Люди советской тюрьмы

  
Бойков Михаил Матвеевич
 
ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ
 
 
Кто не был в тюрьме, тот не знает,
 
что такое — государство.
 
Лев Толстой
 
 
Битьё определяет сознание.
 
Из тюремных пословиц
 
ИЗДАТЕЛЬ "СЕЯТЕЛЬ" — БУЭНОС АЙРЕС
 
Амнистия
 
Ещё жив человек
 
Расстрелявший моего отца
 
Летом в Киеве в тридцать восьмом.
 
Вероятно, на пенсию вышел,
 
Живёт на покое
 
И дело привычное бросил.
 
Ну, а если он умер
 
Наверное, жив человек,
 
Что перед самым расстрелом
 
Толстой
 
Проволокою
 
Закручивал
 
Руки
 
Отцу моему
 
За спиной
 
Верно, тоже на пенсию вышел.
 
А если он умер,
 
То, наверное, жив человек
 
Что пытал на допросах отца
 
Этот, верно, на очень хорошую пенсию вышел.
 
Может быть, конвоир ещё жив,
 
Что отца выводил на расстрел.
 
Если б я захотел,
 
Я на родину мог бы вернуться.
 
Я слышал,
 
Что все эти люди
 
Простили меня.
 
Иван Елагин
 
  
ОТ АВТОРА
 
Я один из бывших счастливейших граждан Советскою Союза.
В самые страшные годы большевизма я сидел в самых страшных тюремных камерах и выбрался оттуда сохранив голову на плечах и не лишившись разума. Меня заставили пройти весь кошмарный путь "большого конвейера" пыток НКВД от кабинета следователя до камеры смертников, но от пули в затылок мне удалось увернуться. Ну, разве я не счастливец?
Более тысячи заключенных и десятки палачей видел я в тюрьмах и у каждого из них была трагическая судьба, непохожая на судьбы соседей по тюремной камере и следовательскому кабинету.
Эти люди мирно беседовали со мной и пытали меня, раскрывали передо мною свои души и влезали в мою. Только в тюрьме я понял, что представляет собой советская власть и узнал, как можно человека превратить в тряпку и заставить его сознаваться в тягчайших преступлениях, о которых он даже никогда не думал. В тюрьме я увидел, как много врагов у советской власти и убедился, что она должна быть и будет уничтожена, что безбожное и бесчеловечное не может существовать долго. Разве я не счастливец?
Полтора десятка лет, с большими перерывами, я писал книгу об этом и вот она перед вами, читатели. В ней вы не найдете глубокомысленных рассуждений, исследований, умозаключений и выводов. Я даю только факты, описывая то, что видел, слышал и чувствовал. Моя книга это серия зарисовок советской тюрьмы и ее обитателей, это фотографии без ретуши. Для них мне не потребовалось ни черной, ни белой краски. Перед вами советская тюрьма, как она есть, а выводы делайте сами.
Многие не захотят поверить моей книге, как не хотели верить правдивым документам о коммунизме на протяжении десятков лет. Горькая и страшная правда многих отталкивает от себя. Приятней и удобнее верить сказочникам о "советском рае", людям типа Ильи Эренбурга и Хыолетта Джонсона. Не верящим мне, я могу сказать только следующей: «Пока не поздно, подумайте о коммунизме не чужой, а своей головой. Подумайте серьезно или, через несколько лет, в Нью-Йорке, Буэнос-Айресе и Лондоне с вами будут делать то, что в свое время делали со мной в советской тюрьме. И вас тоже превратят в "счастливых советских граждан".
М. Бойков.
  
