Школа в Кармартене (СИ)

– Это тот, кто ведет практические приложения…? – сосредоточившись, вспомнил Гвидион.
– Да-да.
– А практические приложения… чего именно? – понадеялся наконец узнать Гвидион.
– Да в буквальном смысле практические приложения. Он просто всех практически прикладывает.
Гвидион заглянул в лицо Мак Кархи, но в сумерках нельзя было разобрать, улыбается тот или нет.
* * *
Гвидион был родом с севера, а Ллевелис – с юга, и вначале они настолько не понимали акцента друг друга, что говорили по-латыни. Но недели через две приспособились, и валлийский снова пошел у них в ход.
Ллевелис был родом из Абериствита и, подобно Гвидиону, по достижении должного возраста собрался идти в школу Мерлина в Кармартен-на-Аске. Большинство его родных и соседей вообще не понимало, как можно отъехать от родного города хотя бы на три мили без ущерба для здоровья и опасности для жизни, однако, взяв в толк, что их родич во что бы то ни стало хочет предпринять этот опасный поход, весь клан Ллевелиса решился его сопровождать. Поэтому Ллевелис появился в Кармартене в сопровождении шестидесяти человек, из них сорок мужчин, способных носить оружие, все с родовыми знаками, гербами и в лучших своих одеждах. Ллевелис только рукой махал, когда его расспрашивали об этом.
Ллевелис был некрасив, если говорить о чертах его лица, но все это скрашивалось обаятельнейшей улыбкой и даром беседы. Он был душой всякого случайного скопления публики и центром притяжения подвыпивших бродяг, ищущих поздним вечером на опустевших городских улицах, кому бы поведать свои горести.
Гвидиона и Ллевелиса поселили в одной комнате – с окнами на юг и на запад, с видом на башню Энтони, башню Невенхир и излучину реки Аск. В комнате были две деревянных кровати, стол, камин, пара дубовых стульев, каменные ниши для книг, сундук для одежды, сводчатый потолок, пестрый полосатый половичок при входе и лютня, забытая одним из учеников XVI века.
Гвидион, погруженный в учение, мог по неделям ходить в отцовской рубахе и в совершенно нормальных, с его точки зрения, штанах из овечьей шерсти. Ллевелис обычно носил одежду эпохи, но носил ее с изяществом и независимостью человека, не прикованного к своему времени. На спинке его кровати подчас можно было видеть небрежно брошенными два-три непарных носка, которые он поспешно сметал в невидное место при появлении гостей.
На всех предметах, где рассаживали по складу ума, Гвидион и Ллевелис оказывались в дальних противоположных концах класса.
…Гвидион с Ллевелисом бегом пересекли рыночную площадь, опаздывая на приметы времени, поэтому один из членов городского магистрата, стоявший перед проемом настежь открытой двери в школу и недоуменно ощупывавший видимую ему одному каменную кладку, вызвал их раздражение. Не дожидаясь, пока тот соберется с мыслями, вспомнит, как это делается, и переступит наконец порог, Ллевелис, самым вежливым образом взяв советника под локоток, буквально втолкнул его внутрь. «Вам директора? – быстро спросил он. – Вон там, на конюшне. Раскланивается со своим пони, видите? Шляпу перед ним снимает». Они бросили ошеломленного представителя властей на произвол судьбы, выбежали из-под арки и увидели, что семинар по приметам времени уже идет. Мак Кархи взмахом руки создал во дворе модель пригородного поезда и учил всех заходить в двери. Девочки визжали. «Это только кажется, что двери закрываются совершенно внезапно, на самом деле этот миг до некоторой степени предсказуем. Показываю еще раз», – и Мак Кархи с обворожительной улыбкой зашел в вагон и снова вышел. Потом он обернулся вороном, взлетел на крышу вагона над дверью и кивком дал всем знак по очереди заходить. Визг возобновился. Ллевелис подозревал, что негласный девиз Мак Кархи – «Не объясняй очевидного», и в сочетании с самым убийственным предметом в школе эффект этого был поразителен. Приметы времени ненавидели все, и в первую очередь – сам Мак Кархи, но из года в год заниматься ими приходилось. Мак Кархи, полагая, что предмет обязывает, неизменно появлялся на пэвэ в потрепанных черных джинсах, но поверх все равно носил мантию с кружевным воротником.
– Слушай, ну зачем нам это уметь? – простонал Ллевелис. – Все равно же это никогда в жизни не понадобится!..
– Никогда не знаешь, куды вопрешься, – задумчиво возразил Гвидион, в сомнительных случаях жизни обыкновенно цитировавший свою прабабушку.
Но при следующей фразе доктора Мак Кархи поежился даже бывалый Гвидион.
– Есть такой поезд, который ходит под землей, – тоном человека, излагающего древнюю легенду, сказал Мак Кархи.
* * *
– Что это вы пишете, дитя мое? – раздался ядовитый голос у Гвидиона за плечом. – «…причиняя большой ущерб исконному населению Британских островов…». Запомните, молодой человек: исконное население Британских островов – это я. Все остальные появились там гораздо позже. А это? «Наши знания об этом времени весьма скудны и приблизительны, и события эти по большей части принадлежат области неизвестного». Гм… Если вам нечего сказать, сокращайте, сокращайте это математическими значками. Наши знания об этом t→ 0, и cобытия эти Є Х.  [6]А то изводите только пергамент. Пишут, пишут, – сами не знают, чего пишут. Единственное, что я могу сделать для вас как очевидец и не последний участник этих событий – это оставить вас после уроков, и вместо всей истории Британии вы будете мыть пол. Вот этой тряпкой. О, о, о. Я вижу на вашем лице ужас. Это старая, заслуженная тряпка. Мне подарили ее в Аннуине.  [7]Имя ее… впрочем, оно вам ничего не скажет.
Так Гвидион впервые увидел своего учителя Мерлина, и ему еще повезло. Тряпка, явно сделанная из шкуры дракона, с шипами на спине, огрызалась и извивалась, когда он пытался отжать ее. Но гораздо худшим способом с учителем познакомился Ллевелис. На вступительном экзамене Мерлин, доверительно перегнувшись к нему через подлокотник кресла и всем своим видом показывая, что готов слушать ответ по билету, представился:
– Профессор Мерлин Амброзий… Или Аврелий?.. Извините, память уже не та.
– Как? Профессор Мерлин? – закашлялся Ллевелис. – Но ведь вы…
– Я что? – быстро спросил Мерлин.
– Я читал, будто с вами произошла… одна неприятная история.
– Одна?! Вы мало читали.
– Ну, что-то с креслом… Лемурий Кумбрийский писал, – Ллевелис не мог оправиться от смущения. – Ох, как же там было?.. А, да!
 
