Хитиновый покров (СИ)
Все еще стоящая за шкафом Макс зажимает себе рот рукой и давит порыв выбежать и просто обнять.
Кардиохирург тянется к салфеткам у себя в ящике, прикладывает их к глазам, стирает влагу; промакивает губы, вытирает кровь со столешницы и отбрасывает волосы с лица.
Влажная салфетка с алыми каплями летит в ведро, рикошетит — и возвращается к Прайс прежним спокойствием.
— Колфилд, — устало говорит она. — Я знаю, где ты прячешься.
Макс — искусанные губы, сцепленные руки, распахнутые глаза с дрожащими ресницами и нелепая розовая футболка — выходит к ней из своего укрытия.
— Простите, я...
— Это неважно. — Хлоя водит перед собой рукой, словно вычерчивая различные фигуры, а после безвольно опускает на стол. — Садись.
Макс послушно садится перед ней, одной рукой впивается себе в колено, а вторую кладет на столешницу ладонью вверх; и ее эмпатическая часть мечется, словно птица в клетке, пытаясь понять кардиохирурга, но в итоге опадает на дно заледеневшими останками — Хлоя, даже не стараясь, сжигает все попытки понять ее.
Все еще сведенные судорогой от сильного удара хрупкие пальцы Прайс находятся в нескольких сантиметрах от руки Макс.
— Нам нужно разгрести все эти карты. — Хлоя глазами показывает на груду бумаг на полу. — Составить отчетность, отнести ее к Чейз... Нужно забрать у Уильямса новых пациентов и оформить плановые... У Эллы наверняка уже есть внеплановники, нужно собрать их анамнез...
— Пожалуйста, замолчите.
Макс не выдерживает — преодолевает роковые сантиметры, разделяющие их, за считанные секунды, берет Хлою за руку и бережно сжимает подрагивающие, ледяные пальцы в своей горячей ладони.
Мир замирает.
Сутулая, но полная уверенности в своих действиях Макс сидит напротив изможденной, надломленной Хлои и держит ту за руку.
Колфилд проигрывает этот раунд — с треском, под свист и вопли внутренней толпы, под гниющие ягоды, брошенные ими в нее; проигрывает самой себе — рефлексирующе-эмпатичной, но такой живой и юной; и радуется каждой проигрышной минуте.
Потому что Хлоя Прайс не убирает руку.
Не выдергивает пальцы.
Не просит ее уйти.
Хлоя Прайс просто сидит и смотрит на нее своими наполненными синей печалью глазами.
И маленькая девочка, живущая внутри Макс Колфилд, поднимает руку вверх, признавая поражение и тем самым забирая гран-при.
В воздухе ощутимо пахнет солью и нагретым песком.
*
— Почему мы не можем взять эти папки и пойти куда-нибудь отсюда? — Макс с трудом умещает еще одну стопку на полу. — Моя комната в общежитии и то больше, чем свободная площадь в этом месте!
Хлоя оглядывает бесконечные папки — красные, синие, зеленые, желтые, белые... От буйства красок у нее начинает рябить в глазах.
— Да, давай просто снесем их...
— В кабинет к Чейз? — задорно заканчивает Макс. — Да, я согласна!
— Я имела в виду, в лекторный зал, но да, эта идея мне тоже нравится. — Хлоя улыбается уголком губ и показывает ключик на связке. — У меня есть ключ.
— Подождите, Вы хотите, чтобы мы их куда-то снова несли? — Колфилд стонет. — Я же только что притащила их с первого этажа!!!
Хлоя злорадно ухмыляется.
Через двадцать минут пытающаяся не завизжать от восторга Макс восседает на кровати-каталке, нагло позаимствованной Хлоей у Уильямса, держа связанные между собой стопки. Хлоя с силой толкает перед собой тяжелую кровать, заталкивает ее в служебный лифт и, утерев пот со лба, заявляет, что с места больше не сдвинется.
Макс, надувшись, слезает.
Их путь — короткий, но долгий; они тратят еще добрых полчаса, чтобы забраться в лекторную — узкие двери не позволяют широкой кровати пролезть, и Хлоя с Макс бегают туда-обратно, перенося связки.
Когда Колфилд, наконец, выдыхает, то находит в себе силы осмотреться.
