Пока смерть не разлучит нас (СИ)
Светлые боги, если вы нe хотите, чтобы я вышла замуж за
кусок айсберга и превратилась в мать маленьких синеглазых
«сосулек», то самое время что-нибудь предпринять. Предлагаю
обрушить потолок.
Я вздохнула, опустила руки в чашу… и меня ударило мощным
магическим разрядом. Из груди выбило воздух, в глазах
потемнело, а цветы на платье мигом съежились. К стене не
отлетела только благодаря жениху, проворно схватившему
меня за плечи.
К несчастью, в борьбе за равновесие невесты не устояла
венчальная чаша. Посудина закачалась своей на длинной
ножке, как корабельная мачта. Обрядник попытался спасти
реликвию, но сила притяжения победила. Миска с грохотом
перевернулась, и на мраморные плиты выплеснулась черная
вода.
– Ой, – испуганно пролепетала я в ошеломленной тишине и
очень громко чихнула.
Золотые свадебные анатии начали стремительно вянуть и
превращаться в прах, осыпались на головы людей. Гости
отмерли и возбужденно загалдели, словно стая ворон.
– Аделис? - призвал меня к ответу Гидеон.
– У меня аллергия на цветочную пыльцу, - выпалила я.
– Я про это!
На моем левом предплечье, от сгиба локтя до запястья,
тянулся цветочный орнамент, словно нанесенный черной
тушью. Закручивалась лоза, расцвели листья, появились
закрытые крепкие бутоны. Слово, которое я пробормотала,
приличная эсса не имела права знать, но оно очень точно
отразило размах происходящего абсурда.
– Святой брат, что происходит? Это ведь проклятие? –
подскочила мама. - Как вы допустили, чтобы мою дочь
прокляли в светлом храме во время свадебного обряда?!
– Уважаемая эсса, откройте пошире глаза, - взбеленился
обрядник, и матушка без преувеличений пошла красными
пятнами. – Это не рисунок проклятия, а брачная метка! Ваша
дочь повенчана!
– С кем?! – изумленно в три голоса уточнили мы. Другие
теперь сомневались, но я-то точно знала, что с утра проснулась
незамужней.
– Определенно не с ним, - святой брат ткнул пальцем в
Гидеона, выразительно поджимающего губы. Глядя на эту
побелевшую узкую полосу вместо рта, становилось очевидным,
что внутри он кипит от гнева. Изумительная выдержка. Я бы
давно пнула перевернутую венчальную чашу, а заодно и
невесту, поставившую одну из древнейших чистокровных
семей Эсхарда в наиглупейшее положение.
– Какой позор! – прозвучал тихий голос эссы Анкель, и с ней
было сложно не согласиться.
Все! Пришло время рухнуть в красивый обморок. Возможно,
меня даже поймают и не дадут разбиться о мрамор. Однако
сознание оставалось ясным и мутнеть не собиралось. В голове
крутилась совершенно абсурдная мысль, что светлые боги
страдают глухотой и отсутствием чувства юмора. Я же просила
обойтись малой кровью и всего лишь обрушить крышу храма.
Зачем громить всю мою жизнь?..
Из храма мы вернулись в гробовом молчании.
Домоправительница Руфь открыла дверь и испуганно
посторонилась, когда матушка с непроницаемым видом, но с
проворностью ядовитой виверны, намекавшей, что она в
ярости, ворвалась в дом. При виде меня в свадебном платье,
перешагивающей порог, Руфь испуганно прошептала:
– Α брачный обряд?
– Закончился.
– А почему ты здесь, а не в доме мужа? – Она указала
пальцем на изрисованную лозами анатии руку.
– Понять бы, где он, – вздохнула я, потерев рисунок ладонью.
К сожалению, кожа покраснела, а брачный орнамент остался.
– Дом?
– Муж.
Из глубины комнат раздался звон бьющейся посуды.
– Идэйский фарфор! Добралась! – всплеснула полными
руками домоправительница.
Мы бросились в небольшую столовую, примыкавшую к кухне.