ПРОЛОГ ЗАПРЕЩЕННАЯ ПЕСНЯ
 
Зимним вечером 1937 года я шел с работы но главной улице города Пятигорска. Впереди меня ковыляла, пошатываясь, мужская фигура. Подойдя поближе, я увидел, что это подвыпивший рабочий. Он был пожилой, с седыми усами и не особенно пьяный.
Шагая прямо по ухабистой мостовой и выписывая кренделя, рабочий ни на кого не обращал внимания, прохожих не задевал, а только сиплым, надтреснутым тенорком голосил старинную солдатскую песню:
 
 
— В чистом поле, под раки-итой
 
Русский раненый лежал
 
И к груди, штыком пробитой,
 
Эх!.. Крест свой медный прижима-а-ал,!.
 
Кровь лилась из свежей раны
 
На истоптанный песок:
 
Над солдатом ворон вьется,
 
Чует, эх, лакомый кусо-о- к…
 
 
Я хотел было пройти мимо, но неожиданно раздавшийся за моею спиной голос заставил меня остановиться:
— Гражданин!
Обернувшись, я понял, что этот возглас относится не ко мне. Обогнав меня, к пьяному подошел рослый, плотный мужчина в кожаном пальто и такой же кепке и повторил строгим, хриплым басом:
— Гражданин! Пойдемте со мной!
— Отстань! — огрызнулся на него пьяный и снова затянул:
— Черный ворон, что ты вьёшься
Над моею головой?
Ты добычи не добьёшься…
Эх!.. Я солдат еще живо-о-ой…
Человек в кожаном, пальто взял певца за рукав.
— Не сопротивляйтесь, гражданин. Хуже будет.
— Да ты от меня отвяжешься, лягавый? Или в морду хочешь?! — заорал пьяный, вырывая из его пальцев свой рукав.
Человек в коже вынул из кармана свисток и поднес к губам. На свист из переулка вынырнул милиционер и подбежал к спорившим.
— Бери его с той стороны! — приказал милиционеру человек в коже.
Блюститель "коммунистического порядка" поспешил исполнить его приказание. Вдвоем они схватили пьяного и вывернули ему руки за спину. Тот сразу протрезвел. Спросил испуганно:
— Куда вы меня тянете?
— Куда надо. Пошли, — зло бросил человек в коже. Рабочий рванулся, но его держали крепко. Тогда он стал кричать, обращаясь к прохожим:
— Товарищи! Помогите! Лягавые (Так советские граждане называют людей, причастных к НКВД и Милиции. Это выражение заимствовано из уголовного жаргона) ни за что трудящего пролетария хватают. Граждане, обратите внимание! Энкаведисты рабочего от станка задерживают.
Но прохожие, отворачиваясь и испуганно втягивая головы в плечи, далеко обходили эту группу. Протрезвевший рабочий, поняв, наконец, бесполезность сопротивления, заплакал и покорно пошел со своими мрачными спутниками.
Его повели в переулок. Репортерское любопытство толкало меня последовать за ними. Как почти всякий работник советской газеты, я был профессионально любопытен.
Осторожно выглянул я из-за угла. В глубине переулка, у стены распластался огромным чудовищем черный автомобиль с цельнометалличес ким кузовом без окон. Только в задней части его были створчатые дверцы.
Каждому гражданину СССР хорошо знакомы такие автомобили. В них энкаведисты возят арестованных. Люди дали арестантскому автомобилю меткую кличку: "Черный ворон".
А энкаведисты — более ласковую: "Воронок".
Увидев его перед собою так близко, я невольно задрожал. Он внушал мне ужас, как и большинству советских граждан.
Подойти к нему поближе я, конечно, не рискнул; выглядывая из-за угла, всматривался в развернувшуюся передо мною картинку советского бытия.
Рабочего подвели к автомобилю. Арестованный рванулся опять, но безуспешно. Прокричал что-то неразборчивое отчаянным голосом, закончившимся коротким стоном. Это тоже не помогло. Из кабинки автомобиля вылез второй человек в кожаном пальто и открыл дверцу кузова. Сопротивлявшегося втолкнули туда, дверца захлопнулась, мотор автомобиля фыркнул и зарокотал. Машина подалась назад, круто повернула и,