Дело уголовного розыска (Невыдуманные рассказы)

— Добрый вечер. Шифрис говорит.
— Слушаю вас, Леонид Владимирович. Вы откуда так поздно?
— Из лаборатории. Ну и работенку же вы мне подкинули!
— Мы такие. Знаем, кому что доверять.
— Думаете лестью откупиться? Не получится. И нечего ладонью трубку прикрывать. Все равно слышно, как хихикаете.
— И в мыслях не было.
— Честно?
— Конечно.
— Тогда слушайте. Вся эта история с примусом — сплошная липа. Может, он и взрывался, но к гибели мальчика это никакого отношения не имеет. Мальчик действительно скончался от ожогов, но ни керосин, ни бензин тут ни причем. Никаких следов сгоревших нефтепродуктов на теле покойного не обнаружено.
— Скажите, Леонид Владимирович, а спирт мог быть причиной ожогов?
— Вполне.
— А точнее нельзя?
— Точнее все будет изложено в официальном заключении. Вы его завтра получите.
— Спасибо, Леонид Владимирович.
— Хотел бы сказать «Не за что», да язык не поворачивается. Спокойной ночи.
— Покойной ночи.
Одноэтажный домик на улице Полтарацкого был выбран для встречи с Лисуновым не случайно: он стоял в глубине участка среди разросшихся деревьев, и в него можно было попасть также с улицы Павлова через калитку позади сарая, надежно скрытую от постороннего взгляда колючим кустом шиповника и облепихи. Этой калиткой и воспользовался Булатов, пройдя через соседний двор. Здесь его уже ждал Разумный. Они обменялись рукопожатием.
— Пришел? — поинтересовался Булатов.
Разумный глянул на циферблат ходиков и покачал головой — минут через пятнадцать.
На столе уютно попискивал самовар. Фарфоровая сахарница с колотым рафинадом, вазочка с вареньем, три чашки на блюдцах, нарезанные тонкими ломтиками колбаса, сыр. Каравай хлеба, накрытый вышитым полотенцем.
— Подкармливаете? — кивнул Булатов.
— Хозяева постарались.
— Они что — в курсе дела?
— Разумеется, нет. Просто по доброте душевной.
— А сами где?
— Уехали за город. Там у них огородишко.
Разговаривая, Разумный то и дело поглядывал в окно.
— Идет.
Лисунов был в вышитой полотняной рубахе, с закатанными рукавами, коломянковых брюках, сандалетах на босу ногу. Здороваясь за руку, озорно блеснул улыбчивыми глазами.
— Не опоздал?
Стрелки на циферблате ходиков показывали половину третьего.
— Минута в минуту, — усмехнулся Булатов. — Прошу к столу. Водки, правда, нет, зато закусить есть чем. Вы, кстати, как насчет спиртного?
— Никак. — Лисунов улыбнулся. — Разве что в интересах дела.
— То есть?
— Если потребуется, могу выпить сколько угодно и останусь трезвым. Алкоголь на меня не действует.
— Это вы серьезно? — удивился Разумный.
— Да, — сказал Лисунов. — У нас вся родня по отцу такая: не пьянеет. Оттого, может, и не пьют.
— Ценное качество, — вставил Разумный.
— Что именно? — хитровато прищурился Булатов. — Что не пьют или что не пьянеют?
— И то и другое, — мгновенно нашелся Разумный.
Все трое рассмеялись.
— Ваши соседи, судя по последнему рапорту Александра Александровича, такими качествами не обладают.
— Это вы о ком? — Лисунов испытующе взглянул на Булатова. — О Жогове?
— Скорее о его племяннике.
— Что верно, то верно, — согласился Лисунов. — Трезвый он вряд ли отважился бы на такой разговор.
— Ну что ж, — Булатов шагнул к столу, — прошу. Угощайтесь и рассказывайте, что новенького.
— А вы? — поколебался было Лисунов.
— И мы чайком побалуемся. Распоряжайтесь, товарищ майор.
Разумный разлил чай по чашкам.
— Значит, так, — Лисунов отхлебнул в чашке, поморщился и перелил чай в блюдце. В прошлое воскресенье в Караван-сарае была гулянка. Свадьба, так сказать. А если по существу — дикая пьянка. Некто Пантюхин дочь замуж выдавал. Пригласили и меня.
— Много выпили? — поинтересовался Булатов. — Вы, я имею в виду.
