Подмена

Во время работы сталелитейного завода щебень и известь просто сваливали в овраг. Отходы производства накапливались годами, постепенно прорастая чахлыми деревцами и зарослями бурьяна. Теперь это было все, что осталось от «Гейтс».
Горы щебня и шлака в наших местах встречались повсюду, но только в Джентри ученики начальной школы никогда не перелезали через окружавший их забор. В других городках отвалы огораживали редко, больше на всякий случай. Их горы отходов были серыми, низкими и ничем не примечательными. Наши же были черными, будто обгоревшими. И огораживали их за тем, что от этих мест лучше было держаться подальше.
Истории, которые о них рассказывали, были сродни байкам у костра — такие же страшные, невероятные и захватывающие. В основном это были жуткие сказки об ухмыляющихся полуразложившихся трупах, которые встают по ночам из могил и разгуливают по темным улочкам Джентри. Все знали, что это просто страшилки, но какая разница? Все равно шлаковый отвал у нас предпочитали обходить стороной.
Примерно на полпути к склону тропинка разветвлялась, уходя через пешеходный мостик на другую сторону оврага.
На середине мостика стоял мужчина, что было довольно странно, учитывая, что взрослые забредали сюда крайне редко. Поставив локти на перила, человек смотрел на воду, упершись подбородком в ладони. Он показался мне знакомым, только я его не помнил.
Мне не хотелось подходить ближе, но чтобы попасть домой, нужно было либо пройти мимо незнакомца, либо вскарабкаться на холм и тащиться в обход по Брейкер-стрит.
Я сунул руки в карманы и шагнул на мост.
— Выглядишь ужасно, — заявил мужчина, когда я приблизился. Это было довольно странное замечание: мало того, что грубое, так еще и сделанное незнакомцем, который на меня даже не взглянул.
На мужчине было длинное пальто с потрепанными манжетами и армейскими нашивками на рукавах. Спереди зиял длинный ряд дырок, будто кто-то вырезал из него застежки-кнопки.
— Глаза, — сказал мужчина и вдруг резко обернулся, уставившись на меня. — У тебя глаза черные, как камни.
Я обернулся, чтобы убедиться, что за спиной у меня никого нет, потом кивнул. Да, глаза у меня всегда были темными, а от присутствия железа становились совсем черными.
Головокружение почти прошло, но я по-прежнему был бледным и потным.
Мужчина наклонился ко мне. Подглазья у него были темно-сизые, маслянистые, а кожа имела нездоровый желтоватый оттенок.
— Я мог бы тебе помочь.
— Простите, я, конечно, не специалист, но, судя по вашему виду, вам помощь нужна больше.
Он улыбнулся, но приятнее от этого не стал.
— Мое лицо — это лишь результат дурной наследственности, а вот ты, дружок, совсем плох. Тебе нужна помощь, чтобы держаться на ногах. — Он указал через мост на дальнюю сторону оврага, на тихий пригород, где стоял мой дом. — Там произошло несчастье. Да-да, там, где ты живешь и куда возвращаешься. Впрочем, думаю, ты и сам это знаешь.
Дождь стучал по мосту. Я посмотрел через перила на шлаковый отвал. Он был до того черным, что в этой черноте начинали вдруг возникать другие цвета. Сердце у меня колотилось сильнее, чем это можно было терпеть.
— Меня это не интересует, — сказал я. Во рту пересохло.
Незнакомец мрачно кивнул.
— Это ненадолго.
Это не было угрозой или предостережением. Мужчина произнес это совершенно равнодушным тоном. Потом вытащил из кармана пальто часы, повернулся ко мне спиной и отщелкнул крышечку, продолжая смотреть на шлаковый отвал.
Я обогнул его, стараясь не задеть плечом. Миновав место, где тропинка начинала подниматься на другую сторону оврага, я вышел к перекрестку Орчард и Конкорд-стрит.
Я заставлял себя идти вперед, всеми силами подавляя нараставшую в груди панику. Маленькая трусливая часть моего существа была уверена, что незнакомец идет следом, но когда я не выдержал и обернулся, на мосту никого не было.
На Конкорд-стрит все дома были двухэтажными, с большими верандами, огибавшими их с двух сторон. Миссис Фили, жившая через три дома от нас, возилась в своем дворике, прибивая к перилам веранды подкову. Ее седые волосы были завиты в тугие пуделиные кудельки. Сегодня она надела ярко-желтый плащ-дождевик. Миссис Фили обернулась, увидела меня и, улыбнувшись, подмигнула. Затем снова занялась своей подковой, словно железо могло защитить ее от чего-то неизбежного и страшного.
А я пошел домой под грохот молотка, разносившийся по всей улице.
  
Глава третья
 
СЕРДЦЕБИЕНИЕ
 
Войдя в прихожую, я бросил сумку с учебниками и стащил с себя толстовку. Один рукав был измазан кровью. Сначала я хотел ее просто выбросить, но понял, что папа не оставит это без замечания.
Закуток для стирки располагался в небольшой нише в конце коридора. Я не любил туда заходить. В тесной каморке от корпусов стиральной и сушильной машин из нержавейки шел густой ядовитый запах. Минуту-другую я раздумывал, как пересилить себя и запустить стиралку, но пока я там стоял, даже не закрыв дверь, у меня начало дико стучать в ушах. Тогда я скомкал толстовку и решил, что если не забуду, попрошу Эмму выстирать ее. В горячей воде. С пятновыводителем. Короче, я бросил толстовку в корзину для грязного белья и поплелся на кухню.
Из глубины дома доносился стрекот клавиатуры. Мама была у себя в кабинете и печатала что-то на компьютере.
— Мэки! — окликнула она. — Это ты?
— Угу.
— Смотри, чтобы отец не застукал тебя, когда прогуливаешь, понял?
— Угу, ладно.
Я налил себе стакан воды, сел за стол и уставился на скатерть, пытаясь вычислить последовательность клетчатого орнамента. Красный, черный, снова красный, белый, зеленый, а потом я сбился.
Когда вошла Эмма, я настолько глубоко ушел в это занятие, что вздрогнул, почувствовав ее руку на своем плече. Я начал объяснять ей про стирку, но осекся, увидев, что Эмма не одна. С ней была девушка — высокая, серьезная, с длинным, очень худым лицом.
Эмма вытащила из буфета банку арахисового масла, взяла пластиковый нож для пикника.
— Эй, уродец, — сказала она, взъерошив мне волосы. — Что-то ты рановато сегодня. — Она посмотрела через коридор на дверь кабинета и потом спросила, понизив голос до еле слышного шепота: — Как себя чувствуешь?
Я покрутил рукой, давая понять, что так себе.
— Разве у тебя сейчас не ботаника?
Эмме было девятнадцать, и она никогда не прогуливала, с пугающей целеустремленностью посещая все научные классы в колледже.
— Профессор Крэнстон предоставила нам свободное время для работы над групповым проектом. — Эмма ткнула пластиковым ножом в сторону незнакомой девушки. — Это Джанис.
Джанис села напротив и сложила на столе руки перед собой.
— Привет, — сказала она. У нее были тусклые каштановые волосы, неопрятно свисавшие по сторонам длинного лица.
Я кивнул, но ничего не сказал.
Она разглядывала меня с таким интересом, будто я был лабораторным образцом, каким-то жуком с булавкой в спинке. Глаза у нее были огромные и темные.
— Почему она называет тебя уродцем?
У некоторых людей есть дар буквально несколькими словами сгладить любую неловкость и выйти из любой ситуации. У меня такого дара не было. Поэтому я просто смотрел на свои руки и ждал, когда Эмма все исправит.
Эмма — мастер спорта по лжи. Королева тезиса «мой-брат-совершенно-нормальный, мой-брат-просто-застенчивый» или «мой-брат-очень-болезненный, он-аллергик, у-него-мононуклеоз, он-отравился, у-него-грипп». Внимание, самая главная, самая чудовищная ложь: мой брат.
Как и ожидалось, Эмма подошла ко мне сзади и положила подбородок на мою макушку. Волосы у нее были тонкие и мягкие. Непослушные прядки выбились из-под резинки и висели вдоль щек, щекоча мне лицо.
— Когда он был маленьким, то был самым уродливым существом на свете. Весь желтый, сморщенный. Да еще с зубами! — Она отпустила меня и повернулась в сторону кабинета. — Полный комплект, да, мам?