Лекторная — огромное полукруглое помещение без окон на минус первом этаже; высокие стены отделаны деревянными панелями, пол выстелен дубовым паркетом; здесь нет мебели — пространство совершенно пусто, за исключением одного-единственного заваленного бумагами стола и кондиционера, висящего над витражными дверьми. Хлоя щелкает выключателем, и зал ярко освещается встроенными в потолок круглыми лампами; холодный свет придает этому месту оттенок таинственности, и Макс раскрывает рот от удивления:
— Это невероятно! Почему мы здесь не собираемся?
Прайс пожимает плечами.
— Здесь раньше были семинары, — поясняет она. — Еще до момента, как я сюда пришла; но потом финансирование прекратилось — и помещение так и осталось незанятым. Чейз хотела сделать здесь библиотеку, но шкафы слишком дорого стоят.
— А Вы как узнали про это место?
— Мы с... — Хлоя запинается, — с коллегой готовились здесь к подтверждению дипломов. Я помогала ей в этом... А, неважно. — Прайс пинает ногой папку. — Мне надо переодеться, — замечает она. — Не горю желанием ползать в хиркостюме по полу.
— То есть мне в белом халате можно? — уточняет Макс.
— А зачем он тебе сейчас? Могу отнести его наверх, — предлагает Хлоя. — Все равно возвращаться в кабинет.
— О, это будет чудесно!
Макс стягивает хлопковую ткань, аккуратно складывает, оставляя только бейджик, и передает его Прайс.
— Начну пока разбирать, — сообщает она.
Хлоя скрывается за дверью, оставив после себя легкий эфирный привкус — сладковато-горчащий и щекочущий нёбо; и Макс развязывает первую связку.
Приступ кашля застает ее врасплох — Макс, вдохнув пыль, сгибается пополам, ругая себя за отложенные на потом заботы о здоровье.
В тщетных попытках найти пульт от кондиционера она добирается до заваленного бумагами стола — тетради смешались со старыми картами, листы пожелтели от старости и неприятно хрустят под пальцами, и Макс осторожно перебирает ворохи бумаг, пока не находит заветный квадратик с кнопками.
Чистый, охлажденный воздух врывается в пространство потоками жизни, и Колфилд распахивает двери, позволяя помещению проветриться.
Темно-синяя тетрадь падает со стола листами вниз, и студентка, ойкнув, тянется ее поднять, как вдруг узнает в правонаклонных буквах почерк Хлои.
Свой дальнейший поступок Макс никогда не сможет объяснить — она кладет тетрадь на самый верх и твердо решает прихватить ее с собой, когда будет уходить.
Хлоя возвращается через несколько минут — все та же рубашка, все те же серые джинсы. Без своего белоснежного халата она кажется Макс непривычно обнаженной — наверное, так выглядят те, кто долгое время носит военную форму, а после переодевается в гражданскую, и люди не могут их узнать.
Хлоя закрывает за собой дверь, выключает кондиционер и садится прямо на ледяной пол. На все замечания Макс о простуде Прайс машет рукой, мол, сама разберусь.
Простая, но монотонная работа — разложить папки по цветам, занести нужную информацию, рассортировать по отделам, сверить номера — разбавляется обыденными разговорами; и Макс, пользуясь моментом и подшивая очередного пациента в карту, интересуется:
— Доктор Прайс, позвольте личный вопрос?
— Валяй.
— Почему кардиохирургия?
Хлоя закатывает глаза.
— Колфилд, это самый банальный вопрос из всех, что ты могла задать. — Она закрепляет зажимы. — Люблю сложности.
— А нейрология?
— Не люблю копаться в чужих мозгах. — Кардиохирург откладывает папку в сторону.
— Значит, Вы больше любите работать с сердцем, чем с головой?
Хлоя поднимает взгляд: на губах Макс играет задорная полуулыбка.
— Ну, что еще?
— Неожиданно от Вас такое услышать, — признается Колфилд. — Я ожидала грустную историю, что-то связанное с семьей или разбитым сердцем. Ну, как у всех.
Хлоя дергается.
Макс нужна секунда, чтобы осознать, какой идиоткой она себя сейчас выставила, и студентка жалеет о том, что не может перематывать время вспять; драгоценные минуты крошечной искренности потеряны, и Хлоя Прайс вновь становится той, кем была изначально — ее старшим куратором, не обращающим внимания на не поспевающую за ней практикантку.