 
«…Вы видите магические знаки,
 
Начертанные мною? – молвил Мерлин. —
 
Они гласят на древнем языке,
 
Что каждый смертный, севший в это кресло,
 
Немедленно исчезнет навсегда».
 
Тут грянул гром, и стены пошатнулись,
 
Посыпались со звоном витражи,
 
И вздрогнули собравшиеся в зале:
 
Сказав сии слова, волшебник Мерлин
 
Сел по ошибке в собственное кресло
 
И, к ужасу собравшихся, исчез.
 
 
– Не припоминаю, – сказал Мерлин задумчиво, потирая лоб. – А! – он хлопнул себя по лбу с видом человека вспомнившего.
 
 
Великий маг? Блестящий прорицатель?
 
Так утомился в продолженье речи,
 
Что помутился разум у бедняги?
 
И пятнами какого хочешь цвета
 
Он весь покрылся, с ног до головы?
 
 
Ллевелис сгорел со стыда.
– И, закатив глаза, он начал биться? – не переставал цитировать Мерлин. – И булькало…
– Так это все неправда? – терзаясь, спросил Ллевелис.
– И, как отныне знает каждый школьник, он, пошатнувшись, рухнул в это кресло, войдя в века как полный идиот, – закончил Мерлин. – Ну, почему всё? Однажды я действительно исчезал ненадолго. И больше моего места никто не занимал. А то, знаете, чертовски трудно найти свободное место, когда приходишь последним. Такие свиньи! Никто не уступит придворному магу!.. Чем меньше вы будете читать Лемурия Кумбрийского, Ллеу, дитя мое, тем более и более свет знания будет разливаться по темным закоулкам вашего разума, так что со временем дойдет и до самых пяток. Продолжайте.