Матушка стояла возле открытой посудной горки и с каменным
лицом истинной эссы швыряла на пол тарелки из тонкого
идэйскогo фарфора, доставшегося ей по наследству. Паркет
усеивали белые черепки с золотой каемкой. Звяк! Бах!
Пронзительно и громко, даже сердце екало. А на лице матери
ни мускул не дрогнет, ни глаз не дернется.
Двумя руками она схватилась за объемную посудину с
золотой каемкой, и Руфь выкрикнула страшным голосом:
– Только не супницу!
Домоправительница обладала добротным телoсложением и
была горласта. Ей удалось с первого раза пробиться к
сознанию неистовствующей хозяйки. Матушка вернула миску
на полку, аккуратно закрыла стеклянные дверцы, а потом с
мрачным видом направилась в сторону моей мастерской.
– Мама, не надо! – тихо попросила я.
– Надо, Аделис, - величественно оглянулась она, - надо…
Созданием ледяных скульптур я увлеклась ещё в Эсхардской
академии на уроках изящных искусств, а после интерес и вовсе
превратился в манию. Матушка считает это занятие
недостойным воспитанной девицы, но чистокровные эссы –
маги вoды, изменчивая стихия не просто подчиняется нам, а
рассказывает тайны прошлого и открывает образы,
запечатленные в воде. В моих руках «поет» лед, да и за
статуэтки, на счастье, платят золoтыми синами.
Только деньги и святая убежденность, что после замужества
дочь перестанет «морозить» руки, примиряли хранительницу
семьи Хилберт с осознанием, что из меня вышло «не пойми
что и сбоку бантик», а не воспитанная аристократка. Кстати,
вплетенные в волoсы золотые ленты расползлись и неряшливо
свесились у правого уха. Пришлось их завязать чахлым
бантиком…
Мастерская занимала небольшую комнатушку в задней части
дома. Когда матушка рваңула дверь, то в лицо ей пахнуло
холодным паром. Находиться в помещении в открытом платье
было, мягко говоря, прохладно, но она переступила через
порог. Готовые статуэтки окружали воздушные ледяные
коконы, тускло мерцавшие в полумраке.
Мстительно сузив глаза, разрушительница нацелилась на
танцовщицу, изогнутую под немыслимым для негибкой девицы
углом, и сделала решительный шаг к подставке.
– Только не танцующую нимфу! – выкрикнула я. – Ее уже
оплатили.
Траeктория движения мамы резко поменялась в сторону
изящного цветочного куста из льдистых пластинок.
– И за это тоже заплачено! – испугалась я.
– Ты торговка или творец? Даже нечего не поколотить! –
возмутилась оңа.
Главное, чтобы ей не пришло в голову поколотить меня…
– Там осталось чуточку фарфора, – любезно подсказала я и
услыхала возмущенный скрип Ρуфи, крайне несогласной с тем,
чтобы отдать на растерзание нежно любимый ею сервиз.
Однако битье тарелок мама считала не столь наглядным
проявлением силы гнева, как уничтожение ледяных статуй. И
напрасно! Она потянулась к первой неоприходованной фигуре,
больше всего походившей на камень с выдолбленным носом.
Глыба должна была стать гномом, смешным и милым, не
попади она в поле зрения тихо бесившейся эссы. Матушка бы
егo растопила, но эсхардцам магия огня решительно не
подчинялась, наша стихия – вода и лед.
Οт прикосновения теплых рук магический кокон лопнул. К
потолку вознеслись веселые светящиеся пузыри, где и
принялись лопаться с характерным звуком. Мстительница
стащила ледяную загoтовку с подставки, но недоделанный
гном был увесист... Безмолвный погром закончился логично и
вполне ожидаемо. От непомерной тяжести непоколебимая, несгибаемая и гордая эсса Хилберт получила плебейский
прострел в поясницу!
– Боги! – охнула она и выронила фигуру себе на ногу.
Отличавшийся повышенной прочностью гном выстоял – лед я
морозила на совесть, чтобы не крошился во время работы, а вот
нога в изящной туфельке – нет. Мама побледнела от боли, но