образы ночи в сумрак воспоминаний. На бюро теплым медовым цветом светилась шкатулка, предназначенная для миссис Нельсон, напоминая Люси о второй причине ее приезда в Лондон. Она дала подруге слово, что лично доставит шкатулку дочери Арминды, миссис Нельсон.
После выполнения этого поручения у нее не будет причин задерживаться в Лондоне.
Может быть, ей удастся поговорить с Саймоном насчет их отложенного свадебного путешествия… В конце концов, эта несостоявшаяся поездка наверняка послужила поводом для пересудов, так что, может быть, эти сплетни заставят его согласиться на предложение жены. А когда она увезет его от тлетворного влияния Изабеллы Монтелуччи, она сумеет показать ему, какой хорошей женой может быть. И они начнут строить настоящий союз, полный искренности и заботы друг о друге.
Она прислонилась к двери, разволновавшись от одной этой мысли. А после того, как эта цель будет достигнута, она сможет сосредоточиться на том, чтобы завоевать любовь мужа.
Ему будет очень не хватать ее… когда она уедет.
Саймон отрезал от сосиски ломтик и медленно прожевал его, обдумывая события прошлой ночи. Люси была такой, как он ее помнил: отзывчивой и чувственной, и, проснувшись сегодня утром, Саймону захотелось понежиться рядом с ней и повторить час любви. Однако долг – точнее, голос Фокса, звучавший в голове – побуждал его заняться делом.
После возвращения шкатулки законной владелице Люси нужно будет вернуться в Девингем, а он сможет продолжить выполнение порученной ему задачи.
И как раз в этот момент на пороге столовой появилась Люси в бледно желтом утреннем платье, которое изумительно шло к ее темным волосам и глазам. При виде его она замерла у двери. Их взгляды встретились. Общие воспоминания о прошедшей ночи объединили их в долгом моменте безмолвного общения. Легкий румянец окрасил ее щеки, взгляд глаз цвета тающего шоколада облил его теплом… а затем она перевела его на накрытый к завтраку буфет.
– Доброе утро, Саймон, – промолвила она, направляясь к еде.
Ее застенчивость его очаровала и он не смог удержаться от шалости. Низким чарующим голосом он произнес:
– Хорошо ли тебе спалось, жена?
Она круто обернулась, услышав этот чувственный тон, и толстая сосиска соскользнула с наклонившейся тарелки и шлепнулась на пол. Люси еще больше покраснела, глядя на нее.
– Вот невезенье!
Саймон громко захохотал. Она окинула его наигранно свирепым взглядом и, прежде чем слуга успел убрать, схватила с пола сосиску и запустила ею в Саймона. Та звучно ударилась об его синий сюртук из тонкой шерсти и отскочила.
Он перестал смеяться, а на лице Люси отразился ужас. Оба ошеломленно уставились на жирное пятно, украсившее его дотоле безупречную одежду.
– Господи Боже!.. – Она закрыла рот ладонью, растерянно и боязливо глядя на него. – Прости меня, Саймон.
Он перевел взгляд со своего загубленного сюртука на ее огорченное лицо, пораженный тем, что такое могло случиться в строгой столовой его лондонского дома, что его милая благовоспитанная жена оказалась способна па подобную шалость.
Его до глубины души, до кончиков ног согрело то, что женщина, с которой ему суждено провести оставшуюся жизнь, обладает такой порывистостью и игривостью.
Продолжая игру, он насупился.
– Это один из шедевров Уэстона.
Она покачала головой, выражение ее лица стало еще более расстроенным.
– Уэстон – отличный портной, и очень дорогой. Мой камердинер, Платт, относится к его творениям, как к сокровищам короны.
– Не знаю, что на меня нашло, – жалобно прошептала Люси и отодвинула свою пустую тарелку от края буфета.
– Ты понимаешь, – продолжал он, – что теперь тебе придется выдержать гнев Платта.
Она заморгала и уныло опустила руки.
– Гнев Платта?
Ему было все труднее сдерживать смех, губы его подергивались от усилий сохранять строгое выражение лица.
– Вот именно. Гнев Платта!
Она нерешительно хихикнула и несколько расслабилась.
– Ты меня дразнишь. Ты шутишь, не так ли?
– Вовсе нет. – Он смерил ее суровым взглядом, но подпустил в голос немного шутливости. – К гневу Платта нельзя относиться легкомысленно.
Еще один робкий смешок слетел с ее губ, за ним другой… и дальше остановиться она не могла. Вскоре она хохотала так самозабвенно, что вынуждена была ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
Саймон ухмыльнулся, захваченный этим пароксизмом смеха, заполнившего комнату. Он посмотрел на слугу и сказал:
– Джордж, пожалуйста, подайте моей жене тарелку с завтраком. А то она явно не способна сделать это, не нанеся ущерба моему гардеробу.
При этих словах Люси просто закатилась смехом. Саймон встал из за стола и, взяв ее одной рукой за талию, другой придвинул ей стул.
– Тебе лучше сесть, дорогая, прежде чем ты упадешь и собьешь с ног Джорджа. Мне бы очень не хотелось вымазать мою рубашку копченой рыбой.
Не переставая хихикать, она уселась и подняла на него полные веселья глаза.
– Или замарать яичницей брюки.
– Или ветчиной испачкать сапоги.
Люси снова фыркнула, но успела поблагодарить Джорджа, поставившего перед ней тарелку с горячим завтраком. Она подняла вилку, и хотя Саймон знал, что должен вернуться на свое место, он задержался около нее. Запах лаванды в сочетании со смехом обворожил его, как ничто и никогда ранее. Прежде чем понял, что делает, он провел рукой по ее длинным пышным волосам, которые она просто отвела от лица, перевязав лентой.
Она замерла, не донеся до рта вилку с кусочком яичницы. Вилка опустилась на тарелку, и она повернула к нему лицо.
Это движение приблизило ее щеку к его ладони, которая уютно ее обхватила. Большим пальцем он погладил ее ровную нежную кожу, вспоминая ночные игры и то, как сильно он ее хотел.
Как сильно он и сейчас ее хочет.
– Саймон?
Ее шепот нарушил его завороженность и напомнил о том, чего он не может делать… и о том, что сделать обязан. Отвернувшись от ее полных надежды глаз, он вернулся на свое место.
– Ешь свой завтрак, – пробормотал он.
Не глядя на Люси, он продолжал завтракать, но каждым дюймом своего тела он ощущал близость жены и испытывал вожделение. Тело его ныло и покалывало иголочками от неутоленного голода плоти. Он не смотрел на Люси, но ощущал каждое ее движение.
Он знал, когда она взялась за вилку и медленно начала есть. Знал, когда она между глотками устремляла взгляд на него. Он ощутил, когда ее плечи подавленно поникли.
Ему хотелось подойти к ней, привлечь к себе, утешить. Но он не должен был этого делать. Не мог он поддержать ее намерение остаться в городе. Для исполнения его долга было необходимо, чтобы она немедленно вернулась в Девингем, как бы он ни хотел удержать ее при себе.