Хитиновый покров (СИ)
— Нет, зато забегал Норт — этот придурок его укусил, — хохочет Уильямс. — Пришлось промывать.
— Так предложил бы укол от бешенства.
— Не догадался, — признается Джастин. — Кстати, Прескотт у нас теперь тут. — Он показывает на дверь с табличкой 117 PRIVATE. — Приходит в себя в лучшей палате клиники под наблюдением специалиста.
Прайс хмурится.
— К нему можно?
— Он может быть еще не совсем адекватен.
Глава приемного отделения разводит руками — можно, но не нужно, — но Хлоя уже поворачивает ручку и толкает дверь.
— Не жди меня, — бросает она растерявшемуся Джастину, и тот, чертыхнувшись, уходит.
Прескотт не спит — его силуэт четко выделяется напротив окна, слабо подсвеченного уличными фонарями; окна частной палаты выходят на парк — Хлоя видит заснеженные верхушки деревьев, и раскинувшийся вид способен настроить на умиротворение любого.
Кроме, разумеется, Нейтана.
Частная палата — просторное помещение с большой медицинской кроватью, креслами, собственным письменным столом и резными тумбами — представляет собой оплот стерильности: здесь все сверкает чистотой и пафосом — взять хотя бы объемную стеклянную окантовку оконной рамы, позволяющей наслаждаться 3D-панорамой парка.
И кладбища, ехидно думает Хлоя.
Прайс закрывает за собой дверь палаты, но Прескотт-младший даже не поворачивает головы: он будто ещё сильнее застывает в пространстве, сгорбленный, напряженный и молчащий.
— Только не включай свет, — глухо говорит он. — От него болит голова.
Хлоя кивает, забыв, что он стоит к ней спиной. Типичное последствие приема морфина — реакция на свет — проявляется в полной мере.
Фамильярное обращение она пропускает мимо ушей.
— Знатно они меня почистили, да? — усмехается Прескотт.
Кардиохирург медленно подходит к прикроватной тумбе из черненого дерева, берет в руки планшетку с назначенным лечением: глюкозосодержащие растворы многочисленных капельниц и легкий диурез; просматривает анализы, нахмуривает брови: слишком быстро из него выводится эта дрянь, слишком мало процедур указано, так не бывает.
— Тебе делали плазмаферез? — прямо спрашивает она.
— Три круга.
Присвистывает: интересно, как быстро Прескотту-старшему сообщили о состоянии его сыночка?
Вертит в руках его карту — поддельные записи об отличном состоянии крови, несколько профилактических капельниц да пара уколов; хоть кто-то из персонала знает, с чем действительно лежит Нейтан?
— Кто твой врач?
— Тупая сука с короткими белыми волосами.
Хлоя не переспрашивает, хотя настолько идеальное описание Чейз слышит впервые; но ругает себя за недогадливость — кто как не глава всего отделения будет лично контролировать весь процесс?
Несколько секунд они стоят молча: Нейтан так и не поворачивается к ней, Хлоя пытается подобрать нужные слова; на деле это оказывается труднее, чем оперировать.
— Доктор Прайс, — мерзким гнусавым голосом тянет Прескотт, — ты пришла, чтобы меня лечить?
— Нет. — Все слова проходят сквозь Хлою. — Я пришла поговорить.
Он поворачивается: больничная одежда — бежевая футболка и простые хлопковые штаны на завязках — висит на нем мешком, острые скулы режут окружающее пространство, черные круги вокруг запавших глаз напоминают следы от брошенных в воду камней.
Хлоя замечает и самое страшное — у Прескотта дрожат руки; чтобы это скрыть, он прячет их под футболкой.
Нейтан делает шаг, подходит ближе и, не сводя с нее темно-синих глаз, забирает карту из рук.
Планшетка мягко приземляется в углу комнаты, и удовлетворенный Прескотт вновь возвращается к окну.
Он здесь как птица в клетке, думает Хлоя, и никто ему не нужен, кроме самого себя.
Она читает характеристику интерна до момента, как лечь на пол под тяжестью навалившейся на нее усталости: идеальная посещаемость, отличные оценки, рекомендации от ведущих хирургов Сиэттла, тысячи долларов, угроханные для создания безупречной репутации. Фальшь сквозит через каждое написанное слово, и кардиохирург отбрасывает папку подальше от себя; лучше бы он был никем.
