Подмена

Дрю тоже запустил в него ложкой.
— Того, кто возьмет на себя смелость вылить это в сортир!
— Тогда сам смешивай себе коктейль, бармен недоделанный!
Они затеяли дружескую толкотню, потом Дэни натянул на голову Дрю кроличью маску, и они вместе устремились в гостиную. По дороге Дрю натянул Дэни на лицо капюшон.
Росуэлл к этому времени уже испарился — видимо, отправился на поиски Стефани.
Я остался один на один с Тэйт, размышляя, стоит уйти или остаться. Меня абсолютно не привлекала перспектива обсуждать ее умершую сестру, но я не сомневался, что Тэйт все равно от меня не отвяжется, а значит, лучше обсудить это здесь и сейчас, без свидетелей.
Краем глаза я обратил внимание на изгибы тела Тэйт под футболкой, и мне вдруг захотелось до нее дотронуться, в то же время я помнил, что должен держаться ниже травы и тише воды.
Я остановился прямо перед Тэйт — так, по крайней мере, никто не мог слышать, о чем мы секретничаем. Она поджала губы в недоброй насмешливой ухмылке, с них вряд ли могло слететь что-то приятное. Волосы Тэйт пахли грейпфрутом и чем-то очень легким, трепещущим, совсем для нее нехарактерным, но почему-то милым.
— И кто же ты такая? — спросил я, щелкая пальцем по ее «антенне».
— Ох, даже не знаю — скажем, киборг-богомол. Нет, марсианин! Или алюминиевая фольга. А ты кто?
Я отставил в сторону пиво и уперся ладонями в шкафчик. Нет, это был не я — я стал кем-то другим.
«Я — нормальный, обычный человек, родившийся в нормальной биологической семье, с карими глазами и розовыми ногтями, которые не синеют, когда официантка в кафешке приносит мне порцию жареной картошки не на алюминиевом, а на металлическом подносе».
Нет, ничего такого я конечно, не сказал.
Глаза Тэйт были суровыми и загадочными.
Не отнимая взгляда с моего лица, она протянула руку и взяла забракованный коктейль Дэни.
А я опустил голову и уставился в пол.
— Хватит смотреть на меня так.
— Как так?
«Будто я глупый и жалкий, а ты меня ненавидишь».
Я пожал плечами.
— Не знаю. Никак. — Я поднял глаза, поймав ее беззащитный взгляд. — Слушай, а что ты вообще тут делаешь?
Тут кто-то в соседней комнате включил быструю попсовую песенку, вы все, конечно, ее знаете — про то, что все будет хорошо, что нужно быть собой и стараться изо всех сил, и тогда все сбудется, а остальное — вздор и полная чепуха.
Девчонки танцевали все вместе, подпевая себе вслух.
— Странная эта песня, — сказала Тэйт с каким-то напористым оживлением, будто давая мне понять, что не меняет тему. — А главное, совсем не смешная.
В ее неотступном взгляде сквозила острая и ничем не замутненная печаль, своими ржавыми лучиками окаймлявшая ее зрачки. Но Тэйт продолжала ухмыляться беспощадной улыбкой. Из-за этого вид у нее был такой, словно девушка едва сдерживается, чтобы не вцепиться кому-нибудь в глотку.
Я прислонился к стойке, пытаясь придумать Ударную фразу и одним махом положить конец всем этим разговорам. Требовалось что-нибудь окончательное и бесповоротное, такое, что решило бы проблему раз и навсегда.
Тэйт, продолжая ухмыляться мне в лицо, одним длинным глотком выпила коктейль Дэни.
Я никак не мог уразуметь, чего она добивается. Ее сестра умерла. Какая разница, где случилась эта смерть — в прелестной колыбельке на Уэлш-стрит или в каком другом месте? Смерть — это смерть. Она необратима. Неотменяема. С ней ничего нельзя поделать, но Тэйт, похоже, вбила себе в голову, что мой правильный ответ позволит ей все исправить.
Глаза у нее были злые, посверкивающие звездочки на ободке осыпали плечи ее куртки серебристым инеем.
— Ты веришь в сказки?
— Нет.
— Даже в сладкие сказочки для взрослых, о том, что нужно играть по правилам, упорно трудиться, найти хорошую работу, обзавестись семьей, и тогда все будет замечательно?
Я хмыкнул и помотал головой.
— Хорошо. В таком случае тебя не меньше, чем меня должна доводить до исступления общая игра «А давайте все дружно притворимся»!
— Слушай, ты говоришь не по делу. Я соболезную, честное слово. Это ужасно. Но ради всего святого — меня это не касается!
Ее улыбка заледенела, а глаза распахнулись еще шире. Когда Тэйт заговорила, ее голос прозвучал пронзительно, насмешливо и угрожающе.
— Ах, ну тогда давай притворимся, Мэки! Притворимся, что ты вдруг поведешь себя, как мужчина, взглянешь в лицо фактам и перестанешь делать вид, будто мы живем в сладкой сказке, а вокруг только радуги, котята и единороги! Притворимся, что ты не будешь обращаться со мной, как с полоумной, и расскажешь, как мерзкие маленькие чудища появляются в детских кроватках вроде той, где спала моя сестра! Почему ты не хочешь рассказать мне об этом?
Мои щеки пылали, как будто мне надавали пощечин.
— Почему? — Вопрос прозвучал очень громко, как хриплый лай. Я взял себя в руки и понизил голос до шепота. — При чем тут я? Какое я имею к этому отношение?
Она подняла на меня глаза и покачала головой, рассыпая вокруг серебряные искорки.
— То есть, ты всерьез считаешь, что вокруг одни дураки?
На миг я перестал дышать. Потом наклонился и постарался произнести как можно злее и тверже:
— Выходит, ты назначила меня экспертом по вопросу, почему в вашей семье случилась такая беда? Что же я такое сделал, что ты решила, будто это имеет ко мне какое-то отношение?
Тэйт издала короткий презрительный смешок.
— Уверяю тебя, будь у меня выбор, я бы поискала кого-то больше похожего на мужчину. Но у меня есть только ты!
Я выплеснул пиво в раковину, где оно зашипело пенной шапкой, и отпрянул от стойки. Прочь из кухни, прочь от злой беспощадной улыбки Тэйт!
Впервые после арт-проекта близнецов я вспомнил о своем изуродованном шкафчике и даже на долю секунды допустил, что это Тэйт нацарапала слово «Выродок» на его дверце. Но эта мысль умерла быстрой смертью. Надпись появилась в день похорон, что практически исключало ее участие, тем более тогда я еще не успел довести ее до белого каления.
В гостиной музыкальный центр надрывался все громче, а толпа становилась плотнее.
Я прокладывал себе путь сквозь супергероев и ведьмочек в поисках места, где можно было «бросить якорь».
— Мэки! — Элис с улыбкой помахала мне с дивана. — Мэки, иди сюда! — Все в ней было простым, естественным и радостным — настоящий сверкающий остров в бурном море. Как раз то, что мне было нужно.
Когда я сел рядом, она придвинулась ближе, так что ее нога прижалась к моей. От нее пахло текилой и какими-то духами, от которых у меня немедленно заслезились глаза.
Этой ночью Элис нарядилась кошкой — на мой взгляд, это было слишком нарочито. Мне больше нравилось представлять ее в белой теннисной форме — недоступную, чистую и безупречную. Накладные ушки и жирные черные усы на ее щеках слишком бросались в глаза. Тем более что добрая треть девчонок сегодня была кошками.
— Привет, — промурлыкала Элис, наклоняясь ко мне ближе. Выбившиеся из-под заколки завитые локоны щекотали мне руку. — Нам нужно найти местечко потише.
Губы Элис были гладкими и блестящими. А в ее рту гудела штанга пирсинга — исполняя свою злую и опасную песенку. Интересно, сможет ли сила «Наицелебнейшего боярышника» защитить меня от стали? Если я действительно захочу того, чего, мне казалось, я хочу?
А хотел я поцеловать Элис. Только это не было чистым и страстным желанием, которое обычно порождают мечты о поцелуе. Мое желание напоминало решимость человека, надумавшего очертя голову прыгнуть в ледяную воду и одновременно понимающего, что ничего хорошего его там не ждет. Но я хотел отключиться. Посмотреть, каково это — быть другим.
Элис придвинулась так близко, что ее грудь уперлась мне в плечо.
— Не хочешь посидеть где-нибудь?
— Мы же и так сидим. — У меня начали потеть ладони.
Она недовольно посмотрела на меня, склонила голову набок.
— Я имела в виду более уединенное место, скажем… наверху. Спальню или типа того.