Хитиновый покров (СИ)
В озорных глазах Хлои начинают плясать бесенята.
— Отличная идея. Облепим ими дверь Чейз.
— Снаружи или внутри? — уточняет Колфилд.
— Посередине, — говорит Прайс и вдруг — неожиданно для самой себя — толкает Колфилд кулачком в плечо.
Их глаза снова встречаются.
Над пепельной пустыней Макс светит солнце — Хлоя ловит его отблески своими небесными глазами и превращает в крупные капли дождя.
Она думает, что Колфилд сейчас опешит, застынет и сделает шаг назад.
Но Прайс ошибается: Макс звонко смеется, закинув голову назад и запустив руку в волосы, и Хлоя улыбается — вершина ее эмоционального максимума.
— Она воистину мерзкая! — признает практикантка, отсмеявшись. — Ой, простите...
— Колфилд, ты нравишься мне все больше! — Хлоя со всего размаху плюхается в свое алое кресло и закидывает ноги на стол. — Может, ты еще и придумаешь, что мне делать с этим? — Она показывает на аспирационную противопожарную систему, закрепленную под потолком кабинета. — Эта дрянь не на батарейках. Не ломать же потолок.
— Вы можете, я уверена. — Макс прикусывает губу. — Вы не знаете, где извещатель?
Хлоя качает головой: после установки новейшей противопожарки, призванной сократить количество курящих в больнице, ей живется несладко — курить в окно можно, но страшно: плохо затушенная, упавшая в кусты под окнами сигарета может действительно вызвать пожар летом и дополнительные проблемы с Чейз зимой.
А выключить эту чертову систему Хлоя не может, ибо не знает, где найти основной ЖК-дисплей, с которого она регулируется.
— Если смогу придумать, что с этим делать — возьмете меня с собой на операцию?
— Черт, да! — Прайс ударяет ладонью об стол.
Колфилд загадочно улыбается.
*
Хлоя возвращается домой к десяти, собрав отчеты и обещав себе завтра с ними разобраться, захватив бутылку пряного лимонада, оставив на работе телефон.
Валится с ног от усталости — хотя день был размерен и спокоен; принимает душ сидя, вытянув уставшие ноги наружу, позволяя воде течь по бежевым плиткам.
Ей хорошо и горячо — Прайс сидит под почти кипящей водой, вываривая из себя больничный запах, а после больно прикусывает свои пальцы, напоминая себе о том, что она человек.
Хлоя падает на кровать, не высушиваясь, и вода каплями течет по ее телу, оставляя сверкающие в цветном свете окна дорожки.
Она тянется к сигаретам — скомканная пачка и жестяная пепельница лежат около кровати всегда — и затягивается.
В ее мысли приходит Колфилд — с пепельными глазами и россыпью веснушек; Хлоя машет рукой перед собой, но лишь отгоняет дым — практикантка надежно поселяется в голове, перебирает медицинские карты, заполняет угловатым почерком историю болезни.
Хлоя перемещает ее в операционную, получает: нахмуренные брови, зеленая шапочка на голове, кивки головы на все реплики, струнная натянутость позвонков.
Думает, поворачивает механизм: Колфилд в медсестрах — подает инструменты, убирает кровь, выравнивает трубки ее личной крошки; губы в тонкую сосредоточенную нить, механическая работа рук, шелестящая тишина.
Или держит в руках обескровленное сердце Прайс — трепещущее в ладонях, влажно пульсирующее, тяжелое и еще теплое; а после — сжимает его, словно раздавленный апельсин, смотрит, как оно истекает кровью, и бросает окровавленные ошметки на пол.
Хлоя просыпается с криком.
*
Утром следующего дня кардиохирург находит у себя в кабинете огромную термокружку с кофе — синюю, высокую, с вставленной черной трубочкой, и с удовольствием, почти залпом, выпивает сразу треть.
Колфилд появляется через минуту после того, как Хлоя надевает халат: ее мятую футболку сменяет вязаная серая безрукавка, выстиранные джинсы — зауженные к низу черные джодпуры, только кеды остаются неизменными — в больнице в другой обуви особо не выжить; и Прайс даже отмечает вслух, что Колфилд выглядит «вполне прилично», на что получает в ответ двусмысленное:
— Мне нравится быть в одном цвете с Вами.
