Закон-тайга
Майор, насупившись, просматривал какие-то деловые бумаги; девушка, глупо хлопая белесыми ресницами, то и дело зевала — было видно, что предстоящая беседа не доставит ей большого удовольствия, такого, какого она обычно получала по ночам.
— Ну что, чего молчишь, папа, зачем ты меня домой вызывал? — наконец-то спросила девушка, с трудом подавив зевок.
Это было сущей правдой: малолетнюю дочь пришлось вызывать домой официальной повесткой; и привез ее с какой-то жуткой местной блатхаты не кто иной, как непосредственный подчиненный майора, старшина Иван Петренко. Кому, как не ему, было знать, где можно найти девушку в этом пятнадцатитысячном поселке.
Конечно же, товарищ майор знал о многом, еще о большем догадывался и, как любой порядочный отец, мечтал, чтобы единственная дочь оставалась хотя бы до восьмого класса чистой и непорочной, желая при этом, естественно, отодрать всех ее подруг…
— Почему опять дома не ночевала? — Майор наконец-то оторвался от бумаг.
На лице девушки заиграла блаженная ухмылка, но она ничего не ответила.
— Василиса, я тебя серьезно спрашиваю, — продолжал майор, — я ведь тебе отец и потому дол…
Он не успел договорить — дочь раздраженно перебила его:
— Да ладно, папа, у подруги ночевала! Что тут такого?
— Знаю я твоих подруг… Сучки, животные… Хлебом не корми, дай подмахнуть хоть кому. И ты такая, как и они. То пьяные дембеля из гарнизона, то грязные геологи, то извращенцы-командированные… С одним таким как-то говорил: мол, как все не люблю, только в рот… — Майор не понимал прелестей французской любви, считая ее извращенческой. — Скоро так и до самого последнего — бомжа Дюни — докатишься.
— А что, такой же, как и все, нормальный мужчинка, хотя немного и грязноватый и не очень молодой, — глупо хмыкнула Василиса. — Зато опытный. Мужчины вообще почти ничем друг от друга не отличаются — ну, длина, ширина, толщина… И Дюня такой же.
Неизвестно, что больше вывело милицейского начальника из себя — то ли эта ухмылка дочери, то ли столь откровенные сравнительные характеристики, то ли слова о том, что самый грязный бомж Февральска Дюня и тот добрался до интимных прелестей его несовершеннолетней дочери (правильнее было бы сказать, что это она, исключительно из-за интереса добралась до прелестей бомжа, хотя и подцепила при этом вошь лобковую).
— Вся в мать, такая же блядь, — сквозь зубы проговорил майор.
Двадцатидевятилетняя мать Василисы, майорша Анжелика Иосифовна, еще не утратившая в условиях Дальнего Востока остатков женских прелестей, также часто не ночевала дома, ссылаясь, разумеется, на многочисленных подруг, постоянно оставлявших ее у себя.
— Ну и что? — хмыкнула достойная своей матери Василиса, — что я — смылюсь от этого? — Она сделала характерный жест, погладив себя внизу живота. — Да и не жалко… А даже приятно.
— Я тебя отучу блядовать! — Начальник поселковой милиции с шумом ударил кулаком по столу — грязная, вся в потеках посуда зазвенела, упал на неподметенный пол и покатился в угол граненый стакан. — Тебе в твоем возрасте учиться надо… Учиться, учиться и еще раз учиться, как говорили великие Маркс и Энгельс.
— А чему учиться? Как бедной быть? Как замуж выйти? Не хочу. А остальное я и так умею, — резонно возразила дочь. — А кто такие Маркс и Энгельс? — спросила она, но уже с видимым интересом. — Что, евреи из Биробиджана или старатели какие?
Майор оставил этот вопрос без ответа.
— Ты бы хоть восемь классов закончила, — немного успокоившись, продолжил заботливый отец. — А потом — на все четыре стороны, с глаз моих долой, куда-нибудь подальше; в Благовещенск в ПТУ или еще куда-нибудь, мне все равно, пусть там попробуют тебя воспитывать, а я уже устал, своих дел по горло. — Майор с грустью посмотрел на неаккуратно сложенную кипу слежавшихся бумаг на неубранном столе и подумал о том, что ни дома, ни на работе у него нет настоящего помощника, на которого он мог бы опереться в трудную минуту, такую, как теперь; дома — одни курвы, что дочь, что жена (если они дома, что бывало редко), на службе — пьяница и дегенерат старшина Петренко, который к тому же, как подозревал Игнатов, спал с его женой…
Кстати говоря, в последнее время старшина-дегенерат что-то слишком много внимания стал уделять малолетней Василисе.
