Деревянные актёры
Синьор Гоцци часто сиживал у нас на табурете, обхватив руками свои костлявые колени, и рассказывал нам разные истории о деревянных актёрах.
Я перескажу вам кое-что из его рассказов, чтобы вы знали, какое древнее и какое почетное наше ремесло – ремесло кукольника.
Марионетки явились на свет в древние времена, – может быть, три, а может быть, четыре тысячи лет назад.
Давным-давно на острове Крите в Эгейском море жил искусный резчик и механик – Дедал. Это он выстроил критскому царю Миносу огромный дворец-лабиринт, в котором было столько зал, дворов и переходов, что, войдя в него, можно было заблудиться и никогда уже не найти дороги обратно.
Дедал вырезывал из дерева удивительные статуи: они ходили, протягивали руки, поводили большими чёрными глазами. Он раскрашивал их лица белилами и румянами, одевал их в пурпурные и шафранные ткани и в серебряные доспехи. Они были прекраснее живых людей и вселяли в народ восторг и ужас.
Дедал замыслил бежать от царя Миноса. Он сделал себе и своему сыну Икару крылья, слепленные из воска и птичьих перьев. Отец и сын полетели за море.
В пути Икар поднялся слишком близко к солнцу, – воск растопился от жары, перья развеялись по ветру. Он упал в море и утонул.
А Дедал благополучно перелетел на чужой берег и пошёл скитаться по разным странам. Он вырезывал из дерева маленькие фигурки. Они могли бегать, танцевать и представлять человеческую жизнь. Их приходилось держать на привязи или запирать в ларцы, иначе они сами собой приходили в движение и убегали. Дедал стал желанным гостем и в царских дворцах, и в пастушьих хижинах.
– Это сказка, – сказал синьор Гоцци, – но в каждой сказке скрыто зерно истины. Марионетки действительно родились на свет давным-давно, и тот, кто их выдумал, был остроумным человеком.
Во всех городах Древней Греции были театры. Кукольники назывались тогда невроспасты – это значит «управляющие нитями». «Неврос» – по-гречески «нить», а «пасти» – «тянуть».
Великий философ Греции Сократ подолгу простаивал перед уличными балаганами, любуясь на кукольные представления. А его ученик Платон уверял, что люди похожи на марионеток: страсти тянут их в разные стороны, как нити тянут марионетку, но человек должен подчинять свою волю только одной нити – золотой нити разума.
У древних римлян было ещё больше кукольных театров, чем в Греции. Живые римские актёры представляли на площадях весёлые комедии. Маленькие деревянные актёры подражали им на своих крошечных сценах. Тогда родились комические маски: буян и забияка Маккус, которого мы теперь зовём Пульчинеллой, добряк и простофиля Паппус – теперешний Панталоне, плутоватые слуги Дзанни – это наши Арлекин и Бригелла – и лукавая служанка Цитерия – по-нашему, Коломбина.
Прошли века, пал Древний Рим. Изменилась жизнь, изменились люди. Мы мало похожи на древних римлян, мы носим не сандалии, а башмаки с пряжками. Но кое-что осталось от старины. Веселые герои древних комедий всё так же забавляют нас и будут забавлять, пока итальянский народ не разлюбит шуток, забав и чудесных приключений! Итальянские марионетки считаются лучшими во всём мире. Помни об этом, мальчик, когда вырезываешь своих кукол, и не посрами свою родину!
Я помнил об этом. Я помнил всё, что рассказывал синьор Гоцци. И у меня голова шла кругом от всех этих удивительных историй. Подумать только – уже тысячи лет тому назад люди делали марионеток и любовались на их представления. Но откуда синьор Гоцци узнал об этом?
– А ты умеешь читать, мальчик? Нет? Дядя Джузеппе, почему же вы не учите его грамоте?
С того дня дядя Джузеппе начал учить меня читать по книгам, которые он переплетал для синьора Гоцци.
ПУЛЬЧИНЕЛЛА ОЖИЛ
Дядя Джузеппе научил меня собирать и скреплять вместе отдельные части кукол. Я вырезал туловище моему Пульчинелле и прикрепил к нему проволочными колечками головку, ручки и ножки. Теперь Пульчинелла мог лежать и сидеть в любой позе, но на ногах не стоял: он ещё не был подвязан на нитки.
– Кукольник должен сам одевать своих кукол, – сказал Джузеппе, вдевая нитку в иглу.
И я стал кроить и сшивать пёстрые лоскутки, не боясь прослыть девчонкой.
Я сделал Пульчинелле широкие белые штаны, балахончик и колпачок.
Подбородок Пульчинеллы гордо торчал из широкой оборки белого воротника. Пришло время подвязать куклу на нитки.
Я выпилил из доски узкий полумесяц, сделал из двух палочек крест и прибил к его верхнему концу полумесяц так, что рога торчали кверху и могли покачиваться, как коромысла весов. От нижнего конца креста я провёл нитку к спине куклы. К двум концам поперечной перекладины я тоже привязал нитки и провёл их к гвоздикам над ушами куклы.
От рогов полумесяца две нитки подошли к коленям куклы. Синьор Джузеппе качнул пальцами полумесяц – раз! – правый рог опустился, ножка топнула о пол, зато поднялся левый рог, и Пульчинелла шагнул левой. Раз-два, раз-два! – он затопал на месте, как солдат на ученье. Мы провели нитки к ручкам и закрепили их на поперечной перекладине рядом с ушными нитками. Пульчинелла ходил, кланялся, подымал руки и садился на подставленный носок моего башмака.
– Надо тебе сказать, – говорил дядя Джузеппе, – что такая «вага», – он указал на полумесяц, – больше в ходу у немцев. Наши кукольники чаще берут железный прутик, зацепляют его за колечко в темени куклы, а на верхнем его конце делают коромыслице. Но мне думается, что немецкая вага дает кукле больше движений.
Мне захотелось показать готового Пульчинеллу тому бледному мальчишке – Паскуале. Я часто вспоминал его и думал: сделал ли он себе особенный башмак? Наверное, не сделал: ведь я не вернул ему ножик. Я собирался отнести ему ножик и заодно показать Пульчинеллу, но боялся, что дядя Джузеппе не отпустит меня из дому.
Пульчинелла висел на стенке. Я только что подкрасил ему нос и щёки красной краской, а глаза – чёрной, когда в каморку вошёл синьор Гоцци. Он расхвалил мою работу.
– Сразу видно, что у тебя превосходный учитель!
Дядя Джузеппе просиял от его похвалы. Тогда я собрался с духом и спросил его, можно ли мне показать Пульчинеллу одному мальчику. Я скоро вернусь.
Дядя Джузеппе сразу нахмурился, но синьор Гоцци, уже усевшийся на табурет и заложивший ногу на ногу, спросил:
– Какому мальчику? Расскажи нам про него!
Я рассказал про Паскуале всё, что знал: и как он хотел приделать высокий каблук к своему башмаку, чтобы не хромать, и как он отдал мне свой ножик, и про то, какой у него скупой хозяин. Я даже нечаянно проболтался о том, как мы напугали Пульчинеллой старую Барбару. Синьор Гоцци расхохотался.
– Вот сорванцы! – Потом он стал серьезным. – Ты говоришь – дом у горбатого мостика и на крыльце каменные львы? Я знаю этот дом. Там живёт аббат Молинари. Великий боже! Он богат, как Крез, а морит голодом своих слуг! Какая скотина! Впрочем, это нетрудно было угадать по его скверным писаниям! Ступай к своему приятелю, мальчик, и угости его медовыми лепёшками. Пусть он хоть раз в жизни поест досыта за здоровье старого Карло Гоцци! Вот тебе деньги!
Я сунул монету за щеку, схватил Пульчинеллу и сбежал с лестницы. Я знал: если синьор Гоцци посылает меня, дядя Джузеппе уже не оставит дома.
Я давно не ходил по городу, не глазел на каналы и на гондолы, бесшумно скользившие по воде. Ведь я с утра до ночи работал на чердаке. Мне было весело бежать по улицам, слышать крики гондольеров, обгонять прохожих, крепко прижимая к себе завернутого в платок Пульчинеллу. Я купил с лотка четыре лепёшки, ещё горячие, жирные, пахнущие медом, и спрятал их в карман. Я покажу Паскуале моего Пульчинеллу, а потом мы усядемся на крылечке и угостимся на славу!
Вот и узкий канал с зеленоватой водой, затемнённый высокими домами. Я пробежал по горбатому мостику, свернул в переулок и заглянул во двор.