Хлоя оглядывает свою серую рубашку с закатанными рукавами и черные джинсы — и фыркает.
— Кстати, кофе я себе делала, — замечает Макс и сразу же добавляет: — Но мне не жалко, можете пить. Он, правда, с молоком и сахарной пудрой. Не знала, что Вам такой нравится.
Хлоя закашливается — последний раз она пила кофе с молоком лет пять назад, когда пыталась снизить уровень кофеина в крови, но успехом это не увенчалось, и книжка с практическими советами «от бессонницы» полетела в ведро.
— Сама делала?
— Дома в турке варю, — с готовностью отвечает Колфилд. — Хотите, Вам тоже буду делать?
— Хватит подмазываться, — кривит губы Прайс.
Макс долго набирается наглости сказать:
— Да Вы особо-то и не против...
Кардиохирург снова фыркает и бросает Колфилд стопку карт.
— Собери истории болезни тех, кто сегодня поступил; сними показания у наших сердечников и... черт, что там по операциям?
— В полдень, в четыре и в шесть, — отвечает Колфилд, сверяясь с крошечным блокнотом.
— Странно, я не помню, чтобы в полдень кто-то был. — Прайс хмурит брови.
— Вы помогаете мистеру Норту в лобэктомии. Женщина тридцати шести лет, рак легких, операбельный.
— А я ему на кой черт нужна? Не сердце ж оперирует, — разводит руками Хлоя.
— У нее избыточный вес и были многочисленные аневризмы, — объясняет Макс. — Ваше присутствие необходимо.
Хлоя тянется к термокружке, пару секунд раздумывает и нагло двигает ее к себе, чем вызывает улыбку на лице практикантки.
— Откуда ты все знаешь? — бурчит Прайс.
Колфилд пожимает плечами, а затем тихо, с едва уловимой завистью, говорит:
— Прескотт будет ассистировать.
Хлоя вздергивает бровь.
— Что, тоже хочешь?
Стоящая перед ней Макс на миг опускает глаза, и ее лицо приобретает странное выражение — такое бывает, когда делают очень больно и ты почти проваливаешься в попытке это скрыть. Хлоя замечает это; оттого подходит к Колфилд и, подхватив подбородок двумя пальцами, поднимает ее голову к себе.
Пристальный и тяжелый взгляд кардиохирурга Макс не выдерживает — ее ресницы предательски начинают дрожать, и она отводит глаза в сторону, не зная, куда деться от этой режущей нервы стали.
Хлоя ненавидит это в людях: ломота и молчание не могут спасти ситуацию, в которой имеется только один выход — поговорить.
— Колфилд, что за истерики с самого утра?
— Извините, — шепчет Макс. — Простите. Все в порядке.
Но сердце Хлои уже екает; гребаное сострадание и чертов мешок с кровью внутри, чья функция — качать кровь, снова подводят ее.
Возможно, в будущем, прокручивая этот момент в голове, Хлоя скажет: это стало точкой невозврата.
Последним ударом сердца.
Агоническим выдохом.
И, скорее всего, она будет корить себя за каждое слово и ненавидеть за каждый поступок после.
Но сейчас она произносит:
— Иди к Истеру в шестой, попроси его дать тебе костюм. Жду тебя через полчаса в третьей операционной. И не опаздывай ни на минуту.
Каждый отблеск счастья в пепельных глазах Колфилд теперь будет сниться ей по ночам.
*
— Сушим.
Макс и Стэф стоят за красной чертой стерильности, прижимая планшетки к груди.
Хлоя подводит провизорные лигатуры; Норт-старший, присвистывая, разделяет междолевые промежутки.
Нейтан необычно бледен и истощен, и Прайс осторожно интересуется перед операцией, насколько уверен в нем Норт, но получает в ответ: «На девяносто девять процентов», — и почти успокаивается; однако порой бросает на него взгляд: Прескотт напряжен так, что скрипят зубы, и крошечные капельки пота выступают у него на лбу.
— Скучно, — говорит Норт. — Сушим, — командует он Нейтану. — Хотели накачать ее морфием, да только капельницу потеряли, искали три часа, не нашли, — низко хохочет хирург. — Майки пошел разбираться с лаборантами. Понабирают бездарей...