К тому времени, как Прескотт снова заговаривает, Хлоя уже успевает забыть, что говорила раньше.
— О чем?
— Ты мог кого-нибудь убить, — с нажимом говорит Прайс.
— Мог, — флегматично отвечает Нейтан.
— И тебе все равно?
— А если и так?
Хлоя вздергивает бровь.
— Тогда тебе не место среди врачей.
— Я и не хочу им быть.
Прайс мысленно поднимает руки к небу.
— Тогда что ты тут делаешь? — непонимающе спрашивает она.
Хлоя делает шаг к нему. Еще один. И еще.
Нейтан поворачивается к ней и, прислонившись спиной к стеклу, растягивает губы в полубезумной улыбке.
— То же, что и ты. — Прескотт усмехается.
Хлоя теряется — ответы интерна вводят ее в ступор и создают нереальность происходящего. Она чувствует себя частью сумасшедшей игры, где Нейтан — главный убийца, стоящий за спиной с занесенным ножом, а она — крошечный человек, созданный для того, чтобы убегать.
То, что он делает, и то, как он это делает — играет с ее разумом, выворачивает наизнанку мозг, — начинает потихоньку выводить ее из себя. Больше всего Прайс ненавидит оставаться в дураках — будь то карточная партия или жизненный спор; и сейчас, делая осознанный шаг к Прескотту, она принимает этот бессмысленный вызов.
— Я здесь работаю, — произносит Хлоя.
— Разве? — искренне удивляется Прескотт. — Я думал, ты пялишься на свою практикантку.
Прайс в очередной раз жалеет, что выбрала не ту специальность — надо было идти в психиатрию или, на крайний случай, в неврологию; ее знания в области общения с подобными Нейтану людьми весьма скудны, как и в принципе навык общения с пациентами — зачем ей разговаривать с лежащими под наркозом?..
Про Рейчел она старается не думать.
Прескотт улавливает эту растерянность и сразу же оборачивает против нее:
— Что, чтобы попасть в ассистенты, нужно переспать с хирургом?
— Не знаю, — парирует Прайс. — Ты мне скажи.
И без того бледный Нейтан белеет еще сильнее.
— Он сам меня выбрал! — Крик режет уши.
— Но ведь никто не спорит с этим, Нейтан, — миролюбиво отвечает Хлоя. — Просто я не понимаю, зачем ты подставил того, кто был к тебе добр?
Честность — единственное оружие, что у нее есть; но думать, что оно сработает, было глупо. Она понимает это слишком поздно — Нейтан распаляется у нее на глазах, и Хлоя глазами пытается найти кнопку вызова медсестры.
Прескотт сильнее и выше ее, и если вдруг решит напасть — а он решит, Хлоя готова поклясться, — то борьба может быть долгой; и это не говоря о последствиях: кто станет держать у себя врача, напавшего — а Прескотт выставит все именно так — на собственного интерна?
— Он не был ко мне добр! — взвизгивает Нейтан. — Он все время говорил мне, какое я мудло!
— Но он взял тебя в ассистенты, — возражает Хлоя. — Он лишь пытался помочь тебе.
— Мне не нужна его помощь! — Еще громче предыдущего.
— Нам всем нужна чья-то помощь, — пытается сказать ему кардиохирург.
«Мне, например, чтобы успокоить этого ублюдка.»
— А мне — нет!
Разговор заходит в тупик, и абсурдность происходящего заставляет голову Хлои кружиться.
Прескотт-младший хватает светильник со стола и со всей силы бьет его об пол — витражная лампа разлетается на сотню цветных осколков; Прайс остается стоять неподвижно: это — просто лампа, а это — просто псих, который пытается привлечь к себе внимание.
— Нейтан, если ты не успокоишься, я вызову бригаду, и тебе придется это сделать.
Она уже успела отругать себя трижды: за то, что чуть не поддалась на провокации, за то, что не вызвала бригаду сразу, и за то, что не послушалась Уильямса и пошла сюда.
— Не смей угрожать мне!
Хлоя закатывает глаза.
— Даже не думала.
— Я убью тебя, если ты вызовешь кого-то!
Истерические нотки в его голосе заставляют Прайс сделать шаг назад, и этой секунды промедления хватает для того, чтобы Прескотт одним длинным прыжком настиг ее и схватил за руки.