Золотой огонь Югры (Повесть)
— Так что ж ты стоишь! — взорвался Арчев. — Иди за водой!
— Иду, — смиренно вздохнул Парамонов, — кто ж, окромя меня?
Нагнулся, покряхтывая, потирая поясницу, поднял берестяное ведро.
Арчев пытливо заглянул Еремею в лицо, раздвинул пальцами веки мальчика — блеснули белки закатившихся глаз. Еремей задышал еще чаще и вдруг забормотал: «Не бей, не бей, русики!.. Покажу Сорни Най, только дедушку с матерью отпусти… Аринэ с Микулькой, бабушку, Дашку не трогай… Покажу…» Арчев сначала растерялся, но сразу же и обрадовался — улыбнулся удовлетворенно. Повернул голову, высматривая в приречной полутьме Парамонова, и удивленно заморгал — подручный исчез.
— Что за мистика? — Арчев отступил на шаг, вынул револьвер.
Резко обернулся, почувствовав за спиной опасность.
Быстрыми, длинными скачками к нему мчался, вскинув нож, проводничонок: свирепый, взъерошенный, с зареванным лицом. Налетел, замахнулся, но Арчев играючи перехватил его руку, и Антошка, заорав, кувыркнулся. Не рассчитавший усилия Арчев тоже упал, подмяв под себя мальчика. Тот бился, пытался вцепиться зубами в горло врага.
Долго и терпеливо выжидал Антошка, когда самый главный убийца останется один. Погнавшись было за бородатым мужиком, он остановился, как только увидел Арчева: бородатый — трус, никуда не денется. Сначала — Арчев! Но с двумя не справиться, поэтому Антошка затаился в кустах, умоляя Нум Торыма, чтобы тот хоть ненадолго оставил Арчева одного. Глотая слезы, кусая кулак, сжимающий нож, смотрел Антошка, как привязывали Еремейку к сосне, как хлестал его бородатый шомполом, и не кинулся на мучителя — сдержал себя. С трудом, с огромным усилием, но сдержал. Когда же запылал кул хот, Антошка лишь мельком взглянул на сарай. Подумалось горестно: вот, как оказывается, суждено уйти в нижний мир родным — через огонь, но мысль эта тут же вытеснялась другой, вызвавшей досаду, — светло стало! Теперь трудней будет незаметно подкрасться. И больше Антошка глаз от Арчева не отрывал. Задыхался от слез, изгрыз в кровь кулак, наблюдая, как истязают Ермейку, но не шелохнулся — ждал, ждал… И вот наконец-то Ар-чев остался один — бородатый пошел с ведром к реке. Антошка выскочил из кустов…
— Смотри-ка, какой отчаянный! А злой-то, злой… — Арчев, посмеиваясь, легонько надавил на горло Антошке. — Отдохни немного, успокойся.
Что-то сильно дернуло за воротник, отшвырнуло в сторону. Арчев крутнулся на спине, взбешенный, рванулся, чтобы вскочить. И оцепенел: на него были направлены винтовки.
— Бросьте оружие! — потребовал властный голос. — И встаньте.
Арчев медленно повернул голову к приказавшему — кожаная потертая тужурка, кожаная фуражка со звездочкой, низко надвинутая на лоб, жесткое худое лицо: Фролов! Из губчека. Начальник отдела по борьбе с терроризмом и политическим бандитизмом.
— Лихо сработано, — Арчев усмехнулся, отбросил револьвер.
Тяжело встал, тяжело поднял руки, когда крепенький парень в провонявшем мазутом бушлате, сорвав пояс Еремея и передав его Фролову, принялся ощупывать. Арчев зыркнул по сторонам, понял — не убежать: слишком много людей, даже если не считать тех, что окружили. По всему стойбищу рыскали в красноватых бликах догорающего сарая безмолвные, а оттого казавшиеся особенно зловещими чоновцы. Двое заглянули в избушку, скрылись в ней; один нес из зарослей найденный в лодке вещмешок; еще двое поднимали ошеломленного проводничонка; трое осторожно и бережно отвязывали от дерева Еремея; четверо вели от реки напуганного, съежившегося Парамонова. Поставили его перед Фроловым.
— Чья работа? — хмуро спросил тот и показал на Еремея, который, поддерживаемый бойцами, откачнулся от дерева и вяло открыл глаза.
— Дык… — Парамонов виновато вильнул взглядом в сторону Арчева. — Их вот благородие приказали, — и скорбно, подчеркнуто громко вздохнул.
— Расстрелять, — не повышая голоса, приказал Фролов.
— За что?! Я ж приказ сполнял. Рази за это можно жизни лишать, рази то по справедливости?! — торопливо, боясь, что не дадут объяснить, убедить, закричал Парамонов, не отрывая от Фролова выпученных от ужаса глаз.
И вдруг увидел вместо этого чекиста другого советского начальника, последнего, убитого им, Парамоновым. Тоже в кожане тот, сатаровский, представитель совдепа был, смотрел так же холодно и безжалостно, даже когда он, Парамонов, стволом винтовки поднял ему голову, сунув дуло под подбородок, и заглянул в самые зрачки: очень уж хотелось хотя бы на донышке их увидеть страх и тоску предсмертную. Не увидел, не дождался…
— За участие в контрреволюционном мятеже, за изуверство… — прозвучал негромко голос Фролова.
— Погодьте, родимые! — заверещал Парамонов, рухнул на колени и протянул к чоновцам трясущиеся руки. — Погодьте, сердешные! Я откуплюсь за жись свою… — торопливо выдергивая из карманов кредитки, начал швырять их под ноги бойцам. — Тута и ваши, советские, есть и настоящие, царевы еще! Берите, берите, не жалко!..
— …именем народа, именем рабоче-крестьянской социалистической республики!..
— Господи-и-и! — Парамонов, откинувшись, задрал к небу бороду, вскинул руки. — К тебе иду, прими мя, господи, раба твово верного…
Нестройно хрустнул залп. Парамонов скрючился, заваливаясь на бок, и тело его скользнуло в яму.
Два бойца подхватили Еремейку на руки и понесли к реке, где сразу же после залпа выплыл под всеми парами с низовья «Советогор». Антошка, заглядывая Еремею в лицо, сострадающе морщась, семенил рядом, но около шлюпок, которые уже подогнали к отмели, развернулся, кинулся к избушке.
— Что же вы со мной медлите? — насмешливо спросил Арчев, глядя вслед проводничонку, юркнувшему в темный проем двери. Перевел взгляд на чоновцев, которые прикладами забрасывали яму с телом Парамонова. Притворно зевнул. — Или меня засыпать не будете?
— Вас тоже расстреляем, — пообещал Фролов. — Только позднее, вместе с другими главарями. После показательного процесса… Где еще ваши?
— Там, — Арчев кивнул на догорающий сарай. — Не торжествуйте, борьба еще не окончена! Будет и на нашей улице праздник! — и стыдливо отвел глаза от Фролова: выкрик прозвучал визгливо.
— Я думал, вы умней, — Фролов отвернулся. — Ведите его, Матюхин.
От стыда, что выглядел в глазах чекистов смешным, Арчев стиснул зубы, мотнул досадливо головой.
— Чего башкой вертишь?! — боец ткнул дулом винтовки в спину. — Не удерешь, не мечтай.
— Дум спиро, сперо [9],— огрызнулся Арчев.
— Чего? Я тебе покажу думу про Спирю! — Второй боец, Матюхин, щелкнул затвором. — Никакой Спиря тебе не поможет… А ну, руки за спину! И шагай!
Услыхав про «Спирю», Арчев вспомнил и про Спирькину карту, и про… Кто знает, может, еще не все потеряно?.. Он угловато усаживался в шлюпку, когда примчался запыхавшийся Антошка.
— Вот, вочирем, меми пупи ингх! [10] — сунул растерявшимся чоновцам два берестяных туеска. — Ермейку мазать надо… — Торопливо забросил руки за спину, принялся показывать, что следует натирать спину, и даже зажмурился, изображая блаженство. — Ермейка хорошо будет!
Фролов подхватил его под мышки, вскинул над бортом, усадил рядом с Арчевым. Антошка, обомлевший от стремительного полета, смолк, вытаращил глаза, но как только оказался на скамье, отшатнулся от соседа. Рванулся, пытаясь выпрыгнуть из шлюпки.
— Прости, не подумал, — Фролов прижал мальчика к себе, погладил по голове. — Извини… А на берег тебе не стоит. Ну что ты там один делать будешь? — Наклонился к Антошке, посмотрел ему в глаза. — Поехали с нами?.. Станешь за другом — или кто он тебе, брат? — ухаживать. Мы лечить его будем, а ты помогать. Хочешь?
Антошка, соглашаясь, быстро и сильно закивал.
— Ну вот и договорились, — Фролов опять высоко поднял его, передал гребцам, те — чоновцам, которые на носу придерживали за плечи Еремея. — Кстати, как звать-то тебя?
— Антошка Сардаков, — скороговоркой отозвался мальчик, опустившись на корточки перед Еремеем и заглядывая ему в лицо. — А он — Еремей Сатар! — пояснил с гордостью. — Его дед — Большой Ефрем-ики.