Тайна трех государей
Третьим именовался основатель и бессменный глава Академии, генерал госбезопасности Псурцев. Он вышел в отставку в девяностых и формально попал в категорию БС – бывших сотрудников или бээсов, как они сами себя называли. Бээсы любят повторять, что бывших не бывает. А отставной генерал Псурцев разговорами не ограничился – и принялся за дело.
Делом стало создание Академии Безопасности. Её устав сообщал: «Основной задачей общественной организации является обеспечение выживания и развития российской нации путём предотвращения, выявления и устранения внутренних и внешних угроз. Академия ведёт непрерывный мониторинг основных направлений жизнедеятельности нации; осуществляет сбор и анализ всей необходимой информации; поддерживает постоянные контакты с органами государственной власти и силовыми структурами по вопросам безопасности».
Псурцев изрядно гордился тем, что лично сочинял устав; юристам он доверил уточнить лишь деликатные формулировки. Что касается контактов Академии с властями и получаемой поддержки… Говоря об этом, обычно поднимали глаза и указывали куда-то вверх – не иначе имея в виду силы небесные в лице товарища Второго и товарища Первого, поскольку дела у товарища Третьего чудесным образом сразу пошли в гору, всем на зависть и удивление.
По уставу детище Псурцева являлось «добровольным, самоуправляемым, некоммерческим формированием, созданным по инициативе граждан согласно их свободному волеизъявлению с целью реализации своих прав и законных интересов».
Среди прав и интересов, реализуемых Академией, не последнее место занимало силовое и юридическое сопровождение бизнеса. Сотрудники генерала контролировали крупные сделки и масштабные коммерческие проекты, которые предварительно помогали готовить: с мониторингом и анализом информации в Академии прекрасно управлялись не только на словах.
Весьма прибыльным оказался ещё один вид деятельности, предусмотрительно включённый в устав: «Продвижение и реализация через заинтересованные государственные структуры прогрессивных научных и технических разработок, отвечающих задаче обеспечения безопасности нации».
Так что Псурцев имел все основания гордиться не только уставом, но и особняком, и здешними структурами, которые он же создал, не афишируя их функции – прикрытие и обслуживание разнообразных нужд Академии Безопасности.
Отдельным предметом гордости генерала были собственно члены организации, попросту именуемые академиками. В штате, конечно, числились только бээсы, которые получали солидную прибавку к офицерским пенсиям. Но колоссальные возможности Псурцеву давал статус Академии именно как общественной организации, позволявший состоять в её рядах действующим сотрудникам любых силовых структур…
…и одним из таких сотрудников был Салтаханов, голубоглазый шатен лет тридцати пяти, расположившийся на гостевом диване в приёмной.
Когда секретарша пригласила его к генералу, Салтаханов сделал комплимент её идеальной причёске, поблагодарил за кофе и вошёл в полутёмный кабинет.
– Здравия желаю, – сказал он.
– И тебе не хворать, – просто ответил Псурцев, пожимая гостю руку. – Присаживайся, потолкуем.
Хватка у генерала была стальная. Несмотря на свои шестьдесят с хвостиком и абсолютную седину, Псурцев пребывал в отличной форме. Поговаривали, что в послужном списке у него – не только кабинетные победы, но и солидная боевая практика: официальная генеральская биография пестрела многозначительными провалами.
Высокий и широкоплечий, чуть грузноватый хозяин кабинета сел за стол для переговоров, кивком указав Салтаханову место напротив.
– Дело такое. У нас два «двухсотых», – без предисловия сообщил Псурцев и замолчал, ожидая реакции гостя.
Сердце у Салтаханова ёкнуло. Воевать ему не довелось, но всем известно, что «грузом двести», или просто «двухсотыми», со времён войны в Афганистане называют погибших. На казённом языке отчётов – безвозвратные потери личного состава. Только Салтаханов-то здесь при чём? К нему-то это какое имеет отношение?
Псурцев – небожитель, человек из легенды. Салтаханов видел его лишь дважды: первый раз на торжественном вечере, когда получал знаки члена Академии, и второй – здесь, в особняке, на рабочем совещании. Почему генерал срочно вызвал именно его? Вроде бы общественная организация решает вполне мирные задачи. Откуда вдруг «двухсотые»? Салтаханов был в недоумении.
– Слушаю, товарищ генерал, – сказал он.
– Ты не удивляйся, – посоветовал Псурцев. – У меня, во-первых, гриппом народ повыкосило хуже пулемёта. Во-вторых, негоже всё время гонять на задания одних и тех же – у каждого должен быть шанс отличиться. В-третьих, дело деликатное, и речь идёт о чести мундира. В-четвёртых, дело особо важное и абы кому его поручать нельзя. А я про тебя справки навёл. Прозвище – Хан, оно и понятно. Хан Салтахан… Единственный чеченец в петербургском бюро Интерпола. Образцовый офицер, безукоризненная служба, прекрасные навыки оперативной и аналитической работы, отличная память, хорошая физическая подготовка, награды, поощрения и так дальше, как полагается, вплоть до баб твоих… А как ты думал? Опять же опыт работы с музеями по линии Интерпола у тебя есть, тоже может пригодиться. Смекаешь?
– Пока нет, – честно ответил Салтаханов.
– Ха! Знамо дело, – неожиданно развеселился генерал, – потому что я ещё ничего толком не сказал. Наш устав помнишь? «Одним из первоочередных условий обеспечения безопасности нации Академия считает постоянное взаимодействие с ведущими научными организациями и передовыми учёными различных стран». Вот мы и взаимодействуем. Что ты знаешь о розенкрейцерах?
– Ну как, – замялся Салтаханов, – в общих чертах… Это ведь масоны?
Псурцев задумчиво потёр старый шрам на подбородке.
– Ладно. Что сразу надо – я тебе сейчас устно доведу, остальное сам в поисковиках нароешь или в библиотеке.
Речь генерала произвела на Салтаханова сильное впечатление – в том числе обилием информации, которой легко оперировал Псурцев, и фамилиями знаменитостей, странно звучавшими в его исполнении.
За несколько лет до Первой мировой войны, говорил генерал, в Петербурге появилась российская ложа рыцарского ордена Розы и Креста – розенкрейцеров то есть. Позже к ним и вправду примкнула местная масонская ложа. Однако те и другие – совсем не одно и то же. Розенкрейцеры считают масонов излишними прагматиками, а масоны упрекают розенкрейцеров в избытке мистики.
– Розенкрейцеры действительно занимались научными исследованиями пополам с мистикой, – Псурцев поднялся. – Оккультизм тогда вообще был в моде, об этом ещё Бердяев писал. Поэтому кроме масонов с розенкрейцерами гужевались, а то и прямо вступали в орден люди достаточно известные. Поэты Цветаева с Пастернаком, например. Или режиссёр Эйзенштейн с Чеховым за компанию… Чехов не тот, который писатель Антон Палыч, а тот, который актёр знаменитый, Михаил. Ещё Луначарский, кстати – слыхал? Он потом в первом советском правительстве культурой заведовал. Тоже туда же. Учёные, инженеры – всех там хватало.
Борис Зубакин.
Яков Брюс.
Генерал неслышно ступал по туркменским коврам, устилавшим пол. За скошенными мансардными окнами сгущались ранние сумерки, а в бескрайнем кабинете горела только настольная лампа и россыпь мелких декоративных лампочек под потолком. Неверный свет и скользящая по стенам тень Псурцева добавляли рассказу театральности.
Главным петербургским розенкрейцером, говорил генерал, был Борис Зубакин. Фамилия русская, но вообще он – потомок древнего шотландского рода. Предки Зубакина появились в России среди прочих иностранцев, приглашённых на службу, а расцвели во времена Петра Первого.
– Как у Пушкина? – улучив момент, вставил реплику Салтаханов и осёкся под тяжёлым взглядом начальника. – В смысле арапа же Петру из Африки привезли, а потом он обрусел… И у его потомков Пушкин родился… Александр Сергеевич…