"Надо сделать ему замечание по этому поводу", — не успел подумать майор, как за окном послышался визг тормозов, и через минуту в дом с клубами густого морозного пара ввалился старшина Петренко.
— Вызывали? — Подчиненный дебильно моргал густыми сельскими ресницами.
— На хрен ты мне сдался сегодня вечером, — раздраженно бросил майор, — и без тебя настроение хреновое.
— Так можно ж легко поднять, товарищ майор. — Старшина заискивающе заулыбался, готовый в любую минуту услужить дорогому начальству. — Так я, того, сбегаю за… — Петренко постучал толстым пальцем по горлу, приоткрыв рот; из его луженой глотки вместе с перегаром вырвался характерный глухой звук.
При одной только мысли о спиртном настроение майора резко поднялось.
"А, хрен с ним, — подумал он, — стакан выпью, и достаточно на сегодня… Нет, лучше два. Или три — Бог любит троицу".
Начальник поселковой милиции с противным жестяным звуком почесал массивный небритый затылок, пытаясь вспомнить, у кого можно было достать нормальной вкусной самогонки в этот поздний час.
Петренко попытался воспользоваться заминкой начальника; он отчаянно жестикулировал руками за его спиной, отчаянные гримасы перекашивали его красную рожу — он делал знаки Василисе, чтобы она тоже собиралась якобы ехать с ним за спиртным.
Та сразу же догадалась. Ни мало не стесняясь ни отца, ни гостя, она быстро сняла узкие джинсы, натянула теплые колготки и широкую шуршащую юбку — это чтобы легче было раздеваться в тесном «уазике». У нее был весьма богатый опыт автомобильного секса в тяжелых местных климатических условиях, и, зная, насколько неуклюж как любовник Ваня Петренко в кабине своего милицейского автомобиля, Василиса решила не рисковать модными джинсами (тем более что они ей так нелегко достались: пришлось отдаться сразу же трем фарцовщикам, причем каждый, как смутно помнила девушка, кончил по три раза).
Зато теперь у любвеобильной малолетки были самые крутые по нынешним временам джинсы во всем Февральске, а у недавних партнеров — такой немодный во все времена триппер в организме.
— Так, Ваня, поедешь к Сидорихе, возьмешь литр самогона и что-нибудь из закуски, а то мои курвы опять ничего не приготовили, — распорядился начальник, горестно вздохнув.
— Будь сделано в лучшем виде, товарищ майор, — весело ответил старшина и, пропустив Василису вперед, пошел к машине.
Дурак Петренко и шлюха Василиса ушли, а майор, тяжело вздохнув, от нечего делать принялся перекладывать с места на место бумаги, отчего те окончательно перепутались.
Вообще, если бы не тяжелая семейная жизнь и дебилы подчиненные (а таких, как старшина Петренко, было немало, если не все), существование майора тут, в удаленном от краевого начальства поселке, можно было бы назвать замечательным. Деньги делались буквально из воздуха: товарищ майор брал взятки за все — от разрешения на гладкоствольное оружие и до поборов с местных старушек-самогонщиц, от взяток с «диких» приисковиков-старателей с браконьерами и до мзды с известного поселкового фарцовщика, гомосексуалиста Ли Хуа (правда, блюдя честь мундира, с китайского бизнесмена он никогда не брал натурой).
Чисто профессиональными вопросами: расследованием преступлений, дознанием, оперативными разработками — занималось краевое начальство, если не по телефону, то командируя в этот отдаленный поселок провинившихся ментов.
Но вот женщины — что жена, что дочь… Говорили ему умные люди: зачем тебе, Валера, брать в жены молодую? И правы оказались. А тут еще генетика эта проклятущая свою роль сыграла — дочь Анжелики вышла достойной продолжательницей дела мамы.
"Еще немного, — с тоской подумал главный милиционер города Февральска, — и они вдвоем в гарнизон ходить будут…"