Шаг во тьму
– Логика здесь ни при чем. Ты ничего не можешь доказать, иначе ты бы сказал отцу. Что ты имеешь против этого джентльмена?
– У него нет чувства юмора.
– Пошел к черту, Клиф…
– С таким же успехом я могу спросить, почему ты его защищаешь?
– По своей глупости я считаю, что человек невиновен, пока не доказано обратное.
– У тебя слабость к неудачникам, – парировал Клиф. – Не мне критиковать такое очаровательно-наивное восприятие мира. Я не буду влиять на твое мнение о Райли. Сама его изменишь. Боюсь, что моя профессия заставляет меня более цинично относиться к людям.
– А кем ты работаешь?
– Ты хочешь сказать, что не следила за моей карьерой любящим взглядом? – Он вопросительно поднял брови. – Я следил за твоей. Твой взлет в рекламном бизнесе стал для меня источником вдохновения и…
– Заткнись, Клиф. Почему ты не можешь просто ответить на вопрос?
– На него нельзя ответить просто, дорогая. Я был барменом, телохранителем, официантом, шофером, разнорабочим в порту, репортером, актером не на Бродвее…
– Я никогда не встречала твоего имени в афишах.
– Роль «не на Бродвее» означает, что ты исполняешь роль трупа в остросюжетном спектакле, – с ухмылкой пояснил Клиф. – Но ты не дала мне закончить. Я был музыкантом, жиголо – теперь это называется служба сопровождения, – строителем, водителем грузовика…
– Понимаю. От скуки на все руки.
– Мой отец предпочитает более краткий и емкий термин… Он хотел, чтобы я изучал бухгалтерское дело.
– Ясно.
– Сейчас я более или менее служу в страховом агентстве. Там отнеслись с большим пониманием к моей просьбе о долгосрочном неоплачиваемом отпуске. Видимо, они надеются, что я буду продлевать его бесконечно.
Дальнейший разговор пришлось прервать. Они подошли к центру города, и Клиф здоровался со всеми, кто попадался на пути. Мег только улыбалась и бормотала благодарность в ответ людям, называвшим ее по имени и выражавшим свои соболезнования. Ее раздражала попытка Клифа провести между ними параллель. Отказавшись от предложения отца, ему вовсе не обязательно было превращаться в летуна.
Подойдя к магазину, она остановилась, охваченная мучительными воспоминаниями. Он был такой же, каким она его помнила: выцветший зеленый тент, потемневшая от времени дубовая дверь с изящной стеклянной отделкой. Витрина драпирована темно-синим бархатом: Дэн всегда считал, что драгоценности лучше всего смотрятся на бархате. В витрине выставлено не более полудюжины украшений: тяжелая золотая цепочка для часов, набор из двух колец – для помолвки и для свадьбы, рубины в изящной оправе. Она не могла все рассмотреть: на глаза набежали слезы…
Надеясь, что Клиф ничего не заметил, она пошла к двери. Он обогнал ее и широко распахнул перед нею дверь. Колокольчик заиграл знакомую серебристую мелодию.
Внутри было прохладно, как в пещере Али-Бабы, и темновато по сравнению с ослепительным солнцем улицы. Свет ламп отражал блеск металла и сверкание драгоценных камней. Горели лампы двух типов: простые электрические и лампы дневного света. Ей вспомнилось еще одно наставление Дэна: рубины лучше сияют при электрическом свете, но этот же свет губит сапфиры, если только они не цейлонские и кашмирские камни чистой воды. Для сапфиров необходим дневной свет…
Женщина за прилавком подняла голову. Почти впервые за время приезда Мег узнала увиденное лицо и сказала:
– Привет, Кэнди. Ты совсем не изменилась. – Сказала и поняла иронию общепринятого приветствия. Грубоватая, неумело наложенная косметика не скрывала тяжелую линию подбородка и не оживляла лицо. Попытка зрительно увеличить губы, проведя яркой помадой над их естественной линией, явно не достигла желаемого эффекта и казалась вульгарной.
Кэнди вздрогнула, уронила тряпку, которой протирала стекло витрины, стукнулась головой о крышку, пытаясь закрыть прилавок. Мег подошла к ней, чтобы предложить помощь, но это еще больше смутило бедную женщину. Ее глаза наполнились слезами.
Протянув ей бумажный носовой платок, Мег подумала, зачем Дэн нанял эту бесхарактерную тряпку. В классе Кэнди была козлом отпущения: неуклюжая, робкая до болезненности, она всегда являлась предметом злых шуток и грубого розыгрыша, на что единственной ее реакцией всегда были слезы. Даже в детстве Мег знала: нет ничего более привлекательного для задир, чем вечно плачущая жертва. Она иногда приходила на выручку Кэнди, но не из-за жалости к жертве, а из-за раздражения, испытываемого к ее преследователям. Кэнди не платила ей взаимностью. Когда высмеивали Мег, Кэнди всегда была в первых рядах хихикающих одноклассников.
– Я не знала, что ты работаешь у Дэна, – сказала Мег.
Из глаз Кэнди хлынули слезы.
– Мне будет его недоставать, – пробормотала она, размазывая тушь по лицу.
– Нам всем его не хватает, – сказала Мег ледяным тоном. Ее совершенно не трогали потоки слез Кэнди. Она, всегда рыдала, стоило уронить шапку или сказать резкое слово. А теперь она наверняка расскажет друзьям, если они у нее имеются, что Мег Вентури бесчувственная. Эта мысль также не тронула Мег, но она старалась оставаться вежливой. – Спасибо, что ты держишь магазин открытым. Ведь это нелегкие дни.
– О, нет. – Слезы прекратились, словно нажали кнопку. – Надо его поблагодарить. Он замечательный. Хоть он и не любил мистера Минота… Он, конечно, не показывает своих чувств, но ведь любому человеку ясно, как он относился к шефу.
Она, как всегда, болтала глупости, но одно недвусмысленное высказывание смутило Мег. «По крайней мере, у Райли есть один защитник», – подумала Мег. Она уточнила:
– Ты говоришь о Райли?
– Да.
– Он здесь?
– Конечно. Он здесь ежедневно. Мы не работали только в день похорон, чтобы выразить свое уважение. Было бы странно, если бы мы…
– Я не критикую, я просто спрашиваю.
Терпение Мег иссякло, и это чувствовалось по ее голосу. Кэнди неприятно покраснела.
– Он к дальней комнате. Как всегда. Я здесь могу справиться сама. Он мне доверяет.
– На то есть причины, я уверен. – Клиф одарил ее одной из своих самых ослепительных улыбок. Кэнди неуверенно улыбнулась в ответ, неловко дернулась. «Как щенок, надеющийся, что его погладят по голове, – подумала Мег. – Сучка, у которой в первый раз течка, и она не знает, что с этим делать… Сама ты сучка, – сказала Мег себе. – Она просто жалка и достойна сострадания. Дай ей шанс».
– Я пойду к нему, – сказала Мег и направилась к одной из дверей в конце магазина.
– Туда нельзя! – В шестом классе Кэнди оказывалась последней в любом виде спорта, но сейчас она опередила Мег, бывшую чемпионку по бегу. Заслонив собой дверь, она распростерла руки, как мученица, готовая умереть за веру.
– Минуточку, – сказал Клиф.
– Все в порядке, Клиф, – Мег подавила раздражение. – Я понимаю. Помню, я вошла туда один раз, а Дэн спаивал цепочку. Он испугался и обжег себе левую руку.
– И что нам делать? Ждать, сняв шляпы, пока их величество не соизволит выйти? – спросил Клиф. – Кэнди, постучи в дверь, а если ты боишься, позволь мне.
Кэнди не двинулась с места.
– Он знает, что вы здесь, – самодовольно ответила Кэнди. – У меня все время включена внутренняя связь – интерком.
Мег не знала, злиться ли ей на Кэнди, которой нравилось видеть, как Мег получает щелчки по носу, или на Райли, который так поступает. Он, наверное, сидит там, как король, и улыбается словам Кэнди, поучающей Мег.
– Значит, он скоро выйдет. Кэнди, у тебя тушь растеклась. Пойди умойся, пока не пришел покупатель.
Ее голос звучал спокойно, но по тону было ясно, что это говорит работодатель со служащим. Самодовольная улыбка сползла с лица Кэнди. Она бросилась к витрине, посмотрелась в зеркало, взвизгнула и скрылась в туалете.
– Она не напоминает тебе Белого Кролика? – спросил Клиф. – О Боже, мои уши, мои усы!
– Тише, она услышит.
– Вряд ли. Она из тех женщин, которые открывают краны, как только входят в туалет, чтобы не слышно было, как сливается вода в унитазе.