— Пришлось. Федька, это Пантюхина так — зовут, стал по пьяному делу приданым хвастать. Сундуки настежь гляди, знай накопил!
— Было на что поглядеть?
— Было. Сервизы, серебро, отрезы, вороха одежды, обуви, пуховые платки…
— Оренбургские небось? — уточнил Разумный.
— И оренбургские.
— Сто лет жене обещаю купить, — вздохнул майор. — Да разве подступишься.
— Не перебивайте, Александр Александрович, — мягко пожурил Булатов.
— Извиняюсь. Продолжайте, Федор Петрович.
— Я прикинул в уме, сколько это добро может стоить. Цифра прямо таки астрономическая получается. Но дело даже не в этом. — Лисунов отхлебнул из блюдечка и долил горячего чая. — Понимаете, я сказал «отрезы», но это неверно. Там были целые рулоны сукна, шелка, хан-атласа. На некоторых даже товарные бирки сохранились. Вот одна из них.
— Лихо, — Булатов выразительно взглянул на Разумного. — Как вам это удалось?
В общем довольно просто, — усмехнулся Лисунов. — Пьяный Пантюхин шнырял добро на всеобщее обозрение. Направо, так сказать, и налево. Одна из бирок оторвалась и отлетела под стол. Никто не обратил на это внимания. А подобрать бирку позднее, когда все перепились, не составило особого труда.
— Как сказать… Как сказать. — Булатов с силой потер подбородок. Риск был и риск не немалый. На будущее я вам категорически запрещаю поступать таким образом. Ясно?
— Ясно.
— Так-то. Федор Петрович, продолжайте наблюдения, но сами ни под каким видом ни во что не вмешивайтесь. Держите в поле зрения Жогова и Пантюхина. Почаще бывайте у Стеганцевой. Так кажется зовут содержательницу подпольного притона. Кстати ваша хозяйка права: к гибели мальчика примус отношения не имеет.
Несколько дней спустя Ходжаев и Разумный встретились возле кабинета Булатова.
— Прошу, — кивнул на дверь Ходжаев.
— По старшинству, — улыбнулся Разумный. — А я за вами, Наби Ходжаевич.
На стук в дверь ответа на последовало.
— Странно, — Ходжаев покосился на коллегу. — Вы на который час приглашены!
— На десять.
— И я на десять. Войдем?
Разумный едва заметно пожал плечами. Булатова в кабинете, как и следовало ожидать, не оказалось, и они уже хотели было покинуть комнату, когда на столе требовательно зазвонил телефон. Ходжаев переглянулся с Разумным и поднял трубку.
— Подполковник Ходжаев.
— Товарищ полковник просит вас подождать его в кабинете. Задержится минут на пять-десять, — прозвучал в трубке голос дежурного.
Расспрашивать в таких случаях не полагалось, и Ходжаев, коротко поблагодарив дежурного, опустил трубку на рычажки аппарата.
— Просит подождать в кабинете, — сообщил он Разумному. Тот кивнул и, отодвинув приставленный к столу стул, устроился, продолжая держать в руках объемистую папку. Подполковник прошелся по комнате и, остановившись у окна, приоткрыл форточку.
Ждать пришлось недолго. Булатов стремительно вошел в кабинет, поздоровался с коллегами и, извинившись за задержку, сел за письменный стол.
— Присаживайтесь, товарищи. — Он помолчал, неслышно постукивая кончиками пальцев по гладкой поверхности стола. — Не стану от вас скрывать, у меня только что был разговор с министром. Разговор, прямо скажем, не из приятных. Я понимаю министра и полностью разделяю его раздражение.
Он опять помолчал. Затем продолжил.
— Время уходит. Конец мая, а похвастаться нам, увы, все еще нечем. Если вы не возражаете, Наби Ходжаевич, давайте вначале послушаем товарища Разумного. А уже потом доложите вы. Договорились?
Ходжаев молча кивнул.
— Вот и прекрасно. Прошу, Александр Александрович. Разумный положил на стол папку, раскрыл ее и начал, не заглядывая в бумаги.
— В архивах среди документов жилищных органов Ташкента нами обнаружена запись, согласно которой в сентябре 1921 года выдано разрешение на строительство собственного дома Жогосу Костасу, 1886 года рождения, ювелиру по профессии, прибывшему в Ташкент из Одессы вместе с племянником Калогирисом Николасом, 1908 